Архимандрит Эмилиан (Вафидис) - Эмилиан (Вафидис) Слова и наставления Страница 6

Это переживание, этот опыт Его присутствия настолько силен, что изгоняет всякое забвение. И Бог возвращается для того, чтобы мы узнали Его лучше, увидели, познали. Теперь мы изучаем не то, что находится вне Бога, но то, что есть внутри Него. Мы узнаем это через наше сердце, в которое вселился Господь. Тогда все более воспламеняется желание, чтобы Бог открылся нам более полно. Тогда сама душа просит: «Просвети мою темноту, просвети мою темноту! Открой мне Себя, открой мне Себя!» Но в этот час Бог уходит от нас. На этот раз Он уходит не в гневе, ибо мы не прогоняем Его, но уходит Сам.

Теперь мы знаем путь, знаем, что ищем Бога и как Бог может войти в нас. Но мы еще не соединились с Богом. Мы знаем, что есть Бог, и можем позвать: «Эй, отец Феоктист! Дай мне, пожалуйста, вон то, прошу тебя». Теперь я тебя знаю, я поговорил с тобой, увидел, каков ты есть, и могу обращаться с просьбами всякий раз, когда хочу, чтобы ты пришел; могу поставить келейником игумена, держать тебя всегда подле себя или сделать тебя «Господом и Богом моим». Так и здесь, но только стану я не келейником Бога, а рабом, который припадет к Его ногам, как падали ниц все святые Церкви перед Его лицом.

С этого момента начинается молитва. Молитва может быть внутренней мольбой, если я уже умею поместить Христа внутри себя и свободно говорить с Ним. Этому умению призывать Господа в себя предшествует стадия молитвы посредством Духа. Мы не станем устремляться дальше в это море, остановимся здесь, чтобы закончить, и мы увидим, что в этой нашей борьбе мы, пусть еще новички, обращаемся к Богу. Вы помните, как мы говорили, что на каком–то этапе мы обнаруживаем, что молитва есть крик?

Я сказал вам в самом начале: мы испытываем переживание борьбы, затем крика из глубины души, после — близости Духа, молчания в тишине, тревожного ожидания, затем молчаливого предвкушения и наслаждения, наслаждения в тишине, и впоследствии обретаем самопознание, тот решающий пункт откровения и ведения собственного сердца и момент выбора: принять или отвергнуть Бога? Это есть своего рода момент познания Духа.

Следовательно, все это является стремлением к Богу, которое осуществляется умом. Это похоже на беседу. Вначале мы говорим с Богом, и поскольку существует столько препятствий (которые суть наши собственные помыслы), ум пытается отогнать все, что в нем находится, чтобы самому суметь взойти к Богу, то есть воззвать: «Боже мой, Боже мой, Господи мой, Господи!» Элоú! Элоú! ламма савахфанú? — что значит: Боже Мой! Боже Мой! для чего Ты Меня оставил? (Мк. 15, 34). Здесь молящийся чувствует себя вещью, брошенной посреди земли, в то время как Бог есть «Элои! Элои! Бог мой! Бог мой». Боже мой, Боже мой. Он есть Бог мой! И я брошен, я бьюсь среди тысяч мраков, покрытый прахом.

Итак, ум мой пытается отбросить, отогнать все, что у него есть, лукавое и чуждое. Потому что это становится помыслом, а помысел топит ум, желающий взойти к Богу. Наш ум должен отогнать всякое вожделение, желание, предшествующее переживание и опыт чуждых вещей для того, чтобы добиться всецелого забвения прошлого (а не Бога!) настолько, чтобы все стало чуждым для нас, и так мы достигнем забвения всего, будто мы этого никогда и не знали. Я услышу: «Отец Арсений!» — слезы нашего рушащегося эгоизма и останусь невозмутим. Кто такой отец Арсений? Он мой брат. Если я люблю его, и моя душа обратится к нему, то как войдет туда Бог? Если я действительно люблю его, то я пойду молиться и стану молиться за него, а не за себя. То же самое относится и к здоровью, науке, желаниям, радостям, устремлениям, к чему угодно постороннему. Итак, ум старается прогнать все это.

Затем нечто иное выступает на первый план. После того, как ушло все вышесказанное, я вижу, что мой ум следит за тем, что я говорю Богу или устами, или молча изнутри меня, и осознаю нечто разговаривающее и следующее за моим умом, и это то, о чем говорит апостол: «Мы можем петь и молиться духом, но и умом». Только при этом условии мы хоть смутно ощутим то, что он называет «духом» (1 Кор. 14, 15), который может изнутри искать Бога. И тогда я понимаю, что ум есть некая самость, некая сила. Ум, умное начало соединяется с тем, что говорится или мыслится. Соединяется, потому что мое слово может быть из моих уст, из моего разума, из моего помышления, но может быть и чем–то внутренним, сокровенным — все это я начинаю различать. И тогда мой ум учится следить, а после и соединяется с тем, что говорится и мыслится. Соединяясь с этим, мой ум уже говорит к Богу. Это называется умной силой, владычней моей силой у Отцов Церкви.

Теперь я начинаю по своей собственной воле молиться Богу, и требуется вся ее сила, чтобы возобладало одно лишь: «Боже мой! Боже мой!» Чтобы слиться с Самим Богом, ум должен сперва соединиться с мыслью о Боге и взыванием к Нему.

«Наш ум в молитве восхищается…»

По мере продвижения вперед, я чувствую, как мой ум во время молитвы восхищается (восхищение — действенное приобщение разума подвижника к невидимому миру. — Прим. ред.). Я сказал вам, что показываю очень приблизительную ретроспективу, подобно тому, кто демонстрирует паломникам достопримечательности нашей обители и при этом еще успевает рассказать об остальных девятнадцати монастырях Святой Горы.

Наш ум восхищается во время молитвы, и мы чувствуем, что он восхищается либо в теле, либо вне тела (мы не можем понять) и весь восходит к Богу. Я ощущаю, как он восходит ввысь, то есть чувствую, как он выходит, выступает, истекает, воспаряет. Вот какова молитва!

Молитва всегда обращена к Богу, потому и называем мы ее восхищением, поднимается изнутри и все ближе и ближе подходит к Богу, восходит к Нему. Ум восхищается до тех пор, пока не соединится с восхищающим его Богом, для того, чтобы Бог стал восхищенным во мне, ибо ум должен научиться жить вместе с Богом, и это должно происходить не вовне, а внутри.

Прекрасны мгновения, когда назад тому четырнадцать лет (2 Кор. 12, 2) апостол Павел увидел, как восхищается его ум; чудными являются мгновения, когда это происходит со святыми. Важно, чтобы это случалось во мне — не восхищение ума моего притяжением Бога, но восхищение Бога моим умом, опять же по благодати Божией внутри моего собственного сердца.

В этом измерении человек подобен огню, пламенными становятся его душа и его восхождение, освещается и он сам, и место его пребывания. Сам человек зрится как свет, и в то же время внутри этого Божественного присутствия он видит и наблюдает свет — это как раз то мгновение мистического соединения с Богом и, следовательно, осуществление, завершение молитвы.

Молитва достигла своей цели! Отплыл кораблик из нашей гавани и достиг того места, куда мы хотели приплыть. До сих пор мы были в пути. Здесь же конечный пункт молитвы нашей! Это восхищение Бога в моем сердце посредством собственной воли в Духе Святом. Соединяются теперь ум мой и дух мой с Богом, я весь становлюсь пламенем, то есть поглощаюсь им, этим светом Божиим, бездной милости Его, словно маленькая капля в океане; у меня складывается чувство моего мистического соединения с Богом, Который присутствовал рядом посредством таинственной жизни, и я стал участником и причастником Его жизни, а Он стал причастным моей ипостаси, моей природе, Бог стал в этот момент единым целым со мною.

Природа моя и Его действующая природа объединяются в одном лице. Не в лице Сына Божия, но в лице молящегося человека. То, что произошло во Христе через девство Пресвятой Богородицы, когда объединились две различные природы и стало одно Лицо, одна Ипостась Божественного Слова, то же самое происходит теперь и во мне посредством девствующей души моей, которая мучается денно и нощно и в конце концов осуществляет это для того, чтобы стали они одна плоть (Быт. 2, 24), один дух (1 Кор. 6, 17). Из–за того, что становимся мы духом единым, становимся мы единым человеком: не лицом Слова Божия, но лицом того или иного молящегося святого.

Мы все более принимаем на себя ипостась святого человека, который соединился с Богом и стал Божественным человеком, стал Богом и человеком, он стал тем, о чем предсказывал пророк: «Когда придет Дух Святой и поселится в нас, и потому станем мы сыновьями и дочерьми Его». Тогда Он будет изливать в нас реки, по слову пророка: «Реки станут изливаться из него». Тогда начнет взывать в нас Дух Святой, станет молиться, и действовать, и жить в нас. Это час, это, скорее, даже мгновение, в котором и на нас распространяется пророчество Божие: Аз рех: бози есте (Пс. 81, 6). Потому Он и назвал нас богами. Потому–то мы и кричим, и молимся, чтобы суметь сделаться поистине богами, чего от нас хочет Господь.

Отцы мои! Немногое сказали мы сегодня о молитве — по какому пути она движется и куда должна привести. Вы знаете, для чего нас собрал здесь Господь? Для того, чтобы мы стали святыми. И так скажите мне: если мы достигнем чего угодно, но только не этого, то каков, по–вашему, результат? Монастырь наш будет одним из юридических лиц, а вовсе не священной обителью, местом воспитания душ, домом обитания Бога и лоном Святой Троицы. А мы сами так и останемся жалкими существами. Будем грести и кружиться на одном месте, никогда не достигнем цели и не станем такими, какими нас задумал Господь, будучи связанными плотскими оковами, тянущими нас вниз.