Дмитрий Мережковский - Жанна дАрк Страница 5

Голубь Духа Святого выткан на знамени ее вместе с именами Jhesus-Maria и с надписью «От Царя Небесного».[75]

Кто-то из англичан, злейших врагов Жанны, видит, как из пламени костра, на котором умирает она с последним воплем «Иисус!» — вылетает голубь Духа Святого.[76]

Огненный Крест с распятым на нем Серафимом в Альвернском видении Франциска и Огненный Крест — костер Жанны — два пророческих знамения «третьего состояния мира, огненного» — Царства Духа — Свободы. В Духе — Огне умирают Жанна и Франциск за освобождение мира.

Вот почему и в детской молитве св. Терезы Лизьёской Франция молится Жанне.

Видишь, руки мои в цепях…

Снова приди…

Цепи мои разбей,

Освободительница Жанна.[77]

Если крайнее насилие — война — есть начало всех рабств, то понятно, почему после Великой войны наступило великое рабство.

Много раз пытаясь освободиться в политических и социальных революциях, помимо или против Христа, и все больше и больше отчаиваясь в свободе, западноевропейское человечество все глубже и глубже впадало в метафизически-чудовищное извращение воли — тягчайшее, может быть, следствие «первородного греха» — то, когда воля к свободе становится в человечестве волею к рабству, пока, наконец, после Великой войны в строящейся на месте Церкви абсолютной государственности наших дней, на всем ее протяжении от фашизма до коммунизма, от диктатуры кесарей до диктатуры пролетариата, эта воля к рабству усилилась так, как еще никогда за память человечества, ни даже в древних абсолютных монархиях Египта, Вавилона и Рима. Люди сами в цепи идут, жаждут рабства неутолимо: чем иго тяжелее, тем ниже и мягче гнутся шеи рабов, так что, наконец, самым мертвым и холодным из всех человеческих слов сделалось в наши дни самое живое, огненное слово Духа — Свобода.

Только в Великой войне могло родиться на месте бывшей России великое царство новых Годонов, поработителей. И только что оно родилось — потянулись к нему сердца всех обуянных волею к рабству народов, как уста жаждущих — к воде и голодных — к хлебу.

Самое непонятное и невозможное сейчас — не только для Франции, но и для всей Европы — то, чего хотела св. Жанна д'Арк, когда замышляла всемирный Крестовый поход для освобождения Святой Земли от ига неверных: «Мы совершим прекраснейшее из всех когда-либо в христианстве совершенных дел»; и то, чего хотела св. Тереза Лизьёская: «О, если бы мне в Крестовом походе сражаться!» Это дело, самое как будто сейчас невозможное для Европы и Франции, — может быть, единственное для них спасение.

О, если бы знала Франция, что ожидает ее под игом этих новых Годонов, всемирных завоевателей и поработителей! О, если бы знала она, о каком освобождении, от каких цепей молится Жанне Тереза:

Слушай, в ночи —

Франция плачет:

«Вспомни!

Снова приди и спаси меня, кроткая мученица Жанна!

Видишь, руки мои — в цепях…

Лицо закрыто, очи заплаканы,

И величие мое унижено…

Снова приди,

Цепи мои разбей,

Освободительница Жанна!»

II. ЖИЗНЬ СВ. ЖАННЫ Д'АРК

Главное для Жанны и самое действительное в жизни, — то, что называет она своими «Голосами», «Видениями». Если это «обман», то и все остальное в жизни ее тоже обман; но тогда непонятно, как эта семнадцатилетняя крестьянская девочка спасла не только Францию, но и всю Европу — весь христианский мир. А если это истина, то в Голосах ее — одно из величайших явлений Духа во всемирной истории. Чем-то в религиозном опыте Святых явление это может быть предсказано, но в самой истории — как будто ничем.

Так же как в те незапамятно древние дни, когда закалались человеческие жертвы волхвами, друидами, «Деве Рождающей», Virgo Paritura, — шепчутся, и в эти дни Жанны, дремучие дубы древнего Вогезского леса, откуда «выйдет Святая Дева»; так же водят свои хороводы, при месячном свете, под «Фейным деревом», «Лесные Госпожи»; так же, в зеленой тени плакучих ив и ольх, воды Мёзы льются, такие прозрачные, что виднеются сквозь них серебряно-голубые, с розовыми пятнами, форели и длинные, как русалочные волосы, травы; так же уныло поет пастушья свирель, над холмами, низкими и нежными, как девичьи груди, под небом невинно-лазурным, как девичий взгляд; так же тихо плачет утренний колокол, Ave Maria, и вечерний, Angelus. И так же человеческие краткие звуки, слабые шумы войны — зловещий набат, пушечный гул — не нарушают, а углубляют тишину земли и неба бесконечную.

В этой-то тишине и раздается тишайший, но сильнее громов небо и землю потрясающий голос Духа:

— Дочерь Божия, иди, иди! Я тебе помогу, — иди![78]

Жанна родилась около 1410–1412 года, в глухом лорренском селении Домреми, у самой опушки Вогезского леса, от бедного поселянина-пахаря, владельца маленькой фермы, сельского старосты-дойена Жако д'Арк.[79]

Домик его, с выбеленными стенами, тусклыми, слюдяными оконцами и низко, почти до земли, нависшею кровлею, находился у самой церковной ограды, — только перейти кладбище.[80]

Мать Жанны, Изабелла «Ромея», Romée, «Римлянка» (прозвище паломниц, ходивших в Рим), была усердной поклонницей соседней Пью-Велейской Богоматери, «Черной Девы», привезенной будто бы во дни Крестовых походов св. Людовиком из Египта, а туда — из Вавилона, где пророк Иеремия выточил ее из сикоморового дерева, наподобие Пресвятой Девы Марии, виденной им уже в Духе.[81] В тех же местах, где, поклонялась мать Жанны Матери Божьей, эта «Черная Дева, но прекрасная», nigra, sed formosa — «Черная Мать-Земля», была почитаема древними кельтами-друидами под именем «Девы Рождающей». «Черную Землю-Мать, mêter gêmalaina, из Олимпийских божеств величайшее», призывал и Солон Законодатель в свидетельницы скрепляющих законы клятв.[82]

Всех детей твоих, Матерь,

Помилуй, спаси, защити! — призывает ее и древневавилонская клинопись.[83] Bel-ti, одно из имен ее, значит «Госпожа моя». Ma-donna: имя — одно от Ассурбанипала до св. Франциска Ассизского и св. Жанны д'Арк; или еще более древнее, детское имя: Mami. С ним человечество проснулось; с ним же, может быть, и уснет последним сном.

«Семя Жены сотрет главу Змия», — сказано первому человеку, Адаму, и услышано первым человечеством. «Семя Жены» — Спаситель мира.[84] К Сыну от Матери — путь первого человечества. «Мать», — сказано оно Богу раньше, чем «Отец».

Матерь Моя — Дух Святой hê mêter mou to hagion pneuma, — это «незаписанное слово Господне», Agraphon, совпадает с евангельским словом в древнейших списках Луки:

Ты — Сын Мой возлюбленный;

Я днесь родил Тебя,

egô sêmeron gegenneka se, — или по-арамейски, на родном языке Иисуса, где Rucha, «Дух», женского рода:

Я днесь родила Тебя.[85]

Если Дух есть Мать, то путь второго человечества, нашего, обратен пути первого: уже не от Матери к Сыну, а от Сына к Матери — Духу.

Вся религия Жанны — религия Духа — Матери.

Черный камень, бэтиль (что значит по-еврейски: «Дом Божий»), почитался с незапамятной древности и в Пью-Велейском святилище Черной Девы, Матери Божьей.[86]

«Смысл его темен», ratio in oscuro, — говорит Тацит о пафосском бэтиле, черном, гладком, конусообразном камне — аэролите, «подобном ристалищной мете», посвященном Афродите Урании.[87] Если бы Тацит вспомнил, что на таком же точно камне, привезенном из Пергама на Палатин в 205 году, во время нашествия Ганнибала, основано все величие Рима, он, может быть, понял бы кое-что в «темном смысле» бэтиля. Мог бы ему объяснить этот смысл и св. Климент Александрийский, посвященный, до своего обращения в христианство, в мистерии бога-богини, Кибелы-Аттиса: конус бэтиля — небесный знак земного пола. Эти черные, обугленные, небесным огнем опаленные, камни-аэролиты суть «семена Божьего сева».

В Библосе, Пафосе, Амафонте, Эдессе и других «священных городах», «иераполях», языческой древности, так же как в Пью-Велейском святилище Девы Марии, бог-богиня, Сын-Мать, заключены в одном бэтиле, «Мужеженском», arsênothelys.[88] Что это значит? Лучше всего отвечает на этот вопрос Гераклит: «Льнет природа не к подобному, а к противоположному и рождает из него некое созвучие, гармонию». — «Из взаимно противоположного (возникает) прекраснейшая гармония». — «Так сочетала природа мужское с женским и первичное установила согласие с помощью противоположностей». — «Все противоположности — в Боге».[89]

На тот же вопрос отвечает и «не записанное» в Евангелии слово Господне, Agraphon:

Царство Божие наступит тогда, когда два будут одно… Мужское будет, как женское, и не будет ни мужского, ни женского.[90]