Николай Коняев - На земле Святой Троицы. Православные святыни Русского Севера Страница 6

Слезы мешали говорить архимандриту. Он опустился на колени и приник головой к чудотворному образу.

«Сердце молящихся не выдержало, – пишет корреспондент „Новгородских епархиальных ведомостей“. – Все, что накопилось в нем, что таилось в самой глубине души, все вылилось в бурном потоке слез. Стоны и вопли висели в воздухе. Нервная дрожь пробегала по всему телу».

Затем диакон прочитал послание Патриарха Тихона, и начался молебен с акафистом Божией Матери…

«Стена и щит была еси, Владычице, Православному воинству, под знамением Твоея иконы противу дванадесяти язык воинствовашему, сохраняя его от стрел вражиих. Темже буди стена и покров от всех врагов видимых и невидимых и нам, ко пречестней иконе Твоей с верою и любовию припадающим и вопиющим Тебе: Радуйся, утешение верным по вознесении Сына Твоего»… – звучали на городской площади Тихвина слова православных, не знающих еще, что они прощаются со своей иконой.

Впрочем, как свидетельствует корреспонденция, помещенная в «Новгородских епархиальных ведомостях», может быть, в глубине сердца и понимали тихвинцы, что происходит, ибо «пели всенародно и со слезами».

2

Страшно читать письма [10] настоятеля Тихвинского монастыря архимандрита Антония Новгородскому митрополиту Арсению (Стадницкому), отправленные в 1918–1919 годах…

«23 сентября 1918 года.

Грозная, ужасная волна злого напряжения с 1 сентября страшно разнеслась над святыми обителями северного края нашей Новгородской епархии и обагрила землю кровию священномученика, незабвенного дорогого епископа Варсонофия. С этого времени обители переживают все ужасы и лишения: гонения, всаждения насельников в темницу, принудительные работы и наконец расстрел.

У Тихвинского Большого монастыря произведена реквизиция: картофеля, капусты, сена, соломы и др. Воспрещена продажа чего-либо излишнего. Братия ежедневно, когда по 20, 15, 10, 8, а когда и 5 человек вызывали мыть полы в казармах у солдат, рыть канавы, перевозить оружие, патроны и другие вещи.

Требовали лошадей с братией…

Как вздумает „товарищ“ ехать – требует из монастыря лошадь, которых заездили ужасно и едва двигаются, а одна третьи сутки лежит. Дела в хозяйстве у монастыря остановились, хлеба остается немного, а подвоза нет. Придется братии разбегаться куда-либо, а более всего боюсь за святыню…

Как быть, Владыка?

Прошу и жду указаний свыше и от вас. Но крепко надеюсь на Владычицу…»

«26 февраля 1919 года.

Наша жизнь ужасная и неутешная: помимо всех стеснений, лишений грядет смертоносный голод. Дело, кажется, клонится к тому, что всю братию лишат всякого довольствия и помещения…

Здешние комиссары настаивают, чтобы монастыри уничтожить и образовать приходы. Граждане, изнуренные голодом, на все соглашаются и безразличны, поддержки никакой не ожидается.

Скорблю за святую обитель и не знаю, почему я еще жив при таких условиях и при своей болезни…»

«14 ноября 1919 года.

Сидим все без огня; для церквей свечей нет и вина не достать, а где найду вино, отбирают. Прекращается жертва, а и покаяния нет. Грустно за Православие у нас… Братия моя работает, но унывает и малодушничает…»

«26 ноября 1920 года.

Вчера вечером 25 ноября совершилось что-то такое ужасное!

Прибыли двое из советских: один пашковец, а другой толстовец.

Провели беседу в своем духе. Говорили о коммуне, о ее целесообразности. Предлагали высказываться по содержанию их беседы.

Потом объявили послушникам и рабочим: „Теперь вы всему здесь хозяева, выбирайте комитет из своей среды“.

И вот выбранными оказались: трое рабочих, иеродиакон Николай и один послушник.

Велели им все принять и хозяйничать по указанию их…»

«21 марта 1921 года.

Простите, Владыка!

За грехи наши совершилось ужасное! Риза с Чудотворной Тихвинской иконы Б.М. сегодня 21 марта, увезена…»

Как явствует из письма архимандрита Антония, 15 марта неожиданно в обитель прибыли вооруженные солдаты, и заблокировали все входы и выходы из монастыря.

Архимандрита Антония отвели в Успенский собор и в его присутствии приступили к изъятию церковных ценностей.

В тот день была изъята семикилограммовая золотая, украшенная драгоценными камнями и бриллиантами лампада, которую преподнес иконе в 1803 году граф Николай Павлович Шереметев, а также трехпудовые серебряные решетки и 50-килограммовый серебряный подсвечник.

Все это запечатали и увезли делить в уездный финотдел…

Казалось, гроза миновала, но 18 марта из Череповца прибыла новая комиссия. Объявлено было, что решено снять ризу с Чудотворной Старорусской иконы и облачение с главного престола. Сделать это приказали самому архимандриту Антонию.

Архимандрит Антоний ответил, что снятие ризы с Чудотворной иконы будет оскорблением и его религиозного чувства, и религиозного чувства массы верующих. Поэтому физически и морально он не может сам сделать это и не может заставить других.

– Это контрреволюция! – закричал на него председатель комиссии.

Архимандрит Антоний спокойно возразил, что это дело не политическое, а дело веры, и контрреволюции здесь нет, а есть защита веры, религиозных убеждений…

Другие верующие, присутствовавшие в соборе, поддержали настоятеля, заявив, что ими послано заявление в Москву М.И. Калинину с просьбой оставить ризы на иконах.

Просьба была уважена, и разорение иконы решили отложить.

Архимандрита Антония ночью вызвали в ГПУ и там долго убеждали его не препятствовать изъятию ценностей. Архимандрит ответил, что «против вещей не нужных не буду возражать, а за главное – буду». С него взяли подписку о неразглашении состоявшейся беседы и выпустили, а на следующую ночь вызвали снова.

И снова уговаривали его оказать содействие в разорение Иконы, и снова отказался архимандрит. Его грозили не выпустить из ГПУ. Архимандрит ответил: «Что угодно делайте, а я таким был, есть и буду». Но его снова выпустили под подписку молчать.

И так и прошли два отпущенных дня.

«В воскресенье пришел от Калинина отказ, – пишет митрополиту Арсению архимандрит Антоний. – И вот сегодня 21 марта в 1 час дня открыли заседание при вводе войска и удалении сторонних из обители, заслушали отказ, заслушали протесты верующих с постановлением предать суду всех подписавшихся и принудили представителей верующих и ризничного снять ризу.

Пошло с болезнью, скорбью и слезами: отслужили молебен, сняли и выдали ризу. Мое здоровье не позволило дальше зреть, и я не знаю, что было. Придя в себя, я написал несогласие и просил приложить к делу… Едва ли где происходит то, что здесь. Не знаю, смогу ли я дальше существовать?

Прости, дорогой Владыка, прости и благослови!

Грешный архимандрит Антоний.

21 марта, полночь».

Страшно читать это письмо.

Эта почти апокалипсическая картина разорения иконы, почитаемой охранительницей рубежей России…

Падает без чувств, не в силах зреть это надругательство, настоятель…

Еще страшнее последнее послание архимандрита Антония митрополиту Арсению.

«26 марта 1922 года.

Дорогой Владыка!

Десять дней прожил в осадном положении с плачевным для нас результатом: вооруженные при входах и внутри, а в братской трапезе – пулеметная рота.

Взяли облачение с главного престола, ризы с Тихвинской Чудотворной иконы, со Старорусской, св. Тихона, еще с двух икон Тихвинской иконы Божией Матери и одно громадное сияние с ангелами, 3 скиптра, 3 чаши, все дорогие архимандритские кресты и панагии, много кадильных лампадок. Всего золота более 1 пуда 15 фунтов, а серебра до 25 пудов.

Ризу со святого престола и Старорусской иконы мяли ногами.

Едва ли где подобное было?

Переживаем все болезненно»…

Завершая рассказ о мужественном стоянии последнего настоятеля перед закрытием Большого Тихвинского монастыря, скажем, что на следующий год он был хиротонисан святейшим патриархом Тихоном в сан епископа.

Кажется, святитель Тихон предугадывал предстоящие настоятелю Тихвинского монастыря испытания и спешил укрепить его.

А испытания не заставили себя ждать.

11 сентября 1924 года в монастырь прибыла группа обновленцев во главе со священником Леонидом Борисовым. Верующие попытались воспротивиться захвату обновленцами церкви «Крылечко», но были разогнаны силами Тихвинского гарнизона.

Епископ Антоний вместе с оставшейся братией был арестован…

3

Но нет, не закончилась история Тихвинской иконы Божией Матери и когда в страшных и мрачных годах, в зареве кровавых пожаров революции и Гражданской войны обрывается наполненная ликующим небесным светом летопись Тихвинского монастыря…

Передо мной тетрадные листки, написанные рукою бывшего инока Тихвинского монастыря, отца Варлаама, который в миру был Владимиром Костромским, студентом Литературного института имени А.М. Горького.