Сульпиций Север - Труды Страница 5

В итоге, хотя и становится ясно, что Сульпиций нарушил свои обещания посетить Нолу, но, наверное, дело заключается отнюдь не в отсутствии желания аквитанского аскета покинуть Примулиак. Сам Сульпиций оправдывает данную ситуацию своим нездоровьем, хотя это извинение не удовлетворило Паулина[85]. Сульпиций, кроме того, выразил уверенность в том, что Паулин, наверное, слишком беден, чтобы приглашать кого-либо и что он боится уйти от своего друга голодным[86]. Однако, исходя из образа жизни Виктора в Ноле, весьма сомнительно, чтобы Сульпиций чувствовал себя там хуже, чем в родном Примулиаке; скорее всего это выглядеть как шуточное извинение. Но почему он все-таки не хотел покидать Примулиак? Отчасти, возможно, потому, что у него была изначальная любовь к своей земле и удовлетворение собственным скромным поместьем; отчасти, возможно, потому, что стенографисты, предоставленные ему тещей, существенно облегчали его литературные труды; отчасти же, возможно, потому, что с самого начала он проявил желание показать пример и защитить аскетический образ жизни именно в Галлии; и это желание, также возможно, было усилено вниманием к нему Мартина, равно как и необходимостью защитить репутацию турского епископа у себя на родине.

В итоге, наверное, мы должны признать, что мнение о Сульпиции как о человеке “заурядном” весьма неубедительно и основывается, скорее, на слишком предвзятом подходе, чем на правдоподобных свидетельствах. Важно отметить, что некоторые исследователи рассматривают этот вопрос совершенно иначе. После внимательного изучения изложения Сульпицием дела Присциллиана в его “Хронике”, С. Прет указывает на “чувство умеренности и сдержанности” в описании правды и неправды обеих сторон. С другой стороны, на основе одного фрагмента из “Диалогов” Э.-К. Бабю указывает на контраст между ядовитым Иеронимом и сдержанным Сульпицием[87]. Что же касается “пессимизма” Сульпиция, то это вовсе не должно означать постоянных мрачных размышлений и искаженного восприятия окружающей действительности, но скорее временные порывы и, надо добавить, весьма объяснимые, если мы будем помнить о том, что Римская империя в то время разваливалась у него на глазах, а галльская церковь пребывала в состоянии весьма далеком от благополучия[88].

Таким образом, хотя и можно согласиться с тем, что Сульпиций, как человек вызывает “большой интерес, но и сильную антипатию”[89], вряд ли можно назвать его слишком неуравновешенным.

II. Литературная основа произведений Сульпиция

Общий обзор полученных Сульпицием знаний

Задолго до своего обращения к аскетизму, более глубоко приобщившему его в христианской культуре, Сульпиций вполне уверенно чувствовал себя в рамках классической античной традиции. С социальной точки зрения его обращение к аскетизму означало смену статуса. Но с культурной точки зрения произошло не столь радикальное событие. Скорее его прочтение христианских авторов было как бы пересажено на почву прежней классической культуры и последняя, пустив глубокие корни, дала христианский плод.

Если мы желаем более глубоко понять произведения Сульпиция, то литературное и культурное становление автора имеет весьма важное значение, ибо оно сформировало его подходы и образы, выраженные посредством писанного слова. Особый вопрос состоит в том, насколько глубоко античные и христианские традиции определили литературные формы, но, в любом случае, будет нелишним узнать чуть подробнее о системе образования и интеллектуальном развитии того времени.

К несчастью, прямых свидетельств у нас немного. Мы можем только в общих чертах сказать о том, что, поскольку Сульпиций жил в ту эпоху, когда общественная образовательная система в Римской империи уже близилась к своему закату, его обучение следовало проверенной временем классической модели[90]. Первая ступень состояла в научении читать, писать и считать. Второй этап образования в грамматической школе во многом заключался в чтении, заучивании наизусть и изучении традиционных классических авторов. Среди латинских писателей главное место занимал Вергилий, но присутствовали также Теренций, Саллюстий, Цицерон, Гораций, Плавт и др. Учитель сначала громко зачитывал какой-либо отрывок, затем давал пространный комментарий. Он включал в себя подробный грамматический и стилистический анализ текста, а также более общий обзор, который охватывал, в основном, мифологию, историю и географию. Однако за исключением грамматики остальные предметы специально не рассматривались или же затрагивались только как основа для оценки какого-либо литературного произведения.

Последняя стадия обучения была посвящена риторике. Она начиналась на высших этапах грамматических школ и продолжалась под руководством специальных учителей. Обучающиеся практиковались в произнесении речей по воображаемым поводам, т.н. декламациях. Они включали в себя увещевание, т.е. советы историческим или мифологическим персонажам в определенной ситуации (например, должен ли был Катон Младший покончить жизнь самоубийством после поражения в битве при Утике?) и контроверсию, т.е. воображаемые юридические случаи, в которых надо было выступить “за” или “против”. Риторика имела тенденцию заслонять собой или даже полностью исключать другие предметы изучения. Например, история была сведена к галерее хороших или плохих примеров, которыми можно было блеснуть в речах, а такая дисциплина как философия зачастую совсем игнорировалась: Августин, в частности, принялся за цицероновского “Гортензия” вовсе не из-за его философского контекста, а из-за стилистического совершенства[91].

Знал ли Сульпиций греческий язык? То, что он был обучен ему, - вне всякого сомнения. В IV в. еще сохранялась традиция изучения греческих и латинских авторов парами. Мальчиков заставляли учить Гомера и Менандра, а ранее подобным же образом Вергилия и Теренция[92]. Однако вопрос остается прежним: знал ли Сульпиций греческий язык настолько, чтобы читать какие-либо серьезные произведения? Это представляется вполне возможным, учитывая с какой легкостью владели греческим языком в юго-восточной Галлии в конце IV в., свидетельством чему могут служить произведения Паката или Рутилия Намациана[93]. Однако имевшие место случаи с Паулином Ноланским в Бордо, Августином в Африке, а также - если сообщения Руфина заслуживает доверия, - с этим последним и Иеронимом в Риме, внушают мысль о том, что школьный греческий был недостаточен для того, чтобы позволить латиноязычному человеку сразу подступиться к греческим авторам[94]. Тем не менее мы не должны рассматривать школьный греческий язык как занятие бесполезное. Все же чуть позже Августин, например, добился на его основе возможности использовать греческие тексты[95], и даже случай, происшедший с Паулином, не является таким уж безнадежным, как кажется на первый взгляд: пусть он и называет греческий “незнакомым языком”, но ведь перед этим он же перевел с греческого одно из произведений Климента[96].

Но что более конкретно можно сказать о познаниях Сульпиция в греческом языке?

Данные “Хроники” намекают на то, что он был в состоянии воспользоваться им, так как в его описаниях арианских споров он предпринимает попытку объяснения различий между понятиями o m o o u s i o V , o m o i o u s i o V и a n o m o i o u s i a . Ранее он смог освоить “Хронографию” Юлия Африканаи, - снхронизацию церковной и светской истории, написанной на греческом[97]. Кроме того, существует мнение о том, что Сульпиций почерпнул информацию о персидских делах от таких греческих авторов как Плутарх и Страбон, но это выглядит сомнительным[98].

Скорее всего уровень образования, полученный Сульпицием, был все же выше, чем тремя веками раньше. Базируясь, в основном, на греко-римских классиках, оно, фактически, не подверглось влиянию развивавшегося христианства. Обучение христианской вере и морали было делом семьи и церкви, оно никоим образом не замещало классического образования. Таким образом, формальное образование Сульпиция было всецело классическим по содержанию, что и объясняет устойчивость греко-римского влияния на него после обращения к аскетической жизни. Усвоение же христианства происходило иначе, через овладение катехизическим курсом до крещения, дополненным самостоятельным чтением, проповедями и общением с христианами, прежде всего, с Мартином[99].

К счастью, в некотором отношении мы можем выйти за пределы этих абстрактных рассуждений, используя косвенные свидетельства, предоставляемые самим Сульпицием. Стиль прозы аквитанского писателя был внимательно проанализирован П. Хильтеном, который сумел показать его эклектичность. В “Хронике”, работе прежде всего исторической, Сульпиций воспринимает стилистику ранних римских историков, таких, например, как Саллюстий и Ливий, которые писали неритмической прозой. Однако в своих работах, посвященных Мартину, клаузулы в конце предложений свидетельствуют об умении Сульпиция писать метрической и ритмической прозой, которая в то время была в моде[100].