Джед МакКенна - Духовная война Страница 51

— Я скажу, что вам следует услышать, даже если вы не спрашиваете. Вы прошли через смерть и рождение, вы пережили огромные изменения и потери, но теперь эта часть окончена, и настало время открыть глаза и начать постигать жизнь. Это совершенно новый мир, а вы – совершенно новое существо. Именно на это всё было направлено с тех пор, когда та фотография впервые пронзила ваше сердце – вся боль, страдания, потери, болезненные решения, личные измены, всё это вело сюда. Теперь эта часть окончена. Вы больше не личность. Теперь вы должны всё это отпустить и двигаться вперёд, а иначе, всё было впустую.

Она резко остановилась в раздражении. А я продолжал идти, направляя свои шаги в ближайшие окрестности, мечтая, чтобы со мной была моя собака.

Представьте мужчину, потерявшего работу и погрузившегося в отчаяние, так как он отождествлял себя со своей работой до такой степени, что её потеря означала потерю себя как человека. Представьте женщину, с которой происходит тот же кризис идентификации из-за развода, с сопутствующей потерей основной идентификационной структуры. Представьте родителей, чья жизнь теряет весь смысл из-за потери ребёнка. Или того, кто теряет всю надежду и радость из-за плохих новостей от доктора. Подобные потери могут заставить нас чувствовать, что мы утратили свой центр. Нам может показаться, что мы никогда не восстановимся после них, и возможно, так оно и будет.

Когда мы верим в мир вне нас самих, приобретения воспринимаются как нечто хорошее, а потери – как плохое. Когда мы перестаём верить в мир снаружи себя, всё переворачивается: приобретения становятся плохим, а потери – хорошим. Всё, что мы можем потерять, никогда нам не принадлежало с самого начала.

Всё, что мы можем потерять – иллюзия.

Используя фильм «Джо против Вулкана» в качестве параллели, можно сказать, что Лиза смогла перейти из бестолкового зануды, который уныло тащится по жизни, где всё известно заранее и однообразно, к вибрирующему осознанному существу, которое держит курс «прочь от всего человеческого». Как и в фильме, вселенная растянулась до казалось бы сверхъестественных размеров, чтобы обеспечить её переход. Она никогда не могла бы пожелать такого катастрофического переворота, так же, как Джо Бэнкс не мог желать прогноза «мозговой тучи» и надежды прожить всего несколько месяцев. Оглядываясь назад, однако, это ничего не изменило бы.

Эмерсон говорил, что человек является тем, о чём он думает в течение дня. (Будда предположительно говорил нечто похожее, но всегда, когда вы видите слова «Будда сказал...», ваша идиотская сирена начинает верещать, так что уж лучше пусть будет Эмерсон).

Я, похоже, уже ни о чём не думаю. Я не могу даже подумать о том, о чём надо подумать. Порой я пытаюсь подумать о чём-нибудь, поймать какую-нибудь мысль и поразмышлять её, но через секунду или две это просто проходит. Для меня мысль — это инструмент, орудие. И я достаю его только затем, чтобы что-то уничтожить. Это меч, но у меня ничего не осталось, над чем им можно было бы помахать. Время от времени я беру его и рассекаю им воздух, но это просто пустые воспоминания старого солдата. О чём я могу подумать?

Религия? Политика? Бизнес? Искусство? Я пуст. Я, по мнению Эмерсона, ничто.

Моё основное состояние очень похоже на что-то вроде горько-сладкой радости. Я не обитаю в своих воспоминаниях, я даже не уверен, есть ли они у меня. Кажется, что у меня где-то в моём ментальном пространстве спрятана коробка старой киноленты, но идея вытащить её и предаться воспоминаниям о кое-как склеенных сценах жизни, с которой я не чувствую связи, выглядит не очень-то привлекательно. Я знаю, что был когда-то воином, но это не память о том состоянии бытия, это просто воспоминание о факте. В этом нет ни удовольствия, ни неудовольствия. Словно это знание о ком-то ещё.

Время от времени я залезаю на колокольню и проверяю, нет ли там летучих мышей. Я проникаю в свой череп, чтобы убедиться, что там всё в порядке – нет ли тёмных углов, кучек навоза, не тронута ли пыль. Как старый, безоружный ночной сторож делает свой обход, я быстро осматриваю помещения. Я не делаю это очень осознанно или внимательно – меня не слишком волнует, что там может что-то обнаружится, а если и обнаружится, то удалить это будет не так уж сложно.

Особенно к смерти я хотел бы оставаться немного более бдительным. Я не чувствую страха, меня не беспокоит, что я умру, я не придаю смерти никакой важности, но кажется, что она может тайком что-то протащить мимо меня, так что я присматриваю за ней. Я побывал в дюжине ситуаций за последние десять лет, когда я думал, что всё уже кончено, и моя реакция ни разу не приподнесла мне неприятных сюрпризов. В каждой ситуации я испытывал чувство заинтригованности, готовности, благодарности. Я не паниковал и не реагировал из страха, поэтому я не без причины уверен, что во мне не много притаившихся демонов смерти.

Было бы интересно, если б они были, но я так не думаю.

В этом отношении я нахожу любопытным свой отказ от приглашения толстого сержанта. Не то, что я сожалею, что не повернулся и не прокричал «Буу!», но не вполне понятно, почему я этого не сделал. Меня не слишком это волнует, просто любопытно. Не каждый день получаешь подобные приглашения, поэтому было бы правильным, пожалуй, оценить свою реакцию.

Моя повседневная персона — это ещё одна вещь, за которой я лениво наблюдаю. Я общаюсь, я присутствую в жизни других людей, и я должен лавировать по жизни – в моём существовании в царстве сна. Вот этому я уделяю внимание, но опять же, не много. Это не требует большого количества усилий или раздумий. Во мне работает эта штука – учитель/автор – но нет реальной опасности, что она затянет меня обратно в перинатальные состояния, обычно принимаемые за пробуждённую жизнь. Не думаю, чтобы что-то могло утащить меня обратно, но такая минимальная внимательность не повредит.

Многое из этого я включаю в книги. Сейчас, например, я приятно заинтересован «1984» Оруэлла, но если бы это не входило в контекст, предоставленный этой книгой, я бы и не открыл неё. Она не интересна лично мне, потому что нет моей личности, которая могла бы заинтересоваться. То же самое я могу сказать о том времени, которое я провёл в библиотеке у Фрэнка, выслушивая его энциклопедические знания о методах трансценденции, используемых разными культурами в разные эпохи, и его взгляды на дистопичнокорпоративное состояние мира. Это было интересным, постольку поскольку служило книге, но вне этого – нет. У меня нет подлинного, независимого интереса в чём бы то ни было, кроме прогулок, предпочтительно с моей собакой. Вот что значит быть полностью пробуждённым, просветлённым, реализовавшим истину. И так это было бы для всех. Сострадающий Будда, например, — это оксиморон, непримиримое противоречие. Это звучит красиво, но это полный абсурд, как любой, кто проработал теоретическую часть, может легко увидеть сам.

Меня забавляет мысль, что есть люди в мире, которые считают, что состояния реализации истины необходимо преданно желать и бороться за него. Сразу же начинают накапливаться противоречия. Его нельзя желать, поскольку его нет, как и «я», которое в нём обитает, хотя я обитаю в этом состоянии и не променял бы его ни за какое количество богатства, власти, красоты, детей, внуков или чего-либо ещё. Мне хотелось бы избежать громких рыночных слов как блаженство или любовь, так как я не чувствую, что они точно описывают это состояние, по крайней мере то, как эти термины понимаются теми, кто в нём не находится. Я счастлив, удовлетворён, обычно либо изумлён, либо радостно поглощён каким-либо занятием, и даже если мне скажут, что я точно умру через пять минут, моей реакцией будет лишь очистить ум, обратить внимание на то, какое чудесное время я провёл здесь, и позволить благодарности хлынуть и затопить меня.

Быть может, не хватало именно этого, когда сержант сделал мне то предложение – у меня не было бы возможности сказать спасибо и прощай этой замечательной, милой, непростой жизни. Подобный выход через заднюю дверь мог иметь свой неотразимый комический эффект, но он оставил бы этот огромный резервуар благодарности неопустошённым. Это было бы плохой смертью, и, вероятно, одной из последних вещей, которые посетили бы меня тогда, был бы приступ сожаления. Вот такой я сделал вывод, бродя по маленькому городку в Вирджинии. Когда придёт время уходить, хотелось бы иметь в запасе минуту-другую, чтобы сначала попрощаться. С усилием я направил внимание на это желание и отпустил его, уверенный в том, что оно, когда придёт время, будет исполнено.

Часом позже мы снова встретились с Лизой, и отправились в гостиничный ресторан. Усевшись за столиком на улице, мы заказали чай со льдом, и стали глядеть на воду.

— Мне кажется, человек не может заставить своё прошлое просто так уйти, будто его и не было, – сказала она, продолжая наш последний разговор, – как будто оно не было его частью.