Алексий Потокин - Об одной заповеди Христа Страница 6

Знакомясь с заповедью Христа, пока только очерчивая контуры заповеданного, присмотримся внимательнее к ее отдельным словам и словосочетаниям. Чистота Христа, Его неоскудевающая правда и неослабевающая верность сообщают непривычную силу и глубину смысла даже Его кратким репликам. «И кто принудит..». В расхожих, обычных на вид словах скрыто важное условие исполнения просимого: личное обращение. Не призыв партии или правительства, не совместное обращение лучших людей или идеологическое указание верного учения, нет. Только личное, без посредников, обращение человека открывает возможность вступить с ним на общий путь. Выбор и принятие друга (супруга, братьев, любого ближнего) должен совершаться не по совету родителей (его можно принять во внимание), других благодетелей и авторитетов, а по тайному обоюдному желанию (о его наличии можно узнать задним числом по плодам этого союза).

Христос, приглашая на дружбу, называл избранников по именам, и это такое привычное, обыденное между людьми техническое (формальное) событие, в Его устах имело силу при наличии встречного движения души открывать глаза на духовную действительность. По Его примеру и мы, если хотим приобрести человека, должны обратиться лично к нему как к особенному и единственному. «Если кто» — подчеркивает исключительность призыва — не может позвать безличная нужда — каждый новый призыв небывалый, неповторимый, поэтому с каждым человеком предстоит свое доселе невиданное поприще, свое неслыханное блаженство. В этом причина непередаваемости и неописуемости неба, о котором, например, хоть и видел, да не мог известными глаголами рассказать апостол Павел. В этом творчество, новизна чуда каждой встречи и дружбы.

«Принудит» — слово, которое по видимости враждует с целью Христа по отношению к нам, определяя ее так: «И познаете истину, и истина сделает вас свободными» (Ио. 8.32). В своих страданиях Он свидетельствовал: «Никто не отнимает ее (жизнь Мою) у Меня, но Я Сам отдаю ее» (Ио. 10.18), т. е. Христос Сам не подчинялся насилию, и не может нам заповедовать поступать иначе. Кроме сокровенного смысла заповедей неба, необходимо знать тех, кто их воспринимает, помогая слушателям вместе с тем понять самих себя. Мы слепы не только на вечную жизнь, но — это общее свойство сердечной слепоты — и на самих себя. Как понять, что в нас главное, основа, что выдуманное, ложное, больное, ведь больные воспринимают нормальную жизнь как муку для себя; парализованные не танцуют зажигательно, гнойные и кровоточивые не отдыхают с удовольствием, одержимые обидой и раздражением не поют хором веселых песен. Предложить себя без усилия, а с приятностью нам падшим, может только грех. Трагедия в том, что зло при первой встрече не принуждает себя делать, а соблазняет на великую приятность. Оно для нас, раненных гордостью, легко, желанно, а любое благо — трудно, невозможно. Так что принуждение, а не приглашение в этой заповеди в реальной обыденной жизни обусловлено двумя причинами. Во-первых, эгоизмом, которому больно откликнуться на чужую волю, поэтому в нашей мольбе о даровании возможности любить другого звучат слова «да будет воля твоя» — скрытая просьба о воскресении утраченной жизни блаженного служения другому. Еще раз напомним, что молитвой грешного естества (духовным его законом) являются слова «да будет воля моя» и нужно нудить, заставлять себя, чтобы хотение своего замолчало и нудить себя открыться, чтобы желание другого говорило.

Во вторых, если эту заповедь мы исполняем не по отношению к Богу, которого не видим, а по отношению к людям, которых видим, то особое понуждение-трудничество связано с тем, что взаимную жизнь нужно строить с эгоистом, т. е. заранее согласиться не только на терпение себя, но и на мучение, доставляемое на совместном пути грехами попутчика. Яснее всего видно, к чему надо быть готовым при встрече с нами, на примере Христа: чтобы пройти этот путь честно, во взаимности до конца — всегда, как Он, надо класть за попутчиков свою душу. Если я принимаю эту Его муку за меня как исцеляющую жертву от Него, то Его напутствие нам будет таково: «Если Меня гнали (в том числе и вы -прим.) , будут гнать и вас» (Ин. 15.20), т. е. приняв милость, надо ей поделиться –пострадать и умереть за гонителей Бога — грешников. И все-таки в заповеди есть место и для свободы, вольного добра без принуждения: «принудит» — несвободное первое поприще — а идти второе — уже в свободе! Таков путь каждого падшего, возжелавшего идти: сначала добро вынужденное с усилием, но когда-нибудь (у каждого своя точка) — желанное, естественное, легкое, как дыхание. В повседневной жизни полезно помнить: то мнимое добро, что я делаю без принуждения, приводит к расплате собой — растрате души, горю, — и, наоборот, делая с понуждением подлинное добро — я собираю душу, хотя это делание противно до невозможности, а по завершении — блаженство не отсюда (иначе — с приятной улыбкой добро делает только лицемерие). Известный всем пример: В учебе (если нет гордой цели) сесть и сосредоточиться — отвратительно, но когда включились в постижение ум и чувства — не оторваться от постижения неведомого до того, что невинно-приятно останавливает только изнеможение сил, а не график или учебный план (или чужая бестактность, нарушающая творческий покой). Этот пример как намек на безболезненную, беспечальную взаимность воскресших; в случае же, когда из двоих воскресший один — в заповеди о поприщах скрываются как образ, которому надо уподобиться, проявить, отношения Христа с погибающими чадами. Начало их — не летящая, переполняющая взаимностью блаженствующая свободою любовь, а только путь к ней — тернистый и мучительный для обоих (мы тоже для Него — путь). Страдает не только чистый и светлый, но тот, кто для дружбы отказывается от греха. Пока добро не привычно, чуждо, оно прививается понуждением, усилием, усилие же требуется для сопротивления, вплоть до упразднения привычек падшей природы с последующим трудом возгревания рождающегося сокровища неотсюда.

Христос знает помышление наших сердец и принимает нас такими как есть, плохими, больными душой и совестью, а чтобы мы не испугались и не начали притворяться хорошими (таких нет — «Никто не благ, как только один Бог» Мф.19.17), предупреждает даже, что люди, искренне убежденные в своей доброте — в том, что они верят Ему, любят Его так, что Его именем совершают добрые дела — лгут так, что при страшной (т. е. лишенной лжи) встрече Он скажет им : «Я никогда не знал вас» (Мф. 7.23). Преждевременная легкость и приятность при совершении добра говорит или о лукавом состоянии души (когда оно творится во имя свое) или о ложном добре (с ядом), приятном только внешне. Пример благого поступка, доступного нам, есть в рассказе Христа о том, как судья подает вдовице просимое по неотступности, надоедливости, а не для того, чтобы быть с ней вместе в горе и радости. Помогает для того, чтобы отделаться от нее, из-за страха повредить своему служебному положению или статусу в обществе (например, своего всем известного христианства или интеллигентности, или альтруизма).

Труднический период, в котором, прикладывая волю, претерпевая усталость, человек естественным образом воспринимает свое служение как некую заслугу (а потому требующую мзды), оканчивается началом второго поприща — доброхотного союзничества, в котором естественным является уже дело, а не бездействие. Эти путешественники, подавая чашу утешающей воды, не помнят этого :«Господи! Когда мы видели… и напоили?» (Мф. 25.37) оттого, что напоить другого им приятней, чем напоить себя — это радостная необходимость здравого сердца, которое плату за милосердие будет воспринимать как оскорбление.

Целостность Христа и его отношения к нам не нарушается двучастностью заповеди о поприщах, которая учитывает временную сердечную разделенность человека внутри себя на доброе и злое, пока двойственность в нас так или иначе упразднится. До достижения простоты святости нельзя вступить на второе поприще, поскольку чисто и честно сказать «Да будет воля Твоя» без вечной верности в любви мы не готовы. На первом поприще, в отличие от нас, Христос обременен не своим несовершенством, а нашими тяготами (подобно тому, как крещение в Иордане для нас — это омовение грехов, а крещение Христа в Иордане — принятие наших грехов на Себя). Его ношение наших немощей открывает и нам возможность для вхождения в небесную заповедь, каясь, призывая Его помощь, благодаря за животворящую милость.

Главное наше бремя — на Нем, мы чуть-чуть помогаем Ему, выполняя каплю возложенного на нас. Первое поприще у нас — без сердечного желания, одной решимостью, сокрушенным духом, а Он, напротив, хоть и до кровавого пота, но с желанием радуясь нашему возможному спасению-встрече и потом пребыванию на Небе. Впоследствии по Его примеру (а не для респектабельного христианского вида) проходя первое поприще со своими меньшими, мы можем благодарить Бога в испытаниях, но не за боль и муку, причиненные ими, а за возможность помиловать и тем самым оживить своих присных.