Василий Кинешемский - Беседы на Евангелие от Марка Страница 47

Духовные силы человека развиваются и растут постепенно. Поэтому тот, кто только что начинает жить духовною жизнью, не может сразу взять на себя слишком большое молитвенное правило. От этого может родиться только скука или переутомление. Совет опытного духовного руководителя, который указал бы подходящие размеры правила, очень важен в данном случае. Но, начиная с небольшого сравнительно правила, надо стремиться к тому, чтобы научиться подолгу молиться и постепенно удлинять молитву по мере развития духовных сил.

Если, не сообразовываясь со своими силами, христианин возьмет на; себя чрезмерный молитвенный труд, то обычным следствием; этого бывает или уныние и полное расслабление, причем уже самое легкое правило кажется невероятно трудным и не исполняется, или же, наоборот, фанатизм, духовная гордость и ее наихудшее выражение - так называемая прелесть бесовская, то есть духовное самообольщение, подчиняющее не; в меру ревностного подвижника духу бешеного самомнения и власти врага.

Как, однако, отличить "прелесть бесовскую" от духа искренней, горячей ревности о Боге? По этим признакам можно заметить ее зарождение в душе, но какими средствами средствами с ней бороться?

Вопрос очень важный, ибо здесь всегда кроется великая опасность для ревностных новичков. Многие погибли в этом искушении, которым искусно пользуется диавол, уловляя в эту сеть преимущественно талантливые, горячие, увлекающиеся натуры.

Святые подвижники-писатели в своих аскетических творениях указывают следующие проявления "прелести".

1). Подвижник, находящийся в прелести, после усердной молитвы, или восторженного чтения слова Божия, или проповеди, или доброго дела вместо ожидаемого покоя и внутреннего мира чувствует непонятное беспокойство и неясные ему сомнения, или раздражение, или осуждение других, вообще внутреннее расстройство, не сопровождающееся, однако, духом самоукорения и покаяния.

2). Находящийся в прелести часто берет на себя такие подвиги, которые, удовлетворяя его личному вкусу, причиняют только одно огорчение его ближним и возбуждают в них, а затем и в нем самом злобу и ссоры.

Таковы, например, резкие обличения других с первых же шагов духовной жизни, неумеренный пост, производящий раздражительность, семейные ссоры и т. п.

3). Находящийся в прелести услаждается обыкновенно не содержанием молитвы, а только ее продолжительностью, видя в ней доказательство силы своей воли и взирая на молитву как на заслугу пред Богом, вопреки словам Христовым.

4). Находящийся в прелести, считая себя выше церковной нормы, горделиво измышляет самовольные подвиги и собственные правила "для молитвы. Известно, что лукавый враг, когда обольщает ревностных послушников, то именно через внушение им больших, но самочинных молитвенных правил вместо положенных старцем. Бывает, что к таким подвигам является особенное беспримерное усердие, но оно поддерживается не чистою совестью, а тонким помыслом гордыни.

Таковы главные признаки "бесовской прелести".

Чтобы не впасть в это искушение и не погибнуть совершенно, необходимо строго соразмерять продолжительность молитвы и напряженность духовных подвигов со своими силами; изо всех сил стараться не выделяться по внешнему образу жизни из ряда других духовных братьев и сестер (само собой понятно, что равнять жизнь свою по жизни мира сего совершенно невозможно: здесь отличие неизбежно); совершать свои особые подвиги, если таковые имеются, в глубокой тайне, и самое важное, наконец, - всеми мерами воспитывать в себе дух смирения.

О том, каким путем развивается в душе смирение, мы будем говорить в другом месте. Здесь необходимо лишь отметить, что смирение является вторым обязательным условием плодотворности всякой молитвы. На молитве, учит преподобный Исаак Сирин, будь как муравей ползающий, как дитя лепечущее. Не забудем, что Бог гордым противится, а сми ренным дает благодать (1 Пет. V, 5). В молитве сирофини-киянки самое поразительное — это ее необыкновенное смирение. В ее ответе нет ни гнева, ни раздражения. Слышится лишь глубокое сознание своего недостоинства, когда, не оскорбляясь словами Господа, она сама приравнивает себя ко псам и просит лишь крох божественного милосердия. Несомненно, это удивительное смирение и преклонение на милость Господа обеспечили и успех ее мольбы.Сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит (Псал. L).

Наконец, третье обязательное условие плодотворности молитвы, это достойный предмет прошения. "Вот угодный Богу образ молитвы! - говорит святитель Иоанн Златоуст. — Приступив к Богу с трезвенным умом, с душею сокрушенною и потоками слез, не проси ничего житейского, будущего ищи, о духовном умоляй!"

Вот этот-то совет святителя очень часто забывается. К глубокому сожалению, очень многие христиане смотрят на молитву не как на величайшее счастье единения и беседы с Богом, а просто |как на средство получить что-нибудь нужное, и прибегают к ней лишь в бедствиях и затруднительных обстоятельствах, на Бога смотрят чуть ли не как на работника, просят часто о суетном, житейском, иногда духовно вредном. Конечно, на молитве можно высказывать все наши ж.елания, даже мелочные и не имеющие значения для нашего преуспеяния духовного, ибо Господь как любящий Отец все выслушает. Но настаивать на исполнении желаний мы не можем по той простой причине, что мы не знаем, о чем молиться, как должно (Рим. VIII, 26), и часто неразумно просим о том, что может послужить лишь к нашему вреду. Даже такие молитвы Господь иногда исполняет для нашего вразумления, если они предлагаются настойчиво, но ничего хорошего из нашего упорства при этом, обыкновенно, не выходит.

В журнале "Исторический Вестник" помещен рассказ матери одного из декабристов — Кондратия Рылеева, пострадавшего при восстании 1825 года. Здесь дается интересный образец настойчивой молитвы, исполненной, но не приведшей к хорошим результатам.

"Однажды в детстве, — рассказывает г-жа Рылеева, — Канечка (т. е. Кондратий) опасно заболел. Я не знаю, что с ним было, но он лежал в страшном жару, с закрытыми глазами, с воспаленными, раскрасневшимися щечками и тяжело-тяжело дышал. Надежды на выздоровление было мало. Врачи не обещали ничего хорошего.

Кто опишет мое горе, горе матери, которой предстоит лишиться любимого сына? Я плакала и молилась. Длинные бессонные ночи проводила я у кроватки моего дорогого мальчика, обливая славами его постель и призывая Бога на помощь. Возможная смерть Канечки казалась мне таким громадным несчастьем, такою невероятною жестокостью, что я неустанно, непрерывно просила Господа, чтобы Он сотворил чудо — исцелил малютку. Мне казалось это величайшей милостью, нужной мне более жизни.

Однажды во время пламенной настойчивой молитвы я задремала, стоя на коленях пред кроваткой ребенка. Глаза сомкнулись, голова опустилась на детскую постельку, и я увидала странный сон.

Слышался чей-то голос:

Безумная! Знаешь ли ты, о чем просишь? Знаешь ли, что ожидает этого ребенка, если он останется жить? Дай ему лучше умереть теперь...

Нет, ни за что! - воскликнула я. — Все что угодно, но пусть он живет... для меня, для матери... Мое счастье, моя единственная радость! Могу ли я от него отказаться?

— Тогда смотри! — произнес тот же голос.

И ряд картин начал развертываться пред моими глазами. Они были так живы, так реальны. Я помню их все. Вся жизнь Канечки прошла предо мною.

Вот он в постельке. Выздоравливает. Немного утомленный, еще слабый, но веселый, радостный, с улыбающимися глазками. Подозрительного горячечного румянца на щеках уже нет. Он протягивает ко мне рученьки и смеется...

Далее картина детства. Его игры и шалости... Угол детской, заваленный игрушками. Канечка верхом на деревянной лошадке, размахивающий жестяной саблей... Веселая возня и бег с мамой взапуски...

Годы отрочества. Книжки, школьные занятия... Кудрявая головка, склонившаяся над учебниками. Размазанные кляксы на тетрадях... Первые неудачи я первые огорчения в школьной жизни.

Юность... Увлекающаяся, бурливая. Друзья и сверстники... Веселые прогулки и наивно-серьезные разговоры...

Молодые споры и бесшабашные песни... Мой мальчик все еще меня любит, но как будто отходит дальше. У него складывается уже своя внутренняя жизнь. Он чаще и чаще оставляет меня одну и нередко подолгу молчит в моем присутствии.

Начало молодости. Канечка в военном мундире. На лице больше серьезности. Он часто задумчив. У него много знакомых. Какие-то таинственные собрания. Я ясно вижу большой стол, накрытый зеленым сукном и заваленный какими-то картами и планами. Вокруг него целая галерея молодых и пожилых лиц... Я помню их все так отчетливо! Наклонившись над столом, они что-то рассматривают, изучают... Потом долго горячо спорят с серьезным и возбужденным видом. Канечка среди них, но он отчего-то грустен...