Василий Кинешемский - Беседы на Евангелие от Марка Страница 54

Им ли, изнеженным царедворцам, любившим только роскошь и блеск жизни, было понять и оценить радость бедного, бесприютного существования, богатого лишь духовной свободой и чистотою религиозных переживаний?

С последователями Господа они, вероятно, не могли даже найти общего языка, не могли их понять и соединиться с ними ни мысленно, ни духовно, как масло не может соединиться с водой. Это были люди двух различных космосов жизни и совершенно противоположных мировоззрений; блестящим царедворцам бедные галилеяне с их непостижимым аскетизмом должны были казаться просто безумцами, заслуживающими одного лишь презрения.

Если они вступают в ряды врагов Господа, то главным образом потому, что в Его деле видят опасное политическое явление, учитывая Его влияние на массы и разделяя обычные среди иудеев предрассудки о Мессии как завоевателе и освободителе от римского ига, в поддержании которого и вообще всего существовавшего правительственного строя, обеспечивавшего для них праздную, сытую жизнь, они, конечно, были заинтересованы.

Таким образом, эгоизм, личное себялюбие, которыми были проникнуты их натура и жизнь, непреодолимо отталкивали их от Христа.

И до настоящего времени это человеческое себялюбие представляет один вз самых опасных подводных камней христианской жизни. Если не разломать его и не удалить, то идти за Христом невозможно. Невозможно и соединиться с Ним когда-нибудь.

Кто приходит ко Мне, — говорит Господь, — и не возненавидит... самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником... Кто, не отрешится от всего, что имеет, не может быть Моим учеником (Лк. XIV, 26, 33).

Чтобы быть достойным Господа, надо забыть, потерять себя и отрешиться от всего. Человек, дорожащий своими удобствами и не желающий ничем пожертвовать для ближних, в Царство Божие войти не может.

Есть старая благочестивая легенда.

В одном из монастырей жил когда-то игумен высокой подвижнической жизни, который непрестанно молился за братию и неотступно, с великим усердием и слезами просил Бога, чтобы все иноки его обители удостоились Царства Небесного.

Однажды вся братия была приглашена на праздник в соседний монастырь. Игумена задержали какие-то дела, и он обещал прийти позднее. Иноки отправились без него.

На дороге им попался путник, искусанный зверями. Бедный старик от сильной потери крови не мог уже двигаться и лежал около лесной тропинки. Братия подошли к нему, поговорили, расспросили, посочувствовали и... отправились далее, оставив его лежать в лесу.

До монастыря, куда они шли, было далеко, а им хотелось попасть туда к.службе, и особенно к обеду. Быть в гостях, на праздничном обеде — это удовольствие так редко выпадало на их долю. Надо было спешить, и задерживаться на дороге, чтобы перевязать раненого и отнести его куда-нибудь в спокойный приют, у них не было времени. Часом позже этим же путем проходил игумен. Искусанный старик все еще лежал неподвижно возле дороги, и, казалось, жизнь почти оставила его. Лишь изредка он тихо стонал. Игумен подошел к нему, и сердце его сжалось состраданием. Он наклонился к несчастному, перевязал его раны как умел, и приподнял его с земли, пытаясь поставить на ноги. Оставить умирающего в лесу было невозможно.

— Можешь ты идти как-нибудь? — спросил он.

Старик только глухо стонал.

— Обопрись на меня, — продолжал игумен, — будем двигаться вместе, потихоньку... Тут недалеко я знаю жилье...

Он обнял старика дряхлою рукою и пытался заставить его идти. Все было напрасно: тот не держался на ногах и повис на его руке, как мешок с трухою. Тогда игумен стал на колени, положил израненного странника на свои старческие плечи, поднялся медленно и потащил свою ношу, кряхтя, спотыкаясь и едва переступая слабыми ногами; для его преклонных лет тяжесть была не под силу.

Он почти не надеялся донести. Но сердце его разрывалось от жалости, и оставить бедняка без помощи он тоже не мог. И странное дело: по мере того, как он двигался вперед, тяжесть на его плечах становилась все легче и легче, и, наконец, ощущение ее прекратилось совершенно.

Игумен оглянулся и остолбенел. На плечах не было никого! Старик исчез!!

И только издали донесся тихий голос: "Невозможно исполнить молитву твою, ибо дела твоих братии иные, чем твои... Понудь их идти твоими стопами: иначе не войти им в Царство Божие!.."

Таким образом, черствость сердца и равнодушное отношение к ближнему представляет решительное препятствие для единения с Христом. Христианство, прежде всего по своему практическому осуществлению, есть служение ближним.

Господь пришел для того, чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих (Мк. X, 45). А так как Он требует от Своих учеников, чтобы они следовали за Ним, то есть подражали примеру Его жизни, то ясно, что обязанность служения лежит на всех христианах и должна составлять главную цель их деятельности. Кто хочет идти за Мною, — говорит Он, —отвергнись себя и возьми крест свой, и следуй за Мною (Мк. VIII, 34). Кто не берет креста своего и. следует за Мною, тот не достоин Меня (Мф. X, 38). Другими словами, кто не подражает Господу в служении ближним до готовности положить за них душу свою, как это сделал Спаситель, тот не достоин Его.

Но эгоизм, или себялюбие, отталкивает человека от служения другим, и это отсутствие служения, черствость и безучастное отношение к ближнему есть обычное внешнее проявление эгоизма.

В сознании этот порок проявляется как открыто наглое или лицемерно замаскированное правило жизни: "Лишь мне было бы хорошо, а до остальных мне нет дела!.."

Это и есть Иродова закваска, своего рода порок сердца. В умственной области, области мысли часто встречается другой порок, делающий, человека непригодным для Царства Божия, порок, который Господь называет "саддукейской закваской".

Точное происхождение слова "саддукей" не установлено. Оно произошло или от имени первосвященника Садока, или от еврейского слова "уедаках", что значит "справедливый". Это название, кажется, означало прежде всего' во время Иоанна Гиркона партию, состоявшую главным образом из священников и в противоположность преувеличениям фарисеев довольствовавшуюся справедливостью в том виде, в каком ее требовал текст закона. Это были положительные умы своего времени. Будучи преданы чувственности и проникнуты материализмом и сомнениями, они не верили в существование иного мира. Мысль о загробном мире казалась им безумием. Они невысоко ценили Пророков и принимали закон в тесном смысле как мудрый устав, касающийся вещественных выгод и земных предметов. Они утверждали, что ничто в законе не доказывает бессмертие, почему и воскресение мертвых отрицали. Будучи умами ограниченными, они находили нелепыми учения, чуждые их мудрости, опиравшейся на букву закона. Их можно назвать скептиками, ибо они отрицательно или с большим сомнением относились ко многим вопросам и явлениям духовного мира и духовной жизни. Несомненными для них были лишь явления ощутительные, осязаемые. Все, что было недоступно их рониманию или выходило за пределы их чувственного опыта и их книжной учености, они просто отрицали. В этом отношении они напоминают реалистов или позитивистов нашего времени худшего оттенка.

Вместе с тем, состоя преимущественно из священников и людей большой, хотя ложной учености, саддукеи привыкли чувствовать себя руководителями умственной жизни народа, к которому, надо сказать, относились с большим презрением за его темноту и необразованность.

Это положение умственных вождей они никому ни за что не уступили бы и потому с необычайным фанатизмом и нетерпимостью относились ко всем мнениям и учениям, которые выходили не из их лагеря и не согласовывались с их воззрениями. Они вообще отличались умственным высокомерием и любили прибегать к злой насмешке.

Таким образом, их основное настроение и их главный порок можно определить как умственную гордость. Если вообще самый большой недостаток и неискоренимый порок у людей составляет тайная гордость, то, быть может, самая опасная ее разновидность есть гордость ума. Ее сущность состоит в том, что человек, преклоняясь до самообожания перед своей личностью и особенно перед своими умственными способностями, начинает считать себя самого единственным непогрешимым авторитетом в разрешении всех вопросов и вследствие этого отметает все, что не понимает, ибо в своем самообоготворении вообще не допускает мысли, что могут существовать вещи, превышающие его понимание. В людях саддукейской складки это неизбежно ведет к материализму, скептицизму и неверию, ибо в области веры необходимо признать ограниченность человеческого ума, смиренно склониться перед тайной, окружающей человека отовсюду, и многое из объяснений этой тайны принять без собственной рационалистической проверки, так как во многих вопросах веры такая проверка совершенно невозможна. Но этого-то ограничения самовольно захваченных прав ума умственно Гордые люди не желают и не могут допустить. В сознании это формулируется так: "Я все могу понять. Если же я этого не понимаю и мне говорят, что такое понимание для меня даже невозможно, то ясно, что это вздор, сказка, басня!". Так неизбежно рождается отрицательное отношение к духовному миру, недоступному для человеческого рассудка.