Алексей Сидоров - Древнехристианский аскетизм и зарождение монашества Страница 49

Итак, Златоустый смотрел на жизнь монашескую не как на жизнь, доступную только для некоторых избранных, но как на удобнейший и безопаснейший по тогдашнему нравственному состоянию общества путь к исполнению заповедей Евангелия. Кто исполнит заповеди Евангелия, живя в городах, тот нисколько не ниже иноков. Этот же взгляд на иночество встречается и у многих иноков. Определения Гангрского Собора, бывшего в 340 г., могут подать повод думать, что иноки совершенно осуждали жизнь мирскую. Но в сказаниях о подвижниках иночества высказывается нередко та мысль, что миряне, благочестиво живущие, выше самых великих подвижников иночества. Антонию Великому однажды указано было, что он не достиг совершенства кожевника в Александрии, который, исполняя обязанности христианина, считал себя хуже всех[690]. В другой раз ему открыто было, что равен ему врач в городе, отдающий избытки свои бедным и ежедневно поющий с Ангелами трисвятое[691]. Макарию Великому сказано было, что он ниже по духовному совершенству двух женщин, бывших за родными братьями. Эти женщины никогда не ссорились, не празднословили, молились, когда имели время[692]. Два старца просили Бога показать им, в какую меру достигли они, и им открыто было, что они не достигли меры совершенства жителя одного селения Евхариста и жены его Марии[693]. Подвижник Пафнутий молил Бога открыть ему, кому он подобен по совершенству. Ему сказано было, что он подобен по совершенству флейтщику в городе, знавшему за собою только то доброе, что он девицу защитил от разбойников и выкупил семейство, держимое и мучимое в рабстве за долг. После новых усиленных подвигов Пафнутия ему указан был как равный по совершенству старшина одного селения, который принимал странных, помогал бедным, никого не обижал, воспитывал детей в страхе Божием. После еще новых подвигов Пафнутию указан был как равный купец в Александрии, отдававший все прибытки свои от торговли бедным и монахам[694]. Синклитикия говорила: «Мы, иночествующие, думаем о себе, что плаваем в тихой части моря, а миряне в опасных. Мы плаваем днем, руководимые солнцем правды, а они блуждают в ночи от неведения. Но часто и мирянину, в буре и опасности находящемуся, когда он возопиет и будет бодрствовать, возможно спасти свой корабль, а нам, находящимся в тишине, случается идти ко дну от нерадения, когда мы оставляем кормило правды»[695].

Эти мысли, эти сказания, освященные авторитетом великих иноков, которым они приписываются, повторяемые в подвижнических писаниях, показывают, что иноки далеки были от той мысли, что кроме монашества нет иного пути к духовному совершенству. Замечательно и то в этих сказаниях, что высшее совершенство приписывается тем, которые посвящали себя делам любви. Итак, не жизнь мирская сама по себе, но забвение единого на потребу среди семейных и общественных забот, постоянные соблазны, угрожающие уклонить с пути добродетели на путь порока, — одним словом, худое состояние тогдашнего общества было причиною того, что ревнующие о чистоте жизни христианской оставляли общество и удалялись в пустыню. Если бы общественная жизнь устроилась согласно с учением Евангелия, то не возникло бы, вероятно, и монашества.

В Египте стеклись те обстоятельства, которые побуждали христиан искать убежища для себя в пустыни. В Египте упорнее, нежели где‑либо, держалось язычество. Древняя религия, тесно связанная с географическим положением страны, всегда глубоко чтимая египтянами, пустила в семимиллионном населении глубокие корни. Греческое идолослужение, внесенное сюда Птоломеями, старалось слиться с древнею египетскою религиею, и при содействии возникшей здесь философской школы дать новые опоры для язычества. Четвертая часть Александрии была занята храмами и дворцами, и здесь безобразный египетский Серапис обратился в изящного Зевса эллинов. В многовековом Мемфисе, уступавшем по числу населения только Александрии, было главное святилище туземной религии. И после того, как Константин Великий запретил совершать языческие церемонии в честь Нила, язычники продолжали свои суеверные обряды. В великолепном храме Сераписа в Александрии приносились языческие жертвы среди огромного стечения народа до разрушения этого храма в 391 г.[696] В Египте, и главным образом в Александрии, жило до ста тысяч иудеев, всегда враждебных христианству. Не без влияния, конечно, язычества и иудейства из среды самого христианского общества возникает арианизм — самая опасная реакция язычества против христианства, делает Александрию главным пунктом борьбы своей с православием и, покровительствуемая императорами, по временам приобретает решительный перевес над православием. В больших торговых городах нравственность всегда в упадке. Тем в большей степени это должно быть в Александрии, бывшей средоточием восточной торговли; сюда вместе с подонками разных национальностей стекались порок и разврат отживших цивилизаций Азии, Африки, Европы[697]. В Александрии, не причисленной ни к какому округу, но с ее полумиллионным населением по гражданскому и церковному управлению составлявшей отдельное целое, долго число христиан было незначительно, так что св. Афанасий в торжественный день Пасхи мог собрать свою паству в одной церкви. Во главе управления стояли чужеземные лица, мало обращавшие, вопреки обычаю римлян, внимания на местные учреждения. С этим правительством никогда не могло примириться национальное чувство египтян, помнивших свою многовековую независимость и славу, упорных в привязанности к своим древним обычаям и порядкам. Это правительство, тягостное злоупотреблениями и налогами для внешнего благосостояния, так что и народонаселение стало уменьшаться и целые города приходили в запустение, не раз жестоко обращалось с египтянами. В 296 г. по случаю возмущения Ахилла вместе с погромом Александрии Диоклетиан разрушил многие города в Египте. Гонения Диоклетиана на христиан с особенною силою свирепствовали в Египте. Когда гонения язычников прекратились, православному населению Египта, значительно увеличившемуся по областным городам и селениям, так что в Египте считалось не менее 90 епископов, подчиненных Александрийскому архиепископу, арианствующие императоры старались кровавыми мерами навязать арианизм и своих епископов, не уважая права туземного населения на избрание своего пастыря. Все это должно было возбуждать желание во многих из христиан отделиться от гражданского общества, разорвать все связи, которые соединяли с ним, чтобы свободно служить Богу по убеждениям своей совести. Правда, правительство затрудняло частным лицам выход из общества по экономическим расчетам. В Египте еще во время его независимости почва и земля по роду податей делилась на три категории; каналы платили десятую часть рыбой, обработанные поля полевыми произведениями, а пастбища скотом. В тщательно составленной для каждого округа податной книге означены были все роды земли и имена тех, кто должен был платить, и тут же отмечались все изменения во владении землею. Римское правительство из своих видов должно было поддерживать эти переписи. Предоставляя самоуправление общинам, оно возлагало уплату податей на круговую их поруку. Всякий владелец недвижимого имущества, всякий достаточный гражданин должен был нести должности в управлении общиною и отвечать своим имуществом в случае недобора податей. Силою возвращали его к месту службы в общине, если б он оставил ее. Даже ремесленник — так как каждое ремесло обложено было трибутом (поголовною податию) — не мог бросить своего занятия, но должен был, если сам не мог долее работать, передать его детям. Таким образом и поземельный собственник, и ремесленник были привязаны к своему месту. Но землевладелец, отказавшийся от имущества передачею его другому, равно и ремесленник, передавший ремесло сыну или брату, могли уже свободно выходить из общины[698]. Правительству высшему было все равно, кто бы ни платил подати, только бы обеспечена была определенная сумма взноса податей, назначаемая на 15 лет вперед. Внутренний надзор вообще был слабый; сельские общества управлялись и расправлялись друг с другом сами собою.

Итак, отдельные лица могли оставить общество и искать себе убежища в пустыни. При благорастворенности египетского климата, не знающего холода зимы и дождей, при плодородии почвы, удобно доставляющей пропитание, при значительном пространстве ненаселенных мест, где среди песков пустыни встречаются оазисы, неудобные для обыкновенных поселений, но благоприятные для отшельнической жизни, здесь легко могли жить и укрываться христиане. Еще во времена гонений от язычников многие удалялись в пустыни и сделались предшественниками и начальниками иночества. Их пример показал возможность такой жизни, когда почувствовалась в ней надобность.