Алексей Лосев - Мифология греков и римлян Страница 6

Многочисленны ипостасные, или заменительные, элементы: Агамемнон — ипостась Зевса, также Трофоний или Амфиарай; Ифигения — ипостась Артемиды; Ио — ипостась Изиды.

Огромное количество рудиментов имеет метаморфоз–ный, или оборотнический, характер. Зевс вступает в брак с Данаей в виде золотого дождя, с Семелой — в виде грома и молнии, с Европой — в виде быка, с Немезидой — в виде лебедя, с Персефоной — в виде змея; Гера превращает Ио в корову, Дафна превращается в лавр, Ниоба — в скалу, Гиацинт — в цветок и т. д.

Иконографическими рудиментами необходимо считать те, которые относятся к внешнему виду данной мифологической фигуры: змеиный хвост у Кадма, рога и копыта у Пана, совиные глаза у Афины и коровьи у Геры; серебряные или чешуйчатые ноги у Фетиды, бычачья голова у Минотавра, лошадиное туловище у кентавров.

Атрибутивные рудименты — это те, которые некогда были самим этим божеством, демоном или героем и впоследствии отделились и закостенели в виде внешнего придатка к данной фигуре: орел и Ника–Победа около Зевса, сова или змея около Афины, кукушка около Геры, лавровая ветвь на голове у Аполлона.

Наконец, имеется огромное количество функциональных рудиментов — названий каких–либо орудий, постоянно сопутствующих тому или иному мифологическому образу. Конечно, их граница с атрибутивными рудиментами не всегда ясна, и тем не менее это весьма определенная и очень яркая категория. Сюда относятся: перун Зевса, лук и стрелы Аполлона, трезубец Посейдона, жезл и крылатые сандалии Гермеса, крылатые сандалии у Афины и Персея, изображение Горгоны на груди у Афины, львиная шкура у Геракла.

Установление и анализ всех таких рудиментов классической мифологии раскрывает в самой отчетливой форме центральное и прогрессивное содержание и значение каждого мифа, оттеняя, углубляя и делая более выпуклым его ведущее значение, а с другой стороны, выступает в наглядной форме также и все ближайшее окружение этого мифологического ядра, его смысловой фон, более или менее закостеневший и во всяком случае устаревший, отошедший на задний план, указывающий на свою былую жизнь и минувшую самостоятельность. Некогда все эти боги, демоны и герои были неодушевленными предметами, растениями, животными, астрономическими телами, теми или другими небесными явлениями, стихийными силами в воздухе, на земле и под землей или на море; но на стадии так называемого классического периода мифологии все эти предметы и явления и силы природы теперь выделились в самостоятельные окаменелости и стали простыми орудиями, украшениями, атрибутами, а часто и вообще малозначащими придатками ведущего, прогрессивного ядра мифа. Разгадать их былую значимость — это значит раскрыть данный миф как орудие развития и борьбы, как результат ряда эпох.

В свете подобного анализа античный миф предстает как живой исторический комплекс разного рода прогрессивных и регрессивных тенденций, расположенных в нем по степени их социальной значимости и силы проявления. Развитие и борьба даны не только в непосредственном или сублимированном содержании мифа, но и в самой его структуре, поскольку в данном случае уже само взаимное расположение входящих в него элементов по их силе и с той или иной их социальной перспективой показывает, как отразилась соответствующая историческая действительность.

6. Ферменты мифа. Рудимент мифа отражает его прошедшее, фермент же указывает на будущее развитие мифа и свидетельствует об его движущих силах.

Если взять «Теогонию» Гесиода и последовательно рассматривать изображаемый в ней теогонический процесс, то решительно каждый его момент указывает на перспективу дальнейшего развития. Так, порождение Землей из себя Неба и бесконечная плодовитость этого Неба уже таит в себе большие возможности появления разного рода мифологических фигур. Когда появились Титаны, то для греков это было тем временем, когда плодовитость' Неба уже не мыслилась столь бесконечной и когда для нее были поставлены определенного рода границы. Вместе с тем неподвижная сосредоточенность в себе титанического мира уже таила возможность появления ее полной противоположности, а именно творческого и сознательно–волевого мироустроения Зевса. Появление в центре космоса такой фигуры, как Зевс Олимпийский, свидетельствовало о возможности появления от него множества разного рода героев, которые и должны были перестроить весь мир согласно героическим Зевсовым законам, вопреки господствовавшим до тех пор непонятным и непобедимым стихиям.

Ехидна у Гесиода (Theog. 295—305) — полузмея–полу–дева, прекрасная, но зловредная, ненавистная людям. Этот мотив отвержения Ехидны богами есть прогрессивный элемент в мифе, свидетельствующий о стремлении человека взять власть над стихийными силами природы. Тантал наказан за человеческую жертву. Это, несомненно, тоже фермент, свидетельствующий о прогрессе морали. Эриннии с их кровавой местью —тоже предвозвестницы будущего развития моральных принципов. Мотив очистки Авгиевых конюшен в мифологии Геракла — также свидетельство растущей победы человека над природой. Прометей у Гесиода (Theog. 507—567) представлен в виде элементарного обманщика, захотевшего перехитрить самого Зевса. Это имеет мало общего с позднейшим эсхиловским Прометеем, да и сам Гесиод относится к этому Прометею отрицательно. Однако уже то одно, что кто–то борется с Зевсом ради людей, конечно, является прогрессивным моментом, потому что в дальнейшем именно из этого и возникает вся эсхиловская концепция Прометея, устраняющая гесиодовскую элементарность и наполняющая образ Прометея идеями человеческого прогресса и цивилизации.

7. Более широкое понятие мифологического комплекса. Мы рассматривали взаимоотношения составляющих миф элементов главным образом хронологически. Но это отнюдь не единственная точка зрения на предмет, хотя она и самая важная. Между составляющими миф элементами можно устанавливать самые разнообразные смысловые связи. И этих связей такое множество, что давать им всем какую–нибудь характеристику в настоящем кратком изложении нет никакой возможности. Остановимся лишь на разделении элементов мифа по степени их смысловой близости, начиная с внешнего нанизывания вполне разнородных элементов и кончая их претворением в одно монолитное и нераздельное целое.

а) Комплекс–интерполяция — это комплекс, состоящий из вполне дискретных (отдельных) элементов, связанных более или менее механически. Этот мифологический комплекс можно называть и иначе, лишь бы только была выражена эта разнородность и смысловая отдаленность входящих в миф элементов. Само собой разумеется, что эта механичность здесь очень условна. Она может зависеть от того, что нам просто еще неизвестны все те мотивы, которые заставили в свое время создавать такой комплекс. Может быть, таких вполне механических комплексов и вообще не существует; а существуют они, может быть, только потому, что мы в настоящее время еще не умеем понять их более органически. Во всяком случае переход от комплекса–интерполяции к тому или иному объединению всех элементов интерполяции, например к тому, что можно было бы назвать комплексом–компиляцией или монолитно–художественным комплексом, — весьма постепенный и совершается путем незаметных сдвигов, так что резкие разделения между всеми этими типами комплексов установить совершенно невозможно.

б) Наилучшим примером комплекса–интерполяции является гомеровское представление о тенях в подземном мире, как мы его находим в знаменитой одиннадцатой песне «Одиссеи». Здесь можно найти почти всю историю представлений о тенях умерших.

Наиболее древним надо считать здесь представление души в виде птицы. Правда, это представление дается здесь по преимуществу в виде только сравнения с птицами. Но всякое сравнение в мифе всегда указывает на былое тождество. Именно (605 и сл.) души умерших мечутся над Гераклом так, как мечутся птицы в страхе по воздуху. Чтобы отогнать тени женщин, Одиссей пользуется мечом (231 и сл.), здесь тоже, возможно, намек на то, что они летают. В стихах 36—43 прямо говорится, что души умерших «слетаются» на кровь, приготовленную Одиссеем. Поскольку основное представление о тенях у Гомера другое, а именно — как о тенях, лишенных памяти и речи, то издаваемые тенями ужасающие крики (43, 632 и сл.), возможно, тоже относятся к представлению о них как о птицах.

Далее встречаемся с представлением (218—222), согласно которому души умерших трактуются как порхающие тени и бессильные сновидения (ср. 49). Это представление тоже фетишистское. Но, правда, душа уже мыслится бестелесной (Одиссей поэтому не мог даже обнять свою мать, 204—208), тем не менее эти души–тени оживают после принятия крови, получают дар речи и мышления и начинают помнить все свое прошлое. Так, например, Одиссей питает кровью тень своей матери (153 и сл.) и знаменитых женщин (225—235).