Дж. Клиер - Россия собирает своих евреев Страница 48

Нам легко оценить те исходные принципы, с которыми члены Комитета приходили на его заседания, потому что на каждом заседании фиксировались принципиальные положения и общие установки. Комитет явно подходил к проблеме с позиций реформизма в духе Просвещения. Твердо веря в способность власти решать социальные проблемы, члены Комитета руководствовались принципом, согласно которому евреи должны были согласиться терпеть временные ограничения или неурядицы взамен на обещания лучшей жизни в будущем. (Представители киевского и минского кагалов проявили себя ловкими политиками, прибегнув к этому риторическому приему, чтобы, с одной стороны, продемонстрировать верность и поддержку правительству, а с другой, постараться отсрочить грядущие трудности и переселения.) Во всех декларациях Комитета звучала вера в возможность исправить человеческую природу воспитанием и просвещением. Это иллюстрируют многие документы, распространявшиеся среди членов Комитета.

Первый их этих документов представлял собой анонимный меморандум, озаглавленный «Предварительный взгляд на евреев,» который Ю.Гессен приписывает перу графа Потоцкого [450]. Автор документа писал о громадной ответственности за судьбу шести или семи сотен тысяч человек, которую брал на себя Комитет перед Богом и обществом. Он напомнил, что свыше восемнадцати веков евреи подвергались гонениям, не допускались ни к каким почтенным занятиям, несли бремя непосильных налогов, терпели ненависть окружения. Это неизбежно развращало их, порождая пороки, которые многим казались свойственными евреям от природы. Поэтому, по мнению автора. Комитету надлежало различать недостатки, которые развились у евреев из-за вековых преследований, и слабости, присущие им, как и всем другим людям. Например, евреев обычно считали хитрыми и бесчестными, но именно хитрость помогала им справляться с трудностями. Традиционно евреи были ростовщиками, потому что нормальные, уважаемые занятия были им недоступны, как и право владеть землей. Если евреи, без сомнения, мошенничали в сделках, то следовало признать, что двойное обложение невыносимой ношей лежало на их плечах, делая их не слишком разборчивыми в средствах добычи денег. Необходимо было отвратить евреев от вредных занятий, таких, как корчемство, и приставить их к полезным хозяйственным делам, особенно к земледелию. Автор признавал, что евреи питают неприязнь к христианам, но видел в этом естественную реакцию народа, живущего под игом рабства и тирании. А если временами уровень рождаемости у этого беспокойного народа бывал слишком высок, то могла ли жаловаться на это Россия с ее необъятными просторами?

Словом, как полагал анонимный автор документа, евреев можно было переделать в достойных членов общества, ограничивая их «вредоносную» деятельность и поощряя полезную. Следовало обязательно разрешить осторожное и постепенное переселение евреев, а также дать их торговцам и ремесленникам право на большую мобильность, хотя эта мера не исключала неукоснительного соблюдения действующих городских и региональных привилегий. (Это была важная мысль, ведь в Сенате как раз шли слушания по поводу литовских губерний.) Предстояло добиться культурного сближения евреев с христианами. Средством достижения всех этих целей выступала традиционная панацея эпохи Просвещения – образование. Предполагалось, что осознание превосходства христианской культуры заставит евреев отказаться от собственной культурной обособленности [451].

Одной из распространенных идей Просвещения была теория о решающем влиянии климата и окружения на характер народа (к таким факторам должны бы относиться и связи между евреями и христианами). Некоторые философы, например Гольбах, заключали из этого, что евреи – народ безнадежно и непоправимо чуждый Европе. Впрочем, анонимный комментатор следовал за Монтескье в своей уверенности, что будущие реформы осуществятся не путем принуждения, а в результате постепенных шагов [452]. Этот подход оказал весьма важное влияние на дискуссии в Комитете.

Второй документ – запись в журнале протоколов Комитета за 20 сентября 1803 г. В ней сведены вместе разные формулы идей Просвещения, а постоянно повторяющийся призыв к постепенности и умеренности вообще присущ всем дошедшим до нас материалам Комитета.

«Что преобразования, производимые властью правительства, вообще не прочны, и особенно в тех случаях малонадежны, когда власть сия должна бороться со столетними навыками, с закоренелыми заблуждениями, с суеверием неумолимым; что посему лучше и надежнее вести евреев к совершенству, отворяя только пути к собственной их пользе, надзирая издалека за движением их и удаляя все, что с дороги сей совратить их может, не употребляя, впрочем, никакой власти, не назначая никаких особенных заведений, не действуя вместо их, но раскрывая только собственную их деятельность. Сколь можно менее запрещения, сколь можно более свободы. Вот (изъяснял комитет) простые стихии всякого устройства в обществе!

В исчислении вероятностей, определяющих действие человека, первым основанием (изъяснял комитет) должно всегда полагать частный прибыток, сие внутреннее начало, нигде и никогда не престающее и от всех законов ускользающее, когда сии законы для него стеснительны. Что правительства, кои в учреждениях политических забывали или пренебрегали сию истину, не редко принуждены бывали, после великих издержек, оставлять свои предприятия. Что можно было бы представить множество примеров бесплодных в сем роде попыток, в торговле, в ународовании, в просвещении: везде, где правительства мнили приказывать, везде являлись одни только призраки успехов, кои, подержась несколько времени на воздухе, исчезали вместе с началами, их родившими. Что, напротив, во всех учреждениях, кои заводились нечувствительно, образовались частным прибытком, поддерживались свободою и были только покровительствуемы правительством, была видима внутренняя сила, их утверждающая, существовало непоколебимое основание, временем и личною пользою положенное.

Все сии уважения (изъяснял комитет) заставляют и в образовании евреев предпочесть средства тихого ободрения, возбуждения собственной их деятельности и пресечения только тех препятствий, кои зависят непосредственно от правительства и сами собою пресечься не могут» [453].

Завершая свои труды, члены Комитета испытывали удовлетворение от того, что неукоснительно следовали этим предначертаниям. В докладе, приложенном к законопроекту, представленному государю. Комитет с гордостью отмечал, что «по всем сим рассуждениям и по сравнению настоящего „Положения о евреях“ со всеми теми, кои в других государствах для них были сделаны. Комитет остается уверенным, что, судя по местным обстоятельствам, нигде не было употреблено к сему средств более умеренных, более снисходительных и с пользами их теснее соединенных» [454].

Именно такие ощущения царили в обществе, и о популярности их можно судить по материалу из журнала «Вестник Европы», касающемуся работы Еврейского комитета. В статье анализировались распространенные обвинения и предрассудки, связанные с евреями, которые приписывались «глубоко коренящемуся гнету, переносимому ими в течение столетий». Комитет же, по мнению автора статьи, нашел нужное лекарство в образовании, которое и превратит евреев в хороших подданных, точно так же, как Петр в свое время делал русских хорошими подданными.

«Можно ли сомневаться в том, что мы со временем будем иметь своих Мендельзонов? Александр повелел отворить двери университетов и гимназий для молодых евреев и позволил им без всякого различия воспитываться и учиться наравне с природными жителями, позволил отработывать природные способности к изящным художествам в Императорской Академии; представил право достигать до высших степеней по части ученой. Сими статьями начинается высочайше одобренное учреждение о евреях. Правительству нужно образовать полезных граждан, а воспитание есть единственное к тому средство» [455].

Евреи, со своей стороны, должны были подчиниться новому закону и найти себе достойное место в обществе. Настало время евреям забыть виновников их несчастий – римских императоров-воинов Тита и Адриана (а заодно, вероятно, забыть и предполагаемую еврейскую тягу к Палестине), и искать защиты под сенью крыл Северного Орла. Теперь евреи могли, не кривя душой, сказать: «Я – сын отечества» [456].

Если и Еврейский комитет, и его критики гордились либеральностью нового закона, то не менее важны были и высказанные им мысли об экономической роли евреев в обществе. Они представляли собой объединенное наследие Каховского, Фризеля и особенно Державина: веру в то, что евреи угрожают благополучию западных губерний. Отразить эту угрозу можно было, лишь «обезвредив евреев». Важнейшей задачей властей была защита крестьянства. Благополучие же самих евреев – второстепенной. И если Комитету случалось отступать от своей обычной умеренности и взвешенности, то именно по этому вопросу [457]. При всех добрых намерениях его авторов, «Положение» 1804 г. содержало не только привилегии, но и ограничения и отличалось непоследовательностью и двойственностью, столь характерными для российского законодательства о евреях с самого 1772 г. Это становится ясно при ближайшем рассмотрении нового кодекса.