Викентий Лиринский - Сочинения Страница 7

XII. После сего потребуют, может быть, чтобы изложены были мною ереси вышеупомянутых лиц, то есть Нестория, Аполлинария и Фотина. Это не относится к предмету настоящего занятия нашего; ибо мы предположили не описывать заблуждения каждого, но представить в пример немногих, дабы ясно и наглядно показать справедливость слов Моисея о том, что если когда какой учитель церковный и даже пророк, при истолковании тайн пророческих, покушается вводить в Церковь Божию что–нибудь новое, то это попускается Промыслом Божиим с той целью, чтобы искусить нас. Посему мнения вышеупомянутых еретиков, то есть Фотина, Аполлинария, Нестория, полезно будет изложить вкратце в виде отступления. Итак, учение Фотина состоит в следующем. Он говорит, что Бог один и единствен, и что Его должно исповедывать по–иудейски. Полноту Троицы он отвергает и думает, что нет ни лица Бога Слова, ни лица Духа Святого. Христа же он признает только единственным человеком, получившим начало бытия от Марии, и всячески поучает, что мы должны чтить одно лицо Бога Отца и одного Христа человека. Так учит Фотин. Аполлинарий выдает себя признающим единство Троицы; но он признает его не вполне так, как признает здравая вера. Относительно же воплощения Господня он богохульствует явно; ибо говорит, что во плоти Спасителя нашего или вовсе не было души человеческой, или же была она, но без ума и рассудка. Сверх сего, он говорит, что плоть Господа не от плоти святой Девы Марии воспринята, но сошла в Деву с неба, и, как непостоянный всегда в мыслях, утверждает то — то, что она совечна Богу Слову, то — то, что она образована из божества Слова. Он не хотел допускать, что во Христе две сущности, одна божеская, а другая человеческая, одна от Отца, а другая от Матери, но самое естество Слова считал рассеченным на части, как будто одна часть его осталась в Боге, а другая преложилась в плоть, так что, тогда как истина говорит, что из двух сущностей один Христос — он, противоборник истины, утверждает, что из единого Божества Христова образовались две сущности. Таково учение Аполлинария. А Несторий страждет недугом, противоположным Аполлинариеву. Притворяясь, будто различает во Христе две сущности, он вдруг вводит два лица, и по неслыханному злочестию допускает двух Сынов Божиих, двух Христов; одного Бога, а другого человека, одного от Отца, а другого от матери родившегося. Поэтому–то и утверждает он, что святую Марию должно называть не Богородицею, но Христородицей, потому, что от нее родился будто бы не Христос–Бог, но Христос–человек. Если же кому приходит на мысль, что в сочинениях своих он говорит об одном Христе и возвещает об одном лице Христа, тот не должен легко верить этому. Так говорит он или как искусный обманщик, чтобы через добро удобнее внушить и зло, как говорит Апостол: благим ми соделал смерть (Рим.7:13), или, в видах обольстить, притворяется, как сказали мы, в некоторых местах сочинений своих признающим одного Христа и одно лицо Христово, или же внушает, что два лица соединились в одного Христа уже после того, как Дева родила, так однако, что во время зачатия или рождения девического и несколько после было, как утверждает он, два Христа, что то есть Христос родился сначала человеком обыкновенным и единственным и несоединенным еще со Словом Божиим единством лица, но после сошло в него лицо воспринимающего Слова, и хотя теперь, по восприятии, пребывает он в славе Бога, однако, некогда не было никакой, по видимому, разности между Ним и прочими людьми.

XIII. Вот что лают против православной веры бешеные собаки: Несторий, Аполлинарий и Фотин! Фотин не признает Троицы; Аполлинарий называет естество Слова преложимым, не исповедует, что во Христе две сущности, отрицает или всю душу Христа или же ум и рассудок в ней и утверждает, что вместо ума было Слово Божие; Несторий уверяет, что или всегда есть или некогда было два Христа. Церковь же вселенская право мысля и о Боге и о Спасителе нашем не изрекает хулы ни относительно таинства Троицы, ни относительно воплощения Христова. Она чтит и одно божество в полноте Троицы и равенство Троицы в одном и том же величестве, и исповедует, что Иисус Христос один, а не два, и что Он — Бог и вместе человек. В нем, по вере ее, лицо одно; но сущности две, — две сущности, но лицо одно: две сущности потому, что Слово Божие неизменяемо, так что не может преложиться в плоть; лицо одно потому, что исповедание двух Сынов показывало бы, что Церковь чтит четверицу, а не Троицу. Но стоит труда представить это раздельнее и выразительнее. В Боге сущность одна, но три лица; во Христе две сущности, но лицо одно. В Троице Иный и Иный, а не иное и иное, в Спасителе же иное и иное, а не Иный и Иный. Как в Троице Иный и Иный, а не иное и иное? Потому то есть, что иное лицо Отца, иное лицо Сына, иное лицо Духа Святого, но естество Отца и Сына и Святого Духа не иное и иное, но одно и то же. Как в Спасителе иное и иное, а не Иный и Иный? Потому то есть, что иная сущность Божества, а иная сущность человечества; но божество и человечество — не иный и иный, но один и тот же Христос, один и тот же Сын Божий и одно и то же лицо одного и того же Христа, Сына Божия. В человеке иное плоть и иное душа; но душа и плоть — один и тот же человек. В Петре и Павле иное душа, а иное плоть; но плоть и душа не два Петра, или душа — иный Павел, а плоть–иный, но один и тот же Петр, один и тот же Павел, состоящий из двух различных естеств души и плоти. Так и в одном и том же Христе две сущности — но одна божеская, а другая человеческая, одна от Отца Бога, а другая от Матери Девы, одна совечная и равная Отцу, а другая произшедшая во времени и меньшая Отца, одна единосущная Отцу, а другая единосущная Матери, но в той и другой сущности один и тот же Христос. Следовательно, не иный Христос Бог, а иный Христос человек, не иный несотворенный, а иный сотворенный, не иный бесстрастный, а иный удобостраждущий, не иный равный Отцу, а иный меньший Отца, не иный от Отца, а иный от Матери, но один и тот же Христос Бог и человек, один и тот же несотворенный и сотворенный, один и тот же неизменяемый и бесстрастный, один и тот же удобоизменяемый и удобостраждущий, один и тот же и равный Отцу и меньший Отца, один и тот же от Отца рожденный прежде веков, один и тот же от Матери рожденный во времени, совершенный Бог, совершенный человек. В Боге — полное Божество, а в человеке — полное человечество. Говорю: полное человечество, потому что оно имеет душу и вместе плоть; но плоть истинную, нашу, матернюю, а душу, одаренную смыслом, обладающую умом и рассудком. Следовательно, во Христе — Слово, душа, плоть; но все это один Христос, один Сын Божий и один Спаситель и Искупитель наш. Один же не удобоповреждаемым каким–то слиянием божества и человечества, но неповреждаемым и особенным неким единством лица. Ибо и соединение то [ [23]] не преложило и не переменило Иного в иное (таково собственно заблуждение ариан), но так сопрягло то и другое во едино, что, при всегдашнем бытии во Христе единства одного и того же лица, во веки также пребывает в Нем свойство каждого естества, то есть то, почему ни Бог не начинает быть когда–нибудь телом, ни тело не перестает быть когда–нибудь телом. Это ясно видно и из примера, взятого с человека. Каждый из людей не теперь только, но и впредь будет состоять из души и тела; однако ни тело никогда не преложится в душу, ни душа никогда не преложится в тело, но, тогда как каждый из людей будет жить безконечно, в каждом же из людей безконечно же пребудет необходимо различие той и другой сущности. Так и во Христе навеки должно сохраниться свойство той и другой сущности, собственное каждой из них, с сохранением однако же единства лица.

XIV. Но так как мы часто упоминаем о лице, и говорим, что Бог стал человеком как лицо (per personam) [ [24]]; то крайне должно опасаться, дабы не показалось, будто мы говорим, что Бог Слово восприял свойственное нам по подражанию только, и что Он свойственное человеческому жительству делал не как истинный человек, но мнимо, как бывает обыкновенно на зрелищах, где один вдруг представляет многие лица, а сам не есть ни одно из них. Ибо всякий раз, как берутся подражать какому–нибудь чужому действию, обязанности или дела других совершают так, что совершители их не суть те самые, кого они представляют. Так (для примера возьмем образчик с мирских людей и манихеев), когда актер–трагик представляет священника или царя, то сам не есть священник или царь; ибо как скоро кончится представление, то с ним престает быть и то лицо, которое он принимал на себя. Прочь от нас это непотребное и злочестивое игралище! Безумие это пусть остается безумием манихеев. Они, проповедники вымыслов, говорят, что Бог Сын Божий был лицом человека не по сущности, но действовал и жительствовал как человек как–то мнимо, призрачно. Православная же вера говорит, что Слово Божие так стало человеком, что свойственное нам восприяло не призрачно и мнимо, но истинно и выразительно, что свойственному людям Оно не подражало, как чужому, но совершало его, как свое, и вообще что ни делало Оно, то и было (на самом деле). Мы сами, когда говорим, мыслим, живем, существуем, то не подражаем людям, но есмы люди. Так, Петр и Иоанн — наименую наиначе их–были людьми не по подражанию, но действительно. Так и Павел не принимал на себя вид апостола или не представлял Павла, но был апостолом и Павлом действительно. Так и Бог Слово тем, что восприял и имел плоть, говорил, действовал, страдал по плоти, без всякого однако тления естества своего, соизволил показать и предъявить именно то, что Он не подражал совершенному человеку или представлял его, что Он не казался или представлялся истинным человеком, но был им действительно. Итак, как душа, соединенная с плотью, а не преложившаяся однако в плоть, не подражает человеку, но есть человек, а человек она не по видимости, но существенно: так и Бог Слово без всякого преложения себя через соединение, а не через слияние себя с человеком стал человеком не по подражанию, но действительно. Посему совершенно должно быть отринуто понятие о лице, как о подражании призрачном, по которому всегда иный есть тот, кто подражает, и иное то, чему подражают, по которому представляющий никогда не есть тот, кого он представляет. Не дай Бог верить, что Бог Слово восприял человека сим ложным образом, но — так, что, сохраняя сущность свою неизменною и воспринимая в Себя естество совершенного человека, Он самолично стал плотью, человеком, носителем облика человеческого, — не кажущимся, но истинным, не по подражанию, но существенно, не так наконец, чтобы преставал Он вместе с окончанием действия, но так, что он всегда должен пребыть по сущности.