Николай Коняев - Свет Валаама. От Андрея Первозванного до наших дней Страница 7

Разговор этот – внешних людей.

Все правильно, но правильность – тоже внешняя, не наполненная внутренним деланием, которое одно только и превращает послушника из человека внешнего в настоящего инока.

Сразу после пострижения в рясофор Дамиан положил посещать каждый день старца для откровения всех помыслов. Это, заведенное в монастыре еще при игумене Назарии, обыкновение называлось «ежедневным очищением совести».

«После вечерней трапезы, – было написано в Наставлении, составленном Назарием, – ты должен пойти к духовному твоему отцу. Поклонись ему, как самому Христу, пади на колени, открой ему состояние души твоей в продолжение минувшего дня, испытывая себя во всем, что сотворил на деле. Или худо помышлял, или говорил, или дозволил себе противное совести своей, или в чем тщеславился, или чем гордился, или кого оскорбил, или сам оскорбился на ближнего, или пороптал, или осудил близкого…»

Согласно Наставлению, получив после такой тонкой, истинной исповеди разрешение и прощение, «приняв, как от самого Бога», следовало поцеловать образ и крест и, поклонившись до земли духовному отцу, молча идти в свою келью.

– Не помню, свидетель Бог, чтобы я, находясь на послушании в хлебной, – рассказывал своим ученикам игумен Дамаскин, – без благословения старшего съел хотя бы корочку, несмотря на то, что бывало очень хотелось съесть горячую горбушку только что вынутого из печи хлеба. Старец мне говорил: «Если нужно поесть, то благословись, положи три поклона, сядь и поешь, но отнюдь не тайно, ибо тайноядение бесам вход».

– Или когда бывало отпустит нас за ягодами, то не позволял съесть любую ягодку, а насбиравши, помолясь Богу, сесть и поесть… Квасу мы никогда в келью не брали, а о хлебе не смели и помянуть старцу, чтобы взять в келью. Всегда, бывало, говорил нам старец: ломай себя пока молод, чтобы враг не сломал тебя в старости…

Однажды, испытывая ученика, насколько он преуспел в нестяжании и бесстрастии к вещам, старец Евдоким обратил внимание на икону, которою благословили Дамиана родители, когда он уходил в монастырь.

– Кажется, эта икона у тебя лишняя, – сказал он. – Отдай ее в церковь.

Дамиан не стал объяснять, что икона – родительское благословение. Беспрекословно исполнил приказ.

Суровой и трудной была дорога, по которой вел Евдоким Дамиана, но радостной и светлой была эта дорога для самого «обручника ангельскому образу».

«Пребывая таким образом в совершенном нестяжании и отсечении своей воли, кроме самонужнейшего, в кельи своей ничего не имел, – свидетельствует монастырский биограф Дамаскина. – Вообще, проводя суровую жизнь, редко умывался, лицо же с мылом никогда не умывал, о бане стыдился и говорить, хотя под старость, будучи уже настоятелем – ради немощей телесных – и ходил сам в баню, но никогда не одобрял того, говоря многочисленным ученикам своим, что баня устроена для немощных и престарелых, а никак не для имущих здоровое телосложение и молодых. Этим не советовал он ходить в баню – ради сохранения внутренней чистоты».

Трудно сказать, когда Дамиан обучился грамоте.

Зато известно, что в 1824 году, на Покров Пресвятыя Богороди-цы, игумен Ионафан благословил его в череду читать в церкви Пролог.

Через месяц, 27 октября, Дамиан начал читать и в трапезной…

Наша церковь празднует в этот день память святого мученика Нестора. По благословению великомученика Димитрия Солунского он вышел на схватку со злым губителем христиан Лием и победил его.

– Бог, укрепивший некогда Давида в борьбе с Голиафом, укрепил и раба Своего Нестора против нечестивого Лия – на посрамление нечестивому царю, а верным своим на радость, – читал Дамиан в трапезной. – И действительно, малый ростом Нестор оказался в своей храбрости сильнее великого Лия. Схватив его, как птицу, он сбросил великана с высокого помоста на острыя копья. Упав на них, как крепкий дуб, Лий с позором изверг свою окаянную душу, и, таким образом, погибла память его с шумом, исчезла его гордая сила и прекратилось суетное хвастовство Максимиана своим борцом. Весь народ Солунский – в особенности христиане, видя сию неожиданную и славную победу, воскликнули громким голосом: «Велик Бог Димитрия!»

О чем прочитанное Дамианом житие? О событиях, что происходили в 306 году в Солуни?

Или же о той борьбе, что всегда ведется между добром и злом, светом и тьмою, Богом и дьяволом…

Или о том, что каждый из нас должен победить в себе нечестивого Лия, чтобы, подобно святым мученикам Димитрию и Нестору, войти в Царствие небесное?

Дамиану такую победу одержать удалось.

Через год, 12 декабря 1825 года, «на память преподобного отца нашего Спиридона, Епископа Тримифунтского, Господь сподобил получить монашеский чин – слава Его милосердию и неизреченной благости! – постригли двоих с о. Моисеем за ранней обедней».

Рядом с этой записью, на полях, сделано примечание:

«Это первый раз так постригли, а прежде всегда после утрени к ряду».

Вот так и родился, облеченный в броню правды, инок Дамаскин.

Случилось это как раз накануне Восстания декабристов…

И еще одно событие ознаменовало начало иноческого служения нового Христова воина…

Раньше подрясников черных на Валааме не носили, и вся братия ходила в серых. В церковь же под мантию надевали белые балахоны.

«Приятно, – вспоминал игумен Дамаскин, – было видеть этот Преображенский полк».

Почернели подрясники после похорон императора Александра Первого. Тогда сукно, которым был драпирован Казанский собор во время отпевания Государя императора, поступило на Валаам. Из него и начали старцы шить черные подрясники.

Символичной была эта перемена цвета монастырского одеяния, ибо знаменует собою перемены в жизни монастыря, перемены в жизни всей Русской Православной Церкви… Похоронами Александра Первого и Восстанием декабристов завершается важный этап в истории династии Романовых, истории России, истории Русской Православной церкви.

Конечно, можно говорить о случайности совпадения посвящения Дамаскина в ангельский чин с переменами, происходящими в жизни Русской Православной Церкви, но в совпадении этого события с уходом в пустынь отца Евфимия никакой случайности нет.

Духовник довел свое чадо до высоких ступеней нравственного совершенства и мог уже не опасаться за него…

24 марта 1826 года солнце взошло на острове поутру в половине шестого… Отец Евфимий отправился в свою пустыньку…

Вскоре и Дамаскин пошел жить в скит Всех Святых. Летом возил на огород тачки с землей, зимой делал ложки, пел и читал на клиросе…

Глава восьмая

Долги зимы на Валааме, коротко лето…

Здешние жители шутят, что всего два месяца отпуска имеют печи на Валааме.

Уже во второй половине августа начинаются бури на озере, шум стоит по лесам, это падают там вывороченные с корнем деревья. И туманы… Резкая сырость точится из камней и проникает в тело. Многие иноки страдают жестоким ревматизмом…

В 1823 году, когда еще только постригали в рясофор Дамиана, совсем ослабел игумен Иннокентий.

Министр духовных дел и народного просвещения князь А.Н. Голицын доложил тогда Государю о просьбе Иннокентия уволить его от настоятельских обязанностей. Просьба была удовлетворена, и последние годы жизни Иннокентий посвятил возрождению Ондрусовской и Сяндемской обителей, основанных Адрианом и Афанасием – валаамскими монахами, учениками Александра Свирского.

А настоятелем монастыря братия избрала отца Ионафана.

Выходец из среды петербургских ремесленников, новый игумен отличался добрым характером, приветливостью и той особой тихостью, что дается полным отстранением от мирской суеты. «Стаж» монашеской жизни отца Ионафана уже перевалил на четвертый десяток…

Тихий и приветливый игумен много потерпел скорбей, как сказано в его биографии, от лиц, находившихся в монастыре под надзором. Число подначальных при Ионафане составляло четырнадцать человек, были среди них и поврежденные в вере, и вольного духа, и буйного нрава люди. Составляя особое общество среди монастырского братства, «закоснелые во зле, они разливали свой яд в сонме братии и нарушали святую тишину монастырской жизни».

Образумить, перевоспитать этих людей игумен Ионафан не имел сил, но не мог и смириться с их существованием. Ведь, как заметил святитель Игнатий (Брянчанинов), подначальные «и сами приходят в состояние отчаяния и подают резкий пример безнравственности братиям, соблазняют их беседами злыми, послабляют их в благочестивых подвигах. Как попечения, имеющие цель милосердия, столько похвальные для человека мирского, могут быть вредными для инока уединеннаго; так и пример порока и беседа злая несравненно резче действует на монаха, нежели на человека светского».

Анализируя положение дел с «подначальными» на Валааме, святитель Игнатий (Брянчанинов) отмечал, что «Валаам, лишенный штатных служителей, военной команды, отдельного приличного места для содержания людей, предавшихся буйным страстям, не может быть исправительным и ссылочным местом…»