Сборник - Антология восточно–христианской богословской мысли, Том II Страница 52

Также в рамках полемики с исламом рассматривает Абу–Курра яковитов и несториан. Про последних он заявляет, что их учение может привести к исламскому пониманию Иисуса человеком–про–роком, а не Сыном Божиим и Богом. Позицию же яковитов, которую он низводит просто до учения о том, что Христос — полностыр Бог, Абу–Курра осуждает за то, что она легко подвержена нападкам со стороны мусульман, т. к. в рамках этой доктрины получается, что Создатель страдал на кресте[568]. Отдельно Абу–Курра подчеркивает, что объединение человеческой и Божественной природ во Христе не соответствует соединению в человеке души и тела (об этом будет сказано ниже).

Одним из важнейших пунктов при рассмотрении воплощения Сына Абу–Курра считает тему искупления греха через распятие Христа на кресте. Изложению теорий греха вообще Абу–Курра уделил довольно много внимания. В своем трактате «О свободной воле»[569] он пишет, что существует два вида грешников, пытающихся оправдать свои грехи: те, которые пытаются доказать, что грех — вовсе не грех и человек, поступив неким образом, совершил разрешенный поступок, и те, которые стремятся найти оправдания своему греху. Первые делятся на тех, что учатся у себя самих и сами, таким образом, придумывают правила (мусульмане), и на тех, что вообще отрицают любые правила (атеисты). Вторые настаивают на том, что совершили проступок по необходимости. А эти, в свою очередь, делятся еще на два подвида: те, которые говорят, что человек не обладает никакой свободой, и те, которые утверждают, что человек создан свободным, но по разным причинам его свобода была ограничена. Затем Абу–Курра последовательно опровергает последние две теории, доказывая, что оправдывающие свои грехи предопределением, в частности мусульмане, наделяют Бога несправедливостью, так как получается, что Он в Своих заповедях требует от людей того, что они не могут сделать, согласно предопределению[570]. Что касается манихеев, а именно их Абу–Курра имеет в виду под вторым подвидом, то он указывает на непоследовательность их учения, состоящую в том, что они заявляют, что душа, заключенная в тело, творит зло, в то время как по их же собственному учению душа способна творить только добро. Упоминает Абу–Курра в этом сочинении также и вопрос о предвидении Бога и легко доказывает, что если бы Бог Своим предвидением ограничивал свободу человека, то Он ограничивал бы и Свою свободу, что невозможно, соответственно, и человеческая свобода не подвергается ограничению посредством предвидения.

Доказывая истинность учения о том, что во Христе две природы: Божественная и человеческая, Феодор Абу–Курра отмечает, что отнюдь не противоречивы те утверждения, согласно которым Бог, с одной стороны, повсюду, а с другой — присутствует в отдельной ипостаси (Христе)[571]. В качестве примера Абу–Курра приводит видения пророков, когда им представал Бог, сидящий на троне (Ис. 6, 1–3; Дан. 7, 9). Такие видения вовсе не означали, что трон в какой–то мере ограничивал Божественную сущность, но они были необходимы самим пророкам, чтобы конкретизировать их поклонение, утверждает Абу–Курра[572].

Несомненно, основным пунктом в рассмотрении догматики воплощения вечного Сына Абу–Курра считает Его страдания и смерть. Этому вопросу он посвящает целый трактат «На смерть Христа»[573], где констатирует, что из полемики на эту тему родились две, как пишет Абу–Курра, ереси: несторианство и монофизитство. Нестори–ан он обвиняет в том, что они считают, что вечный Сын не умирал, а умер человек, монофизитов — в том, что они полагают, что вечный Сын умер в Своей Божественной природе. Им Абу–Курра противопоставляет мелькитское вероисповедание, заключающееся в том, что вечный Сын действительно умер за нас, однако только в Своей человеческой природе. При этом Абу–Курра пытается показать, что если логически развивать вероисповедание нестори–ан и яковитов, то неминуем вывод, что их богословие внутренне противоречиво.

Если говорить о христианских вероисповеданиях, то основную полемику Абу–Курра ведет против яковитов. Однако несториане для него также были важным противником[574]. Основной аргумент Абу–Курры состоит в том, что Закон Божий был бы слишком слаб, если бы его можно было исполнить смертью обычного человека. Только страдания равного Богу могут искупить наказание, которое было наложено. По мнению Абу–Курры, несториане, стремясь оградить Сына Божия от страданий, сделали Его слишком слабым для того, чтобы Он смог искупить первородный грех. Абу–Курра делает акцент на том, что после того как Слово стало плотью, к Нему относятся все предикаты, относящиеся к человеку, в частности смерть и страдания[575].

Полемика с яковигами составляет большую часть всех сочинений Абу–Курры как на арабском, так и на греческом языке. Одни из них посвящены доказательству того, что догматы яковитского вероисповедания приводят к лишению смерти Христа какой бы то ни было искупительной силы, а в других подробно разбирается терминология и доказывается философская несостоятельность такого учения. Монофизитство (т. е. отождествление Христа и Бога–Слова, без различения единой природы и ипостаси), по мнению Абу–Курры, подразумевает, что в момент смерти Христа одна Божественная ипостась (Сын–Слово) перестает существовать, что противоречит учению о вечности Сына[576]. Кроме этого Абу–Курра полемизирует с основным посылом монофизитов, а именно, чго соединение Божества и человечества во Христе так же составляет одну природу, как в человеке душа и тело. Такие соображения были сформулированы, в частности, Севиром Антиохийским[577], полемике с которым Абу–Курра уделяет довольно большое внимание, например, в «Письме к Давиду яковиту»[578]. Абу–Курра начинает с того, что показывает, что человек не является ни телом, ни душой, ни их объединением, а чем–то третьим. Затем он утверждает, что если Божество во Христе находится на месте души, а человечество на месте тела, как заявляют монофизиты, го получается, что Он обладает человеческой природой, состоящей из души и тела не полностью, а только наполовину (т. е. Абу–Курра сводит монофизитство к учению Аполлинария), что противоречит Писанию, где часто акцентируется, что Сын после воплощения стал человеком полностью. К этому Абу–Курра присовокупляет, что Христос не мог бы существовать до зачатия Марией, если бы Его ипостась состояла из души и тела (т. е. опять же, он доводит монофизитскую аналогию до абсурда, понимая ее буквально). Что касается Кирилла и Афанасия — авторов, которые сравнивали соединение Божества п человечества во Христе с объединением души и тела, то Абу–Кур–ра показывает, что они делали это только для того, чтобы привести пример[579].

Известны также заявления Абу–Курры пролив монофизитской формулы Трисвятого («Святый Боже, Святый крепкий, Святый Бессмертный, распятый за нас, помилуй нас»), в которых он подчеркивает, что слова «распятый за нас» приписывают Троице распятие и что подобной формулы у ранних отцов не встречается[580]. Абу–Курра не оставил нам подробного опровержения монофелитства, поскольку, по–видимому, считал, что его полемики с яковитами достаточно из–за сходства учения монофелитов и монофизитов. Также, возможно, это было вызвано тем, что монофелиты не рассматривались мусульманами как достойный объект для дискуссии и упоминания о них в исламских трактатах черезвычайно редки. Он просто перечисляет монофелитство в списке ересей и обвиняет монофелитов в следовании Макарию, Сергию и Киру, отлученным VI Вселенском собором[581]. Абу–Курра употреблял именования «монофилиты» и «марониты»[582] тождественно. Основное отличие маронитов от мелькитов состоит в том, что они признавали в Христе только одну Божественную волю и действие, а также добавляли к трисвя–тому: «распятый за нас»[583].

Свое самое большое произведение на арабском языке Феодор Абу–Курра посвятил почитанию икон; трактат «О почитании икон» состоит из 24 глав, в которых Абу–Курра приводит всевозможные аргументы в пользу такого почитания, однако ни разу не обращается к авторитету современных ему защитников иконопочитания и к канонам VII Вселенского собора[584]. В этом трактате Абу–Курра доказывает свою позицию, в пять этапов. Во–первых, он доказывает, что в исламе, иудаизме и самом христианстве имеют место моменты, требующие большего внимания, нежели поклонение иконам. Здесь он особо отмечает следующее: если опираться на то, что в Писаниях нет упоминаний об изображениях Бога, то также можно опровергать богослужение, иерархию в Церкви, крещение, наличие колоколов и т. п.[585] Во–вторых, столь продолжительная история этого поклонения свидетельствует о его апостольском происхождении. В–третьих, он приводит высказывания ранних отцов Церкви, поддерживающие почитание икон, а именно Афанасия Великого[586], Евсевия Кесарийского [587] — несмотря на то что тот является еретиком, и Григория Богослова[588]. В–четвертых, Абу–Курра интерпретирует заповедь (Исх. 20, 2—5), запрещающую сотворение идола, так, чтобы показать, что ее толкование иудеями неверно. В частности, он указывает на то, что подобная трактовка противоречит нескольким местам из Ветхого Завета[589]. Затем Абу–Курра приводит' аргументы против обвинений христиан мусульманами в идолопоклонстве. Тут он делает акцент на терминологии, отмечая, что в отношении икон используется слово sujud (почитание), а не ‘ibadah (поклонение), и что эти термины отнюдь не равнозначны[590]. И наконец, он приводит .множество обвинений в адрес почитателей икон, на которые дает ответы.