Джед МакКенна - Духовная война Страница 47

Если ты не дурачишь себя, в чём тогда смысл?

Истинная цель всех духовных практик – держать себя в дураках, утвердиться в самообмане, видеть то, чего нет, и не видеть то, что есть. Вот почему заявленные цели всегда не поддаются проверке и плохо определяются: их не нужно достигать, к ним нужно стремиться. Кто хочет пробудиться? Когда маленький зуд угрожает разбудить нас посреди ночи, мы хотим почесать его, чтобы он ушёл, а не чтобы он разогнал наши сладкие сны. Здесь – то же самое. В этом смысле духовная практика – медитация, например – на сто процентов эффективна. Если духовная практика удовлетворяет ваше побуждение делать что-то духовное, если она внушает вам, что вы прогрессируете, если она чешет ваш зуд, не прерывая сна, тогда она выполняет именно то, что должна.

Что говорить и зачем? Я размышлял над этими вопросами, когда мы с Бобом шли вниз по холму, возвращаясь обратно. Он продолжал проталкивать свои идеи о духовно возвышенном человечестве, а я продолжал противодействовать ему, больше из привычки, пожалуй, чем из надежды или веры, что у меня получится его пробить. Я знал, что наши разговоры, возможно, попадут в книгу, и помнил об этом. В противном случае, мне абсолютно нечего и незачем было бы говорить.

— Вы и ваши альтернативные люди, видимо, обвенчались с идеей, что мы здесь играем в какую-то игру с системой зачёта баллов, – говорил я Бобу, когда вновь настала моя очередь, – как будто вы зарабатываете кармический уровень, или приз в космическом каталоге подарков – какую-нибудь чудесную путёвку на вечный отпуск в место, где нет правил, которые вам не нравятся. Вы косметически заделываете какие-то мелкие проблемы на поверхности, но реальный материал, с которым вы должны иметь дело, находится внутри вас и так глубоко, насколько вы можете зайти, что намного глубже, чем вы можете себе представить, пока действительно не зайдёте. Вы просили меня высказаться, Боб, и я скажу. Я знаю тех духовных людей, о которых вы говорите. Я был знаком со многими духовными людьми всех путей и систем – я видел их теми глазами, которые есть и у вас, но которыми вы никогда не пользовались. Это дилетанты, любители, дезертиры из своих жизней. И это измеряется не мнением, но прогрессом. Их духовность лишь на поверхности – эгоистическое приукрашивание, тактика уклонения. Лучше смотреть по-другому, думают они, чем быть другими. Духовность — это то, что должно было изменить нашу жизнь, полагали они, а не вызвать её крушение.

Он качал головой, словно я опять ничего не понял. Он начал защищаться, но я надавил.

— Вы не согласны со мной, – продолжил я, – потому что вы никогда не видели, где проходят реальные духовные сражения, где духовный прогресс похож на медленное и методичное срезание с себя кожи опасной бритвой, слой за слоем, каждый более болезненный, чем предыдущий. Вы убедили себя, что эго — это что-то маленькое и банальное, подобно привычке, которую можно отфутболить. Представьте, что вам отрубают голову. А теперь представьте, что это делается не за один удар, а мелкими кусочками. А затем представьте, что вы делаете это сами.

Он скорчился.

— Вы даже не знаете о таких вещах. Деньги и толпы текут в направлении красивых сказочек, где всё прекрасно и все живут вечно и счастливо. Все хотят сказок, и получают их, и эго живёт вечно и счастливо.

Во время всей прогулки я кидал мячи для Майи, которая, сперва радостно кинувшись, потом отвлекалась на странные и волнующие запахи вдоль дороги, и мне приходилось, прихрамывая, самому собирать мячи, чтобы потом снова бросить.

— Ваша оценка выглядит чрезмерно пессимистичной, – сказал он без энтузиазма.

— Я бы так не сказал, – сказал я, – поскольку я не вижу ничего неправильного, но да, в конце концов, моя оценка состоит в том, что люди существуют в таком предельном состоянии, что это больше похоже на кому, чем на жизнь, поэтому это звучит пессимистично. Я был бы рад перестать говорить.

— Продолжайте, прошу вас, – сказал Боб тихо.

Мы подошли к изогнутой части дороги с ограниченной видимостью.

— Вы видите Майю? — спросил я.

— Не так, как вы, — сказал он, – но из чего я делаю вывод...

— Мою собаку, Боб, вы видите мою собаку?

Я коротко свистнул, и через несколько секунд она, подпрыгивая, появилась из-за угла позади нас, и нарвалась прямо на свежую погоню за теннисным мячом.

— Для многих искренних людей, как вы, – продолжил я, – духовность — это прогулка в парке солнечным днём, голова кипит красивыми идеями о мире во всём мире и доброй воле к человеку. Это мягкая духовность, полная лёгкой концентрации, неяркого освещения и приятной музыки, всё такое мягкое и пушистое, всё движется к некой очень важной кульминации, которая никогда, по всей видимости, не наступит. Любой, кто вовлечён в действительный процесс пробуждения, видел бы такое легкомыслие так, как мужчина на кровавом поле боя видит детей, играющих в войну во дворе. Вы говорите о революции, но революции не похожи на полуденные чаепития из тонких фарфоровых чашек с оттопыренным мизинцем, это адский кошмар, от которого вы не можете проснуться. Реальная духовность это жестокий бунт, восстание угнетённых с лозунгом «Свобода или смерть!». Это не то, что люди делают, чтобы улучшить себя, или заработать заслуги, или впечатлить друзей, или чтобы найти бóльшую радость и смысл в жизни. Это самоубийственная атака на врага, невообразимо превосходящего по силе.

— Как Давид и Голиаф, – предложил он.

— В общем-то, да, хорошая аллегория. Наш Голиаф огромен, силён, хитёр и всевидящ. Наш Давид тщедушен, слаб, глуп и слеп. У него нет никакого преимущества в этой битве, кроме страстного желания биться и его камня. Можно сказать, что камень — это истина, а истина убивает гигантов. Истина уничтожает всё. У Голиафа есть вся мощь и преимущество, кроме истины, и поэтому мы можем сражаться и победить: у нас есть истина, а у Майи нет. Однако, это не дело одного броска, когда Давид метает камень, и Голиаф опрокидывается замертво. Это долгая, ужасная битва, потому что мы сами являемся как другом, так и врагом – как Давид, так и Голиаф обитают внутри нас. Каждый дюйм отвоёванной земли забирает всё, что у нас есть. Уроки не приходят в виде маленьких причудливых аллегорий и иносказаний, но в виде невосполнимых утрат – урок за уроком, утрата за утратой. Каждый шаг — это потеря, и до тех пор, пока есть ещё что терять, остаются ещё шаги. Всё потеряно. Ничего не приобретено.

— Значит, вы говорите, что я должен...

— Вовсе нет, Боб. Я не подстрекаю вас к бунту или к объявлению восстания. Царство сна — это величайший парк развлечений, я никогда никого не стал бы уговаривать пытаться сбежать из него. Это было бы абсурдом, как предложить кому-то совершить самоубийство для его же блага.

Несколько мгновений Боб молчал. – Чёрт, – промолвил он наконец.

25. Карнавализация

Человек подобный ребёнку — это не тот, чьё развитие остановилось, напротив, это человек, который даёт себе шанс продолжать развиваться намного дальше большинства взрослых, закутавшихся в коконы привычек и условностей среднего возраста.

Смерть витала в воздухе.

В моей жизни было два человека, значительно помогавших мне в моих скромных финансовых делах. Можно сказать, никто из них ничего не делал, и не выставлял счетов, однако было всё сделано и за всё заплачено. С Кларком мы общались в основном за обедом, а с Норманом – по телефону. Оба они были из другой эры Нью-Йорка, оба уже наполовину отошли от дел и были практически членами семьи, когда я был ещё ребёнком. Кларк умер несколько лет назад, а Норман, подмигивающий, пьющий бренди, вечно при галстуке чемпион по джин-рамми[19], умер незадолго до того, как я должен был ехать в Вирджинию с помощью Лизы, чтобы произнести прощальную речь Брэтт.

Именно Норману я позвонил, когда хотел купить дом в Ахихик, и мне нужно было как можно скорее перевести мои скромные активы в наличность с наименьшими налоговыми последствиями. Я доверил ему законное право действовать от моего лица, а он придумал и претворил в жизнь решение, которое дало мне то, что было нужно и в требуемый отрезок времени.

Но Норман оставил кое-какие незаконченные дела, так что мне пришлось ехать в Нью-Йорк и НьюКанаан, чтобы завершить их. Я был в Коннектикуте, где остановился на ночь и утро, когда зачирикал мой новый знакомый ненавистный одноразовый телефон. Это была Лиза, она звонила, чтобы сообщить мне, что Фрэнк, её отец, умер. Сердечный приступ во сне, сказал она. Ей необходимо было привезти тело обратно в штаты для процедур и похорон на семейном участке кладбища рядом с её матерью, которая умерла в прошлом году.

Естественно, я освободил её от любых обязательств, которые она чувствовала относительно нашей поездки в Вирждинию, но она уверила меня, что сильнее чем раньше желает предпринять эту поездку, и что раз уж мы оба в штатах, то может быть, нам встретиться на пару дней раньше и совершить это путешествие в менее напряжённом режиме.