Николай Арсеньев - Единый поток жизни Страница 53

— "Да я забыл Вас спросить, из кого состоит теперь Ваша семья!" спросил папа. Я ему сказал. - "Я буду молиться за них!"

Когда я вышел из кабинета папы, я посмотрел на часы: я пробыл у него 25 минут. Опять меня встретил в продолговатой комнате — тот же немолодой уже прелат с одухотворенным, аскетическим лицом. "Il Santo Padre è un santo" ("Святой Отец - Святой"), сказал я ему. Те же слова сказал я человеку, обслуживающему подъемную машину.

Глава семнадцатая

Религиозный кризис наших дней и роль Православной Церкви в современном мире

1

Какая роль принадлежит Православной Церкви в современном мире? Роль эта ответственна и велика, настолько велика, что даже можно сомневаться, способны ли отдельные члены - более того, весьма многие из членов - Православной Церкви эту ответственность нести. Но вопрос идет не об отдельных членах Православной Церкви - отдельных иерархах, мирянах, ученых богословах, школах, приходах, а о всей Церкви в ее основе, в глубочайшем ее вдохновении. Эта Церковь противостоит той субъективизации, вернее, распылению, или даже подмене веры, которая охватила широкие круги современного христианского мира, и в этом она является союзницей всех истинно верующих и на Западе. Православная Церковь там, где она жива, продолжает жить из неослабного созерцания великой тайны исторического прорыва Бога в мир: великой тайны Воплощения. История и - всепревосходящая Божественная Реальность, Вечная Жизнь, вошедшая в мир (1 Ин 1. 12).

Невозможное стало возможным. Мост установился между Богом и миром, и этот мост — Сын Божий. В этом "недоуменном", радостном и трепетном созерцании тайны христианское благовестив верно себе с самого начала проповеди до наших дней. И оно живо в недрах Православной Церкви, неотъемлемо от нее, составляет всю сущность ее. Это касается, конечно, не только Православной Церкви. Это составляет основную сущность христианского благовестия вообще, везде и повсюду. Но западный христианский мир в современном протестантизме, особенно в Америке, но и в Европе, все более отходит от этой сущности, этой основы Благой Вести, заменяя веру в совершившийся факт, встречающий нас в центре истории, исключительным ударением на субъективные мои переживания. Но мои переживания сами по себе не спасут, а то, на что устремлены и из чего они родились: исторический прорыв Божий в мир в лице Единородного Сына Божия.

2

"Иоанновское" трепетное созерцание тайны Воплощения, это то, чем христианство живет. Это есть центр и основа и содержание христианского благовестия. Против этого в христианском мире нарастают две тенденции: моральное размягчение, боязнь подвига, боязнь победного и радостного призыва к самоотречению, и размягчение религиозное — отсутствие трепета, отсутствие сознания трепетной тайны снисхождения Божия: Бог представляется лишь пантеистическим потоком жизни, в котором мы участвуем и который проявляется через нас. Новозаветное учение о Боге-Спасителе, и о предшествовавшей этому спасению нашему пропасти между Богом и падшим творением, пропасти, заполненной добровольным отданием Себя Сына Божия, отвергается, как "мифологическое", или более или менее игнорируется. В таком понимании, христианство состоит в том, чтобы служить здешнему нашему миру, не ведя его вверх к Богу "за пределы мира" (если можно так выразиться), в том, чтобы, просто помогая ему, ввести социальные улучшения. Христианская религия становится резко посюсторонней и только посюсторонней, тогда как она должна быть устремленной на Бога и на Его снисхождение, т. е. захватывающей и Бога, и мир, но и мир и братьев — в Боге. Да, идти в мир, да, проповедывать ему спасение, но прежде всего — спасение в Боге, в вочеловечении Сына Божия, а затем уже разные, вытекающие из этого, применения Правды Божией к различным условиям земной жизни, социальным и другим. Ударение перекладывается у некоторых представителей современного христианства с Бога на социальное законодательство в духе "Народного Фронта". При этом у одних ударение на демократию, у других на демократию с примесью советского (идеализированного) коммунизма. Между тем и демократия может быть "Богу послушна", и тогда она почтенна. Но она не есть Бог, а только должна воспитаться для того, чтобы стать служительницей Божией. С подчиненного, производного, с того, что само по себе слабо и убого, как все человеческое, взор должен самым решительным образом быть переведен на Того, Кто дает силу и освящение.

Эти мысли приходят в голову при слушании или чтении проповедей или книг многих современных, главным образом англиканских и протестантских проповедников, а также, напр., при чтении исходных тезисов ("drafts"), предложенных собравшемуся летом 1968 года в Упсале Мировому Экуменическому Съезду, где главный упор делается — несколько односторонне — на материальное и социальное положение наших братьев, требующих нашей помощи, а духовной их нужде уделяется меньше внимания.[214]

Какая формулировка была бы самой современной, т. е. написанной с точки зрения и истории и Вечности и — прежде всего — прорыва Божия в мир? Та, которая выражена в I послании ап. Иоанна, так сильно, как и Сам Господь в Своей прощальной беседе, подчеркивающем Любовь к брату. Как может "не любящий брата своего, которого видит, любить Бога, Которого не видит?" (1 Ин 4. 20). Но все это вытекает из того, что: "Он положил за нас душу Свою. Поэтому и мы должны полагать души наши за братьев" (3. 16). В этом — христианство.

Рушатся в мире основы "капиталистически-социалистического" благополучия (а коммунистического благополучия вообще пока и в помине не было). Не страшно это для тех, кто имеет Бога, Который превыше мира и может быть опорой для нас, хотя и находящихся в мире, но тем не менее не вполне тождественных с миром. Но тем, для кого Бог сливается с миром, для кого социальное благополучие мира — как для некоторых современных богословов - почти заняло место Бога? За что же им ухватиться, если это благополучие колеблется и рушится? На это они не отвечают.

Формы этой новой квази-христианской религиозности (некоторые из наиболее решительных представителей новых течений прямо говорят о "безбожной религиозности") весьма многообразны и различны. Некоторые, напр., говорят о том, что спасение — в Прогрессивной Демократии, или вообще в Человечестве, в социальном коллективе, в братском единении человечества. Получается некое своеобразное религиозное "народничество", какая-то странная религия "Человекобожества",[215] которая может быть преддверием или приближением к некоему утопическому коммунизму.

Конечно, такие взгляды особенно сильно проявились в протестантизме и англиканстве, в католичестве они представляют — явное или затемненное — непослушание Церкви, разрыв со всей ее традицией, затемненной употреблением освященных всей религиозной практикой и религиозным опытом Церкви богословских терминов, но внутренне "опустошенных", лишенных своего смысла, своего отнесения к Высшей Божественной Реальности. И здесь мы присутствуем при великом религиозном соблазне капитуляции перед этим нашим миром, который провозглашается единственно существующим и занимает место Бога. Это может привести к соблазну поклонения Зверю. Это соблазн крайней безблагодатной социализации христианства, отождествление "благой проповеди" с царством сытости и "социальной правды" на земле (а эту "социальную правду" склоняются часто эти проповедники социального нео-христианства отождествить с царством насильственной регламентации всей жизни человека, — с царством коммунистического деспотизма). Этот соблазн поклонения "Золотому веку" здось на земле, соблазн коллективного "Золотного тельца", воспринимаемого притом в агрессивно-коммунистических тонах, захватил немало молодежи (между прочим, и молодых священников) в католичестве и в англиканстве и в протестантизме. В католичестве он вместе с тем соединяется с — часто вполне сознательным — непослушанием по отношению к Церкви, чем невольно подчеркивается чужеродность этих стремлений. В протестантизме и англиканстве такой вопрос о послушании Церкви в общем не ставится, можно под прикрытием некоторых христианских формулировок, оставаясь членами христианских обществ, очень определенно проповедовать анти-христианство.

А иногда христианство и анти-христианство в этих учениях смешиваются, но вдохновляющий импульс исходит во многих случаях от анти-христианской установки, отрицающей, как басни, как миф, прорыв Божий в мир и спасение мира через снисхождение все-превосходящей, творческой, недосягаемой и недомыслимой (по выражению Василия Великого) и добровольно отдающей Себя нас ради Любви Божией. Конечно, такие воззрения несовместимы с католическим учением, и потому эти тенденции гораздо более распространены в протестантском мире, чем в католическом. Самый факт появления таких настроений среди лиц (в том числе и духовных), официально с католичеством не порвавших, находится в связи с огромными духовными сдвигами, оживлением и часто даже изменениями, происходящими в католической среде после Второго Ватиканского Собора.