Андрей Муравьев - Путешествие ко святым местам в 1830 году Страница 54

Позади сего памятника виден в скале малый фронтон с изваянным венком и гроздьями в треугольнике: это могила Иосафата, давшего имя долине, но вход ее засыпан землей.

Другая гробница, почти совершенно подобная Авессаломовой, иссечена поблизости оной из камня, с равным числом столбов, но с остроконечной крышей и без двери, как будто бы все здание было одною цельной скалой. Греки называют оную гробом пророка Исаии, в чем могли бы удостоверять родство его с царями и позднее раскаяние Манассии; но латины утверждают, что памятник сей воздвигнут в честь первосвященника Захарии, убитого между алтарем и жертвенником нечестивым царем Иоасом. Кто разгадает сию тайну смерти в стране, исполненной убийствами святых?

Со стороны гроба Захарии пробит в камне тесный вход в обширную погребальную пещеру которая находится между ним и Авессаломовой могилой. Вертеп сей широким отверстием обращен в долину; два короткие столба поддерживают грубо изваянный фронтон его, издали придавая много красы не только пещере, но и самой долине. Внутри же четыре погребальные покоя, со многими ложами, иссечены в камне. Неизвестно, чьи кости они хранили, но, вероятно, какой-либо знаменитый прах покоился близ Иосафата и Авессалома. В недрах сей пещеры укрылся, по преданиям, отчаянный апостол Иаков, когда увидел на кресте все свои рушившиеся надежды; он дал обет не вкушать пищи и не видать света дневного, доколе не сбудется обещанное Спасителем воскресение, и здесь явился верующему восставший утешитель.

Подле гробниц и у самого моста, переброшенного через Кедрон, по коему ехал в торжестве Христос в день ваий, указывают то место, где исцелил он слепого, послав умыться его в соседнюю купель Силоамскую. Как и некоторые другие места, на коих совершились чудесные деяния Спасителя, оно означено стопой, грубо иссеченной в камне первыми христианами только для памяти и приметы; но греки почитают след сей за отпечаток стопы Христовой.

Солнце уже заходило на другую сторону Святого Града, когда я спустился в глубокую долину Иосафата. Последние лучи дня румянили Элеонские вершины, но уже подернулось темнотой русло Кедрона. Над ним широко лежала вечерняя тень высот Мории и восточной стены Иерусалима, принадлежавшей храму; казалось, призрак древнего святилища осенял еще гробы царей и пророков и целого народа, спящего в долине под его мрачным щитом до трубного гласа. Погруженный в думу, посреди сего необъятного кладбища, чающего возбуждения, я вспомнил дивное видение пророка Иезекииля, когда на водах ховарских, во дни пленения, предстало ему в лицах последнее восстание мертвых.

«На мне была рука Господня и духом Господним извела и поставила меня среди поля, полного костей человеческих, и обвела окрест них и много их было на лице поля, и сухи все. Дух рек ко мне: Сын человеч, оживут ли кости сии? и я воскликнул: Господи, ты знаешь! и снова голос: Сын человеч, прорцы на кости сии и скажи им: кости сухия, услышьте слово Господне. Се глаголет Адонаи Господь костям сим: дух жизни вдохну Я в вас и дам вам жилы, и возведу на вас плоть, и простру по вас кожу, и дам вам дух мой, и узнаете, что Я Господь. И я прорек, как заповедал мне Господь, и вместе с глаголом моим был глас и землетрясение; совокуплялись кости, кость к кости, каждая к своему составу. Смотрел я, и явились на них жилы, и плоть росла, и простиралась сверху кожа, но в них не было духа. Ко мне был голос: прорцы о духе, прореки, сын человеч, и скажи духу: так глаголет Адонаи Господь: от четырех ветров прииди, дух, и дохни на мервых сих, да оживут! И прорек я, как повелел мне Господь, и взошел в них дух жизни, и ожили все, и стали на ногах своих – собор миогий, великий!».

Священным порывом истекли сии восторги из вдохновенной груди всех богатейшего видениями пророка; в толпе их скитался он по халдейской земле изгнания, как бы в громовой туче, из которой прорывались его молниеносные глаголы в отраду плененным. Пораженный мыслью о грядущем событии сего видения, блуждал я по сумраку безжизненной ныне Юдоли Плача, обреченной поприщу последнего суда, и грустно воображал, как воспрянут в ней и в целом мире, сей общей юдоли плача, осудившие и отвергшие Христа, с поздним ужасом о своей слепоте!.. Но дотоле все еще дышало настоящей смертью на дне Иосафатовой долины; самый Кедрон, лишенный вод своих, причелся к мертвым. Ничего уже не оставалось для исполнения судеб ее: дни и годы сыпались в нее, как в бездну: она втеснилась в сердце гор Иудейских, как бы чуждая миру расселина, чуждая до последнего его часа; ибо из стольких будущих для мира дней один лишь ей остался – судный день!

Храм Воскресения

Наступила Страстная неделя; желая говеть в святые дни сии, я заключился с понедельника в самый Храм Воскресения, которого ключи, к стыду христиан, находились в руках неверных. Несколько семейств искони откупили себе право владеть оными и получали по шести левов платы за каждое открытие Святых врат. Медленно собирались они со всех концов Иерусалима с различными принадлежностями замыкания: лестницей, веревкой, воском и печатью, которые были разделены между ними, и, угощаемые кофеем во время литургии, они сидели с трубками в преддверии. С сжатым сердцем услышал я за собой звук замка; оно было возмущено не страхом заключения, совершенно добровольного, но горькой мыслью о той ненавистной руке, которая владела ключом.

Когда услышишь на Западе громкое имя Храма Воскресения и Гроба Господня, когда вспомнишь число протекших над ними столетий и славу основателей Константина и Елены, – воображение представит вам величественное снаружи здание, великолепный притвор, куполы и колоннады; когда же ревностный поклонник, через дальние моря достигнув Иерусалима, приходит помолиться в святилище Гроба, как странно разочаровывает его взоры нелепая громада зданий, пристроенных ко Храму и обезобразивших наружность его до такой степени, что только со стороны входа можно отличить оный от прочей груды строений.

Издали представляются плоские, неровные террасы с двумя над ними куполами, вблизи же, пред Святыми вратами, тесная площадка с основаниями разбитых столбов. Левую ее сторону образует обрушившаяся землетрясением колокольня, по правую – безобразная стена монастыря Авраама пристроена к южной части храма. Малая церковь Св. Елены, служившая некогда наружным всходом на Голгофу, заграждает часть самого Храма, который двумя вратами отворялся на площадку. Но правые из них закладены, левые же заперты корыстолюбием арабов; по сторонам их стоят несколько коринфских столбов, и прекрасный мраморный барельеф над ними изображает торжественный вход в Иерусалим Спасителя, его проповедь и погребение. Изваянные арабески и лепной карниз свидетельствуют о прежнем величии Храма: но на Святых вратах висели тяжелый замок и позорная печать.

Таков наружный вид сего Храма, искаженный варварством народов и многими столетиями ига, которые, однако же, менее коснулись внутренней красоты его. За прагом Святых врат начинается новый мир, совершенно чуждый враждебному хаосу властей тьмы, губящих все благодатное, могущее проистекать из сей спасительной святыни. Целый мир духовный укрыт для христианина внутри могучих стен, сохранивших от буйства времен и языков самые страшные таинства нашего искупления.

Трудно изобразить речами внутреннее расположение Храма, столь огромного, в строении коего соображались более с священной местностью, нежели с правилами зодчества. Впоследствии раздел его между столькими вероисповеданиями и магометанское иго, обратившее в келии его приделы, еще более сделали чуждыми друг другу разнородные части святого здания. Два главные отделения составляют величественный Храм сей: собор Воскресения, к востоку окруженный галереей, и к западу – самый Гроб Господень, в обширной ротонде. Голгофа в пространном преддверии Храма, к югу от собора, и к северу от него другой притвор, хотя несколько меньший, образуют два крыла сего здания, которое имеет более 30 сажень в длину и 20 в ширину. Подземная церковь Обретения креста, примыкающая к восточной оконечности великого Храма, и безобразно к нему пристроенный с севера монастырь франков, умножая объем всего здания, дают ему совершенно неправильный вид.

Каждый шаг во глубину мрачного святилища есть как бы шаг в вечность, ибо на каждом встречается какое-либо великое воспоминание, тесно связанное с бытием нашим, но не с мгновенным, житейским бытием. Нет, падение всего человечества, его искупление и грядущая жизнь – вот три необъятные бездны, в пространстве коих носится смятенная мысль, падая и восставая под бременем высоких впечатлений, сообразно с дивной местностью Храма.

Первый предмет, поражающий взоры при самом входе, есть камень миропомазания, на котором благообразный Иосиф чистой плащаницей обвил снятое со креста тело. Над ним всегда горят восемь лампад; по сторонам стоят двенадцать подсвечников, в равном числе принадлежащие грекам, латинам и армянам. Как бы оселок веры, испытующий первым впечатлением чувства вступающих в Храм, лежит в преддверии сей камень на падение и на восстание многим.