Мери Латьенс - Жизнь и смерть Кришнамурти Страница 42

М.Л.: Если же удастся понять, но окажется невозможным облечь в слова?

К.: Вы сможете. Вы найдете путь. Как только находишь объяснение, приходят слова. Как в стихах. Когда вы открыты для поиска, когда создаете в уме условие, вы делаете открытие. Как только приходите к нему, все становится на свои места. Таинственность исчезает.

М.Л.: Тайна не будет против того, чтобы ее открыли?

К.: Нет, тайна исчезнет.

М. Зимбалист: Но тайна есть нечто священное.

К.: Священное останется.

На этом разговор закончился, потому что у К. сильно разболелась голова и ему пришлось пойти прилечь. Боль приходила не только тогда, когда он был спокоен, но и когда он говорил на подобную тему. Я вернулась в Лондон в ужасе перед ответственностью, которую он возложил на нас. Он был «абсолютно уверен», что мы сможем открыть, если попытаемся, правду о нем, но я все еще не верила, что сам он не мог помочь приблизиться к правде; три недели спустя я снова беседовала с ним в Броквуде перед его отъездом в Гштаад. Беседа снова состоялась на кухне в западном крыле в присутствие Мери, записи которой приводятся ниже:

M.Л.: Ваше учение очень сложно.

К.: Очень сложно.

М.Л.: Если бы вы читали, вам бы стало понятно?

К.: О, да, да.

М.Л.: Кто создает учение? Вы? Тайна?

К.: Хороший вопрос. Кто создает учение?

М.Л.: Зная вас как К., человека, трудно думать о вас, как о создателе учения.

К.: Вы имеете в виду, как не учившись, вы или другой можете создать учение?

М.Л.: В вас проявляется нечто, что не может быть частью вашего мозга.

К.: Разве в учениях есть необычность?

М.Л.: Да. Различие. Оригинальность.

К.: Давайте разъясним. Если бы я намеренно сел за стол писать учение, сомневаюсь, смог ли бы я его составить. Расскажу о том, как бывает. Я сказал вчера: «Думать о чем-то отличается от думания». Я сказал: «Я не совсем понимаю. Позвольте взглянуть», и лишь взглянув, я увидел это ясно. Сначала есть чувство отсутствия мысли, затем что-то приходит. Но если б я садился для этого, я не смог бы это сделать. Шопенгауэр, Лени, Бертран Расселл и др. много читали. А тут перед вами феномен, которого не обучали, не тренировали. Как он обрел то, что имеет? Что это такое? Если бы только К. — он не образован, мягок — откуда же все пришло? Такой человек не мог вывести учение.

М.Л.: Оно не пришло к нему через мысль?

К.: Это то же самое, что и... как говорят в библейских сказаниях? — откровение. Это происходит всегда, когда я говорю.

М.Л.: Способствует ли аудитория откровению?

К.: Нет. Начнем сначала. Если глубже, то вопрос в следующем: был найден мальчик, который был не в состоянии впитать ни теософию, ни обожание, ни идеи Мирового Учителя, ни собственность, ни огромные денежные суммы — ничто не повлияло на него. Почему? Кто же защитил его?

М.Л.: Для меня трудно не персонифицировать силу-защиту кем-то. Сила-защита — слишком пространное понятие для нашего ограниченного мозга, но, возможно, она подобна проводнику молнии. Молния, электричество находят проводник — самый прямой путь на землю. Сила эта, которая зовется любовью, нашла проводник в пустом уме.

К.: Должно быть специальное тело. Как было подготовлено, не подвергшись порче, тело? Ведь повредить его было так легко. Следовательно, сила охраняла его.

М.Л.: А тренировка — раскрытие посредством «процесса»?

К.: То пришло позже.

М.Л.: Как только тело достаточно окрепло.

К.: Да, но если вы признаете это, то был выбран феномен, в мягком смысле слова. Феномен подготовили для учения, и он совершенно не важен. Любой может принять учение, увидеть правду его. Если вы признаете феномен важным, то тогда он начинает определять все остальное.

М. Зимбалист: Феномен нужен для передачи учения, но могут ли не феномены воспринять его?

К.: Да. да. Поэтому, мы спрашиваем, как же он сохранялся как феномен? Ужасное слово.

М.Л.: Скажем, сила ждала...

К.: Амма и Ледбитер ожидали проявления Бодхисаттвы, они должны были найти тело, согласно традиции воплощения Аватаров. Будда прошел через все, страдание и т.д., затем все отбросил и стал просветленным. Учение его было оригинальным, но он прошел через все. Но перед вами феномен, который не прошел и доли того пути. Возможно, Иисус также был феноменом. Сила, должно быть следила за телом с момента его рождения. Почему? Как такое случилось? Мальчик из ничем не примечательной семьи. Как он оказался там? Была ли сила, жаждущая воплотиться, которая создала мальчика, или сила увидела брахманскую семью, ее восьмого ребенка, сказав: «Вот этот мальчик». Это сейчас здесь, в комнате. Если вы его спросите что оно означает, оно промолчит. Оно сказало бы: «Вы слишком малы». Я думаю, мы сказали как-то, что есть резервуар добродетели, которая должна воплотиться. Но тогда мы возвращаемся к тому, с чего начали. Как же найти объяснение, без упоминания о биологическом феномене? Но все это свято; даже не знаю, как вы передадите не только святость, но и все остальное, о чем шла речь. Действительно, невероятно, как не испортился мальчик. Они делали все, чтобы довлеть на меня. Почему он прошел через охайский опыт? Может, из-за того, что тело не было достаточно настроено?

М. Зимбалист: Вы никогда не пытались избежать боли.

К.: Разумеется, нет. Вы видели как начиналась боль — около получаса назад. Предположим, вы все запишете; что скажет нормальный думающий человек, скажем, Джо (мой муж) об этом? Не скажет ли он, что ничего такого нет и так происходит с каждым гением. Если бы сказали: «Подвергните критике», какова была бы реакция? Не скажут ли они, что все это подстроено? Или что это загадка? Пытаемся ли мы соприкоснуться с загадкой? Осознав это, мы более не соприкасаемся с загадкой. Святость же — не загадка. Мы пытаемся удалить загадку на пути к источнику. Что бы они сказали? Что вы создаете загадку из того, где ее нет? Что он просто так рожден? Есть священное, и оно безгранично. Что будет, когда я умру? Что произойдет здесь? Зависит ли все от одного человека? Или есть люди, которые продолжат?

М.Л.: Вы теперь придерживаетесь иного мнения о том, что произойдет после вашей смерти, чем десять лет назад в Эппинг-форест.

К.: Не уверен, есть ли разница. Есть книги, но их недостаточно. Если они (окружающие его люди) действительно это имели бы, они были бы феноменами, подобно К. Феномен говорит: «Есть ли люди, которые выпили воду, для продолжения дела?» Я бы пошел к тому, кто знал его и через него получил бы представление о том, кем он был. Я бы прошел многие мили, чтобы поговорить с тем, кто был с ним: «Вы испили воды, с чем это можно сравнить?»

Разговор прекратился, поскольку опять К. пришлось пойти прилечь из-за боли в голове и шее. Я осталась с чувством, что К. хотелось хоть раз бросить взгляд со стороны, чего он никогда не сможет сделать. Я вспомнила его слова, произнесенные 28 декабря 1925 года после первого посвящения, когда мы верили, что Лорд Майтрейя говорил через него в Адьяре. Моя мать сообщила ему об изменениях в его лице, равно как и словах, когда лицо его засияло победным светом при неожиданном переходе от третьего лица к первому. «Я бы хотел, увидеть это», — ответил он с сожалением. Точно так же ответил он миссис Кирби, когда она рассказала ему в омменском лагере об изменениях в его лице.

Я вернулась в Лондон с чувством огромного сострадания к нему. «Вода никогда не узнает в чем ее суть», — сказал он в предыдущем разговоре. Он не сможет бросить взгляд со стороны; никогда не узнает, кто он; никогда не увидит, как преображается его лицо в моменты особого вдохновения и душевного подъема. Смогу ли я найти за него? Он сказал, что подобное возможно, велел нам попытаться, тогда как в 1972 году он сказал группе американских попечителей в Охай, что никому понять не суждено — что есть нечто «Слишком широкое, чтобы передать словами». Теперь он говорит: «Когда вы обнаруживаете нечто, у вас должны быть слова чтобы его назвать». Смогу ли я? Присущее ему чувство защищенности и настойчиво повторяющаяся мысль о пустом уме, — вот ключи к поиску. Смогу ли я разгадать? Вызов, брошенный им, захватывал, опьянял.

Я смогла еще раз поговорить с К. осенью в Броквуде после встречи в Саанене и Броквуде, а также на последнем семинаре ученых. Я хотела попытаться выяснить, откуда — снаружи или изнутри его самого — исходило «вдохновение». Он начал с того, что когда впервые стал выступать, он пользовался теософским языком, но с 1922 года (года, в котором был опыт в Охае) он пришел к собственному языку. Он снова прокомментировал положение о пустом уме, сказав: «Когда ум не заполнен, он только позже узнает что он был пуст». Снова цитирую по записям Мэри Зимбалист: