Михаил Одинцов - Патриарх Сергий Страница 57

20 мая НКВД направил «гражданину Страгородскому И. Н.» официальную справку о том, что его заявление и предложенный им список членов Синода «приняты к сведению» и «препятствий к деятельности этого органа впредь до утверждения его не встречается»[105]. Это послужило основанием для принятия Синодом 25 мая постановления об организации временных епархиальных советов. Оно направлялось местным иерархам с указанием обращаться за их регистрацией в местные органы НКВД, что повсеместно и стало активно исполняться.

К концу июля, с учетом мнения епископата, завершена работа над проектом прошлогоднего обращения к пастве и определен окончательный состав Синода. 29 июля 1927 года Сергий и восемь членов Временного патриаршего синода: митрополит Серафим (Александров); архиепископы Сильвестр (Братановский), Алексий (Симанский), Анатолий (Грисюк), Павел (Борисовский), Филипп (Гумилевский); епископы Константин (Дьяков), Сергий (Воскресенский) — подписывают «Послание пастырям и пастве», за которым впоследствии закрепилось наименование декларация. 19 августа послание публикуется в газете «Известия», а также в виде листовок распространяется по епархиям.

Передавая декларацию для опубликования, митрополит Сергий в беседе с корреспондентом газеты «Известия» подчеркивал: «Советскую власть мы признаем властью нормальной и законной. И мы подчиняемся всем ее постановлениям вполне искренне. В случае войны наши симпатии всецело на стороне Советского Союза: ведь мы служим нашей родине, а всякие интервенты борются только в своих интересах, чтобы эксплуатировать русский народ и русскую землю»[106].

Не обошел стороной Сергий и вопрос о «карловацкой церкви». Он заявил, что эта церковь не может делать какие-либо заявления от имени всей православной церкви, так как она не отражает позиции церкви на родине. В силу этого от иерархов Зарубежной церкви потребовано дать письменное обязательство о лояльности в церковно-общественной деятельности по отношению к советской власти. Неподчинившимся грозило увольнение, что означало для них полный разрыв каких-либо связей с Патриаршей церковью.

Сравнение декларации от 29 июля 1927 года с ее проектом от 10 июня 1926 года показывает, что в ней сохранены принятые всеми иерархами и в СССР, и за его пределами основные принципиальные положения — лояльность, легализация, осуждение «церковной контрреволюции». Но имелись и некоторые коррективы. В частности, более развернуто дано положение о «законопослушности» верующих и об отношении церковного руководства к правительству СССР; резче оценивается деятельность «карловчан»; не так категоричны рассуждения о «противоречиях» между «православными» и «коммунистами-большевиками». И особо подчеркнута надежда на то, что правительство все же разрешит собрать Поместный собор для урегулирования вопроса о высшем церковном управлении.

Среди епископата, клира и верующих декларация вызвала различные отклики. Об этом в одном из обзоров ОГПУ написано было так: «С выдвигаемым митрополитом Сергием положением „лояльность к советской власти не есть измена православию“ многие церковники не согласны, как, например, „непримиримые“, группа Агафангела, ссыльные епископы, группа Новоселова. Эти группы держатся пока выжидательно»[107].

Епископат постепенно разделился на три неравные группы. Одна, меньшая, резко осудила Сергия и пошла на разрыв с ним. В одном из посланий митрополит Ленинградский Иосиф (Петровых) заявлял: «Для осуждения и обезвреживания последних действий митрополита Сергия (Страгородского), противных духу и благу святой Христовой церкви, по внешним обстоятельствам не имеется других средств, кроме как решительный отход от него и игнорирование его распоряжений. Пусть эти распоряжения приемлет одна всетерпящая бумага да всевмещающий бесчувственный воздух»[108].

Другая группа хотя публично и не протестовала, но уклонялась от сотрудничества с Сергием, отказываясь от новых назначений, просясь под благовидными предлогами «на покой» и «в отпуска», а некоторые, не отвергая правомочности власти Сергия, в то же время не поминали его имени как заместителя местоблюстителя за богослужением и продолжали возглашать имя патриаршего Местоблюстителя Патриаршего престола митрополита Петра (Полянского).

Показательно, что даже современные церковные авторы, занимающие субъективно-политизированную, отвергающую позицию в отношении деятельности митрополита Сергия и его декларации, вынуждены признавать, что «круг архиереев, не отошедших от митрополита Сергия, был весьма широк»[109]. Они и вошли в третью группу, в которой насчитывалось до половины наличного состава епископов, среди которых такие авторитетные, как митрополиты Арсений (Стадницкий), Никандр (Феноменов), Михаил (Ермаков), Серафим (Чичагов); архиепископы Иларион (Троицкий), Евгений (Зернов), Петр (Зверев), Прокопий (Титов), Амвросий (Полянский), Феофан (Туляков), Василий (Зеленцов), Борис (Шипулин); епископы Мануил (Лемешевский), Николай (Ярушевич), Венедикт (Плотников), Лука (Войно-Ясенецкий) и другие. Иерархи, исходя из объективных обстоятельств в Советской России, считали, что только устраняя политическое противостояние церкви и государства, сняв «недомолвки» и «недоговоренности» в отношении общественного и государственного устройства в СССР, можно было надеяться на то, что «тихоновская» церковь «выживет» в новых социально-политических условиях.

Не случайно же, спустя годы, вспоминая сложившуюся тогда ситуацию, патриарх Алексий (Симанский) говорил: «Когда преосвященный Сергий принял на себя управление Церковью, он подошел эмпирически к положению Церкви в окружающем мире и исходил тогда из существующей действительности. Все мы, окружавшие его архиереи, были с ним согласны. Мы все Временным Синодом подписали с ним Декларацию 1927 года в полном убеждении, что выполняем свой долг перед Церковью и ее паствой»[110].

Другой тогдашний ближайший соратник Сергия, епископ Серпуховской Сергий (Воскресенский), высказывался еще более определенно: «Ценой политической Декларации митрополита Сергия была куплена легализация патриархии и освобождение Церкви от обновленческого засилья»[111].

К Декларации Сергия Страгородского будут обращаться все последующие поколения русских архиереев в России и за ее пределами. К примеру, в 1989 году, в год 400-летия установления патриаршества в России, архиепископ Куйбышевский Иоанн (Снычев), выступая на международной научно-церковной конференции, выделял две задачи, которые с помощью декларации стремился решить Сергий: во-первых, достигнуть легализации в условиях Советского государства и общества; во-вторых, преодолеть церковные расколы и сохранить преемственно-каноническую структуру Высшего церковного управления. И давал следующий ответ: «Обе задачи были трудными. Трудность первой состояла в том, что не все еще из православных дошли до ясного понимания самой легализации. Для многих она мыслилась не чем иным, как только подчинением Божьего кесариви, как измена Православию. Отсюда, естественно, всякий шаг, направляемый кем бы то ни было на сближение Церкви и Государства, уже расценивался как уклонение от истины. Трудность второй задачи заключалась в преодолении неправых мыслей о каноническом достоинстве преемственной церковной власти, передаваемой от одного лица к другому по завещанию, а не по определению Собора, и в пресечении незаконных притязаний стремившихся самочинно присвоить себе права Первосвятителя Русской церкви и стать во главе управления»[112].

И в других своих работах, посвященных церковным расколам 1920–1930-х годов, владыка Иоанн обличал: «Никакие личные недостатки митрополита Сергия не могут служить оправданием для противников „сергианства“. Церковь признает единственную причину, наличие которой может оправдать отделение от первенствующего епископа, — публично проповедуемую ересь… Личная благонамеренность вождей раскола ни в коем случае не может служить оправданием их незаконных действий. „Ревность не по разуму“, как показывает многовековая церковная история, многократно приводила тех, кто подпадал под ее влияние, к печальному и пагубному концу»[113].

Можно привести свидетельство и современного официального церковного историка протоиерея В. Цыпина, указывающего на тот факт, что «решительное большинство епископов и церковного народа с пониманием отнеслось к церковной политике митрополита Сергия и поддерживало его. Местоблюститель патриаршего престола в двух письмах, адресованных своему заместителю, хотя и с оговорками, согласился с неизбежностью его церковной политики и, что особенно важно, подтвердил полномочия заместителя патриаршего местоблюстителя»[114].

Сергий совместно с Синодом предпринимает шаги к развитию политики лояльности к власти. В октябре издается указ о возобновлении поминовения государственной власти за богослужением с присовокуплением по формуле: «Еще молимся о богохранимой стране нашей, властех и воинстве ея. Да тихое и безмолвное житие поживем во всяком благочестии и чистоте». По сути, возобновлена прерванная традиция, идущая еще от патриарха Тихона. Кстати, особо упорствующим в нежелании произносить ее за службой митрополит Сергий говорил: «Я вынужден был сделать то, что я сделал, но если эти молитвы не дают вам покоя, не произносите их».