Алексей Сидоров - Древнехристианский аскетизм и зарождение монашества Страница 42

Некоторые келлии были очень малы. УМакария Александрийского одна келлия была так тесна, что он не мог в ней и ног протянуть, притом она была без окон. В ней проводил он Великую Четыредесятницу[462]. Келлия Илариона Великого была шириною в четыре фута, длиною в пять футов; келлия Антония Великого была квадратная, не более в каждую сторону, как спящий человек может протянуться[463]. Но обыкновенно жилища иноков имели не одну комнату. По восточному обычаю, чрез наружную дверь вступали в переднюю, называемую ώροσεισοδικον[464]. Отсюда вела дверь в авлу — род залы, под открытым сводом неба, но огороженной со всех сторон коридором, из которого был ход во внутренние комнаты[465]. Эта авла была, конечно, иногда очень невелика и называлась αυλυδριον[466]. Упоминаются внутренние комнаты: особая комната для хранения хлеба и рабочих материалов[467]. Крыши у келлий были плоские, вероятно, прикрытые ветвями пальмовыми, сверх которых накидывали глину[468]. На эти крыши можно было всходить[469]. Только толосы устроялись с островерхою крышею. Это был род портика; столпы, на которых утверждалась крыша, были каменные[470]. Со старцем иногда жил ученик вместе, иногда для ученика устраивалась хижина невдалеке[471]. Эти жилища назывались σκηνη, καλυβιον, κελλια[472]. Совокупность нескольких жилищ иноков называлась ασκητηρια[473], μοναστήρια, μανδραι[474], λαύρα[475] κοινοβιαι.

Занятия иноков

«Как мне спастися?», — в молитве вопрошал Господа Антоний при своем вступлении в иноческую жизнь. И видит он кого‑то, похожего на себя, который сидел и работал, потом встал из‑за работы и молился; после опять сел и вил веревку и опять встал на молитву. «Делай так и спасешься», — сказал Антонию явившийся. Антоний делал так и спасался. Это заповедовал он делать и всем своим ученикам. Потому правило о занятии рукоделием вместе с молитвою легло в основание иноческой жизни в Египте. Для многих рукоделие было необходимо как средство пропитания, дабы не быть никому в тягость; оно вместе с тем доставляло средства принимать странников, помогать бедным и заключенным в темницах[476]. Независимо от этого вменялось в обязанность как дело, необходимое для спасения[477]. Кассиан говорит, что первая цель труда была, чтобы избежать вреда праздности. Египетские отцы говаривали, что к работающему монаху стучится один демон, а к праздному вторгается бесчисленное множество их[478]. Впрочем, рукоделие отцы не считали главным делом, но прибавлением к делу — поделием, как выражались русские старцы[479]. Главным делом была молитва. Постоянно чистая и нерассееваемая молитва есть, по словам Кассиана, цель и совершенство инока[480]. Потому молитвою сменялось рукоделие, молитва сопровождала и самую работу; старец плетет корзину, а уста его шепчут: «Помилуй мя, Боже, по велицей Твоей милости»[481].

а) Молитва

В монастырях общежительных, как показывает устав Пахомиевых монастырей, каждый день назначалось известное время для собрания братии на общие молитвы. Ударом в келлию с возглашением «Аллилуия» извещалась братия о начале молитвы. Ночью особый будильник, бодрствуя всю ночь, по течению звезд определял время ночной молитвы и будил иноков ударом в дверь[482]. Иноки, жившие в монастырях необщежительных и в отдельных келлиях, собирались на общественное Богослужение только по субботам и воскресеньям, а в прочие дни совершали правила молитвы у себя в келлиях. Главною молитвенною книгою иноков была Псалтирь, так что блаженный Августин сказал, что любовь к псалмопению родила монастыри[483]. Но обязательным для инока считалось только вечером и ночью пропеть по 12 псалмов. Это был завет древних аскетов от первых времен христианства[484]. При пении псалмов некоторые после каждых шести стихов пели одно «Аллилуия» и после каждого псалма следовала умная молитва[485]. Но келейная молитва не стеснялась определенным уставом, рукоделие перемежалось и сопровождалось молитвою; она могла продолжаться по усердию и силе подвижника. Исидор говорил: «Когда я был молод, не определял времени для молитвы; дни и ночи проходили в молитвословии»[486]. Но некоторые старцы и для келейной молитвы признавали для себя полезным совершать каждый день определенное число молитв; Павел Фермейский совершал триста молитв, но, узнав, что одна девственница совершала в день по семисот молитв, в скорби о том, что совершает менее нее молитв, обратился за советом к Макарию Александрийскому. Макарий отвечал ему: «Я вот уже шестидесятый год совершаю только по сту положенных молитв (τεταγμενας εοχας), зарабатываю нужное для пропитания, по своей обязанности не отказываю братиям в свидании, и, однако же, ум не укоряет меня в нерадении. Если ты, совершая и по триста молитв, смущаешься совестию, то явно, что ты или не с чистым сердцем молишься, или можешь больше молиться»[487]. Кроме Псалтири, грамотные читали и другие книги Священного Писания. Макарий внушал иноку: «Перечитывай Евангелие и другие писания в келлии»[488]. Иные и в путешествии носили с собою Псалтирь и Апостол[489]. Некоторые знали наизусть все Священное Писание. Палладий рассказывает, что его сподвижник Ирон, идя с ним в Скит пешком 40 миль, прочитал наизусть 15 псалмов, великий псалом, Послание к Евреям, Исайю, часть Иеремии, Луку Евангелиста и Притчи[490]. Но отцы более дорожили исполнением закона, нежели одним знанием его, которое может надмевать, как это обнаружилось на примере Ирона. «Пророки, — говорил один старец, — написали книги, пришли отцы наши и упражнялись в них, и выучили их наизусть, затем пришел род сей и списал их и положил праздными на окна»[491]. Пришли три брата к старцу в Скит. Один сказал: «Я выучил Ветхий и Новый Завет наизусть». — «Ты наполнил воздух словами», — отвечал старец. Другой сказал: «Я написал для себя Ветхий и Новый Завет». — «Ты загромоздил свои окна книгами»[492].

На субботу и воскресенье иноки собирались обыкновенно в церковь для принятия Святых Тайн. Если не было особой монастырской церкви, то ходили в ближайшую сельскую церковь[493]. Для общественного богослужения в египетских монастырях назначались только два времени: вечер и ночь[494]. Ночное богослужение начиналось прежде пения петухов и оканчивалось до зари. В зимнее время, когда ночи длиннее, служба продолжалась до четвертого пения петухов[495]. Богослужение состояло в пении 12–ти псалмов, сопровождаемых молитвами. Пение псалмов разделяли так, что если было два певца, то каждый пел по шести псалмов, если три, то по четыре псалма, если четыре, то по три. Более четырех певцов не бывало[496]. Псалмы слушали, сидя на низких седалищах[497]. По окончании каждого псалма чтец читает молитву, и тогда все встают и стоя благоговейно молятся несколько времени. «Аллилуиа» пели только при трех псалмах, которые имеют это надписание[498]. Славословием «Слава Отцу и Сыну и Святому Духу» оканчивали только антифоны[499]. После молитвы, по примеру читавшего молитву, делали все земной поклон и тотчас же вставали и, распростерши руки, совершали опять молитву[500]. Вообще молитвы прерывали чтение псалмов, хотя на краткое время, но часто так, что если псалом содержал много стихов, то два или три раза прерываемо было чтение его молитвою. Если чтец продолжает чтение, то пресвитер, ударяя рукою о седалище, на котором сидит, заставлял этим всех вставать на молитву[501]. После 12–ти псалмов полагалось два чтения — одно из Ветхого, другое — из Нового Завета, но в субботу и воскресенье оба чтения были из Нового Завета — одно из Посланий Апостольских или из Деяний, другое из Евангелия. Так было и во всю Пятидесятницу[502]. Ночные молитвы оканчивались 148–м псалмом[503]. В церкви впереди, обыкновенно, становились пресвитеры; тишина в храме соблюдалась невозмутимая, особенно во время молитвы. В это время, кроме голоса священника, заключающего молитву, не слышно было никакого голоса, разве невольно от преизбытка чувств послышится какой‑либо вздох[504]. Однажды Иоанн Колов, стоя в церкви, вздохнул, не зная, что кто‑то есть позади него, и как узнал, поклонившись, сказал: «Прости мне, авва! Я не выучил еще и начальных правил»[505].