Василий Великий - Творения. Ч. 1. Страница 7

Но рассуждения об одном вечере, застигнутые настоящим вечером, здесь полагают конец нашему слову. Отец истинного Света, украсивший день светом небесным, просветливший ночь блеском огня, предуготовивший упокоение будущего века в духовном и непрекращающемся свете, да просветит сердца ваши в познании истины, и да соблюдет жизнь вашу непреткновенною, даровав вам «яко во дни, благоразумно ходити» (Рим. 13, 13), чтобы воссиять подобно солнцу, во светлости святых, в мое похваление, в день Христа, Которому слава и держава во веки веков. Аминь.

3–ая беседа

О тверди

Дела первого дня, лучше же сказать (не будем отнимать у него естественного преимущества, какое получил он от Создателя, будучи произведен особенно и не включен в один разряд с другими днями), дела единого дня, именно то, что произведено в оный, изобразило слово вчера, и преподав толкование слушателям, составило для душ как утреннее пропитание, так и вечернее веселие, а теперь переходит к чудесам второго дня. Говорю же так, приписывая это не силе толкователя, но изяществу Писания, потому что оно естественным образом нравится, привлекательно и вожделенно для всякого сердца, предпочитающего истинное правдоподобному. Так псалмопевец, весьма выразительно изображая усладительность истины, говорит: «коль сладка гортани моему словеса Твоя, паче меда устом моим» (Пс. 118, 103). Почему, увеселив вчера души ваши по мере возможности собеседованием о словесах Божиих, опять собрались мы ныне — на другой день, чтобы обозреть чудеса дел второго дня.

Но не сокрыто от меня и то, что среди нас стоят многие ремесленники, которые, занимаясь художествами рукодельными, с трудом добывают себе пропитание дневною работою, и они–то обсекают у меня слово, чтобы не надолго отвлекаться от работы. Что же скажу им? То, что часть времени, данная взаим Богу, не пропадает, но вознаграждается Им с великим прибытком. Ибо все те обстоятельства, которые способствуют к делу, благоустроит Господь предпочитающим духовное, подав в делах их и крепость тела, и усердие души, и удобство к сбыту работ, и благоуспешность в целой жизни. Но хотя бы в настоящей жизни плоды трудов наших и не соответствовали надеждам, по крайней мере для последующего века доброе сокровище — учение Духа. Посему отложи из сердца всякое житейское попечение, и весь соберись теперь сам в себя. Ибо мало пользы, если телом ты здесь, а сердце твое занято земным сокровищем.

«И рече Бог: да будет твердь посреде воды: и да будет разлучающи посреде воды и воды» (Быт. 1, 6). И вчера уже слышали мы слова Божии: «да будет свет», и ныне слышим: «да будет твердь». Но в настоящем случае они, по–видимому, заключают в себе нечто большее, потому что слово не ограничилось простым повелением, но определило и причину, по которой требуется устроение тверди. Сказано: «да разлучает посреде воды и воды».

Остановившись на первом, спрашиваем: как говорит Бог? Так же ли, как и мы, то есть, сперва в мысли рождается образ предметов, потом по представлении их, избрав значения свойственные и соответственные каждому предмету, Он излагает, а потом, передав мыслимое на производство словесных органов, таким уже образом, чрез сотрясение воздуха, нужное к членораздельному движению голоса, делает ясной тайную Свою мысль? И не походит ли на басню утверждать, что Богу нужно столько околичностей для обнаружения Своей мысли? Или благочестивее будет сказать, что Божие хотение и первое устремление мысленного движения есть уже Божие слово? Писание же изображает Бога многословно, чтобы показать, что Он не только восхотел бытия твари, но и привел ее в бытие чрез некоего Содейственника. Как сказало оно в начале, так могло бы выразиться и обо всем, сказав: «в начале сотвори Бог небо и землю», потом могло бы сказать: «сотвори свет», а потом: «сотвори твердь». Но теперь, представляя Бога повелевающим и разглагольствующим, самым умолчанием указывает на того, кому Бог повелевает и с кем разглагольствует, ни мало не скупясь в сообщении нам ведения, но распаляя в нас желание тем, что набрасывает некоторые следы и указания Неизреченного. Ибо приобретенное с трудом с радостью приемлется и тщательно соблюдается. А где приобретение удобно, там и обладание не важно. Посему Писание как бы окольною дорогою и постепенно приближает нас к мысли об Единородном.

Но для естества бестелесного и в этом случае не было нужды в слове, произносимом посредством голоса, потому что Содействующему самые мысли могли быть переданы. Ибо какая нужда в слове тем, которые могут друг другу сообщать изволения свои мысленно? Голос для слуха, и слух по причине голоса. А где нет ни воздуха, ни языка, ни уха, ни извитого прохода, который бы переносил звуки к сочувствию в голове, там не нужны речения, но передаются самые, как сказал бы иной, сердечные помышления воли. Посему, как замечено, для того, чтобы возбудить ум наш к исследованиям о Лице, к Которому изречены слова, премудро и искусно употреблен этот образ разглагольствия.

Во вторых, должно исследовать, иное ли что отличное от неба, сотворенного в начале, эта твердь, которая и сама называется небом, и точно ли два неба? Любомудрствовавшие о небе согласились бы лучше лишиться языка, нежели признать cиe истинным. Ибо они предполагают, что небо одно, и что нет естества, из которого могло бы произойти второе, третье, и так далее, небо, потому что вся сущность небесного тела как они думают, издержана на составление одного неба. И круговращающееся тело, говорят они, одно и притом ограничено, если же оно употреблено на первое небо, то ничего не остается к происхождению второго и третьего неба. Так представляют себе те, которые, кроме Создателя, вводят несотворенное вещество, и сложив первую басню, увлекаются к последующей лжи.

Но мы просим Еллинских мудрецов не смеяться над нами, пока они не кончат между собою своих споров. Ибо есть между ними и такие, которые говорят, что небес и миров бесчисленное множество. Но когда изобличат они невероятность последнего мнения, употребив самые сильные доводы, и с геометрическою неизбежностью докажут, что по природе невозможно быть другому небу, кроме одного, тогда особенно посмеемся над их чертежной мудростью и ученым пустословием. Если только они, видя, что от одинаковой причины происходят и один пузырь, и многие пузыри, при всем том сомневаются касательно многих небес, достаточно ли зиждительной силы к приведению их в бытие. Ибо думаем, что крепость и величие небес не много превосходят эту влагу, в виде пустого шара надувшуюся в родниках, если обращено будет внимание на превосходство Божия могущества. Так смешно их понятие о невозможном! А мы столько далеки от мысли не верить второму небу, что взыскуем и третьего неба, видеть которое удостоен был блаженный Павел (2 Кор. 12, 2). Псалом же, наименовывая «небеса небес» (Пс. 148, 4), подал мне мысль и о большем числе небес.

И это ни мало не страннее тех семи кругов, по которым, как все почти согласно признают, вращаются семь звезд, и которые, как говорят, приноровлены друг к другу на подобие кадей, одна в другую вложенных, и двигаясь противоположно вселенной, по причине рассекаемого ими эфира, издают какой–то благозвучный и гармонический голос, который превосходит всякую приятность сладкопения. Потом, когда у говорящих это требуют чувственного удостоверения, что отвечают они? То, что мы по первоначальной привычке к сему звуку, и прислушавшись к нему с первого мгновения бытия, от долговременного упражнения в слушании потеряли ощущение, подобно людям, у которых уши постоянно бывают поражаемы стуком в кузницах. Обличать ухищренность и гнилость таких рассуждений, когда это ясно показывает каждому собственный его слух, не дело человека, который умеет беречь время и предполагает слушателей людьми разумными.

Но внешние учения оставляя внешним, возвратимся к учению церковному. Некоторыми прежде нас сказано, что это не творение второго неба, но полнейшее повествование о первом небе, потому что там описывается вообще творение неба и земли, а здесь Писание передает нам, как происходили и небо и земля окончательным образом. Но мы говорим, что, поелику передано нам и другое имя и особенное назначение второго неба, то оно отлично от сотворенного в начале, имеет естество более плотное и служит во вселенной для особенного употребления.

«И рече Бог, да будет твердь посреде воды: и да будет разлучающи посреде воды и воды. И сотвори Бог твердь, и разлучи Бог между водою, яже бе под твердию, и между водою, яже бе нaд твердию» (Быт. 1, 6, 7). Прежде нежели коснемся смысла написанного, попытаемся решить возражение, какое делают другие. Ибо спрашивают у нас: если тело тверди шарообразно, как показывает зрение, а вода текуча и скатывается с возвышенностей, то как было возможно утвердиться воде на кривой окружности тверди? Что будем отвечать на cиe? — То особенно, что, ежели видим какую вещь с внутренней вогнутости кругообразною, нет еще необходимости заключать, что и внешняя ее поверхность сделана шаровидно, вся выточена на станке и гладко выведена. Иногда видим каменные потолки в банях и постройку пещеровидных зданий, которые, если смотреть изнутри, выведены полукружием, а сверху строения имеют часто ровную поверхность. Посему ради таких причин не должны и сами они затрудняться в деде, и нас затруднять, как будто не можем удержать воды вверху.