Фредерик Фаррар - Жизнь Исуса Христа Страница 7

ГЛАВА V

Детство Иисуса

Природа Палестины великолепна. Вдоль берега Средиземного моря расстилаются две равнины, Сефельская и приморская, прерываемые только крутыми отрогами гор Кармила. Параллельно с ними тянется длинный ряд холмов по большей части с круглыми или неопределенными очертаниями; на восток от него глубокая низменность Ель-Гор и долина Иорданская, а по ту сторону Иордана рисуется прямая, непрерывная, багряная линия гор Моавитских и Галаадских. Таким образом характер страны с севера к югу представляет четыре параллельных ленты: приморской береговой линии, горной страны, Иорданской долины и заиорданских земель.

Горная страна, занимающая пространство между приморской низменностью и глубокой Иорданской долиной, оканчивается двумя продолжениями длинного ряда холмов, пересекаемого равниной Иезреель, или Есдрелон. Южная масса этих известковых холмов образует Иудею, а северная — Галилею.

Галиль по еврейски означает окружность и было сначала названием провинции, состоящей из двадцати городов в округе Кедес-Нафтали, отданном Соломоном Хираму, в вознаграждение услуг по доставке строевого леса для храма. Взглянувши на нее, Хирам сказал Соломону: Что это за города, которые ты, брат мой, дал мне? И назвал их землю Кавул (презренная[46]). Таким образом Галилея навсегда осталась страной презренной и это презрение еще более усилилось в сердцах евреев тем, что в последнее время она заселена была смешанным народом и называлась Галилея языческая[47]. Там жили не одни финикияне и аравитяне, но, во времена Спасителя, находилось множество греков, язык которых был там общеупотребительным. Холмы, представляющие северную границу долины Иезреель, тянутся по большей части с востока и запада от Иорданской долины к Средиземному морю. Они вместе с их южными скатами принадлежали также к владениям колена Завулонова.

В центре этой цепи холмов есть известковое ущелье, образующее вход в небольшую долину. Миновав ее, путешественник поднимается вверх по крутой и узкой дорожке, окаймленной зеленью и цветами, среди местности, в которой нет ничего колоссального и необыкновенного, но все отрадно и живописно. Под ним с правой стороны постоянно расширяющийся дол, достигающий в самом широком месте около полутора верст и разбитый изгородями из кактусов на небольшие поля и сады, которые после весенних дождей носят на себе отпечаток неописанного спокойствия и сияют богатством зелени. Близ узкой тропинки, не в дальнем расстоянии один от другого, находятся два колодца, и женщины, которые черпают из них воду, покажутся путешественнику гораздо красивее и румянее, быстроглазые мальчики-пастухи счастливее, смелее и веселее, чем где бы то ни было. Долина постепенно обращается в небольшой натуральный амфитеатр холмов, принимаемый некоторыми за кратер остывшего вулкана. А там, далее, цепляясь за расселины холма, возвышающегося футов на пятьсот над долиной, лежат, словно горсть перлов, в изумрудном покале, плоские крыши и узкие улицы восточного города, где видна небольшая церковь, массивное монастырское здание, высокий минарет мечети, светлый и обильный источник, построенные из белого камня дома и рассеянные между ними сады с тенистыми фигами и оливами, с множеством белых и красных цветов на померанцевых и гранатовых деревьях. Весной все это глядит неописанно светло и спокойно. Голуби воркуют на деревьях; птицы порхают туда и сюда с непрерывной деятельностью; светло-синяя сивоворонка, самая обыкновенная, но и самая красивая из птиц Палестины, блещет как живой сапфир, порхая по полям, эмалированным бесчисленными цветами. Этот-то небольшой город и есть Эль-Назираг, Назарет, где Сын Божий, Спаситель человечества, провел около тридцати лет своей земной жизни[48]. Тут был Его дом, Его родное селение. Этот город дал Иисусу название Назарянина, которое в виде насмешки употреблено было евреями в надписи на кресте, но которое Сам Господь не считал для Себя унижением повторить в видении перед своим преследователем Савлом. Вдоль узкой горной тропинки не раз священные стопы Его отпечатлевались на этой земле; потому что тут лежал единственный путь, которым Он в детстве, юности и зрелых летах должен был следовать в Иерусалим и обратно.

Каков же был образ Его жизни в течение этих тридцати лет? Вопрос, от которого не может удержаться христианин. Но ответ Евангелия ограничивается короткими словами.

Из четырех евангелистов св. Иоанн, любимый ученик Иисуса, и св. Марко, друг апостола Петра, проходят эти тридцать лет молчанием; св. евангелист Матфей посвящает одну главу описанию поклонения волхвов и бегству в Египет, а затем переходит к проповеди Крестителя. Один св. евангелист Лука, после описания событий, сопровождавших Сретение Господне, сохранил для нас бесценное описание детства Спасителя в двух стихах своего Евангелия: Младенец возрастал и укреплялся духом, исполняясь премудрости, и благодать Божия была на нем. Он преуспевал в премудрости и возрасте, и в любви у Бога и человеков[49]. Само собой разумеется, что это развитие было развитием человеческой природы. Он не пришел в мир одаренным бесконечным знанием, но, как повествует св. Лука, научался премудрости постепенно. Он не был облечен безграничной властью, но испытал слабости и несовершенство детского возраста. Он рос, как растут все дети, но в безгрешной и непорочной красоте, как цветки роз весной или лилия при воде[50].

Однако же молчание об этом евангелий выразительнее всякого красноречия. В этой сдержанности благовести ков мы видим более мудрости и глубоких поучений, чем в том, что они исписали бы множество книге изложением малейших подробностей.

Это их молчание поддерживает в нас безусловное к ним доверие. Они желали передать нам только истину, а не пышный рассказ. По складу наших человеческих понятий, мы никак не можем ожидать, чтобы Иисус Христос тридцать лет своей кратковременной жизни провел в полной неизвестности; чтобы Он жил не только в отвоеванной земле, но в самой презренной ее провинции и притом в пренебрегаемой наиболее других ее долине; чтобы в течение всех этих тридцати лет неизреченная Его светлость, заключенная в человеческое тело, ничем не обозначилась и оставалась никем неузнанною; чтобы в течение этих продолжительных лет не было ни проблеска великих деяний, ни изумительных чудес, ни ангельских хоров, поющих: «аллилуия!», ни симфоний на арфе «для возвещения, откровения и прославления грядущего Царя». Не этого ожидали мы; не это можно было вообразить себе или выдумать.

Не этого мы ожидали, но так совершилось, а потому и молчат евангелисты. Само противоречие действительности с нашим представлением служит тому доказательством. Если бы в детстве Спасителевом были какие-нибудь выдающиеся события, то конечно нам рассказали бы их евангелисты, как справедливые свидетели. Но они не поддавались увлечениям. Истина, которую они высказывают нам в своем молчании, есть откровение путей Божиих, которые не сходны с путями человеческими, а потому и противоречат с тем, чего мы ожидаем. Эта истина отвергает все, чему мы, вследствие долгого обдумывания, пожелали бы совершиться. Жизнь в неизвестности была вместе и исполнением древних пророчеств: Он должен возрастать как растение, «как корень на сухой земле», потому что Он не искал для себя никакой славы и принял на себя вид раба[51].

Зато стоит только обратиться к апокрифическим евангелиям и мы тотчас же найдем громадную разницу ложных людских идеалов от деяний божественных. Там мы увидим, каким образом, следуя общечеловеческим наклонностям, баснописцы окружают детство Иисуса чудесным сиянием, устраивают предзнаменования, приписывают Ему вымышленные, иногда даже жестокие, ненатуральные, неприятно действующие на ум и сердце деяния. Не служит ли это ясным доказательством, что евангелисты в своих повествованиях руководились Св. Духом, передавая как жил Тот, в ком Бог явился человеком, как бесконечно высока эта благородная евангельская простота перед театральным изображением детского несмысленного всемогущества, которым наполнены первоевангелие Иакова, псевдоматфеево и Аравийское? Они вообразили, что этим почтут Христа, но почтить Его не может никакая выдумка. Кто выдумывает, тот унижает Его, тот примешивает слабое и несовершенное к недоступным и внушающим благоговение путям Божиим. Истинное Евангелие представляет Иисуса простым, красивым, послушным и смиренным отроком. Он повинуется родителям, занимается мирными обязанностями, согласными с требованиями дома и возраста; он любит всех людей, и все люди любят невинное, милое и благородное дитя. Он уже знал, что Бог Его Отец и милость Божия являлась на Нем, как утренняя заря или роса небесная, и светилась невидимым ореолом вокруг детского, святого чела Его. Невидимо нисшедший Дух Святой с детства не покидал святого отрока. Но какая громадная разница между Ним и Иисусом, описанным в апокрифических евангелиях. Там он злобен, требователен, надменен и мстителен. Некоторые из рассказанных там чудес бесцельны и неосмысленны, как, например, повествование о ношении воды в поле платья, о коротком столе, растянутом Им до желаемой длины, о бросании полотна в красильный чан и вынимании оттуда окрашенным в желаемый цвет, — а некоторые просто чудовищны, например, поражение смертью целой толпы мальчиков, которые Его оскорбляли, последствием чего было народное негодование и страх Марии отпускать Иисуса из дома. Нет! В сокровенной тиши, в молитве, в тихом кругу домашних обязанностей, как Моисей в пустыне, Давид среди пастухов, Илия в Галааде, Иеремия в своем спокойном доме в Анафофе, как Амос в сикоморовых рощах Фекуи, приготовлял себя отрок Иисус для своего великого земного подвига. Внешняя Его жизнь была такова же, как жизнь всех детей Его возраста, положения и месторождения. Он жил, как жили все дети поселян в этом мирном городе, и во многом сходно с тем, как они живут ныне. Кто видел назаретских детей, в их красных кафтанах, в светлых шелковых или суконных туниках, в разноцветных поясах, а по временам в широких белых или голубых жакетках; кто наблюдал идиллическую живописность их забав и слыхал их звонкий смех, когда они бродят вокруг холмов своей родной долины или играют партиями на скате холма, возле красивого и обильного источника, тот может, пожалуй, составить себе некоторое понятие, каким глядел в то время отрок Иисус и чем забавлялся. Путешественник, который, как это сделал я, пошел бы следом за возвращающимися домой детьми, при виде незатейливых домиков, скудной обстановки, обыкновенной, но свежей и здоровой пищи, счастливой, патриархальной, без всяких особых событий жизни, мог бы, пожалуй, составить живое представление обстановки, в которой жил Иисус. Нет ничего проще этих домов, с греющимися на крыше голубями, с виноградными лозами, которые растут под окнами. Циновки или ковры раскинуты по стенам; башмаки или сандалии поставлены при входе; среди потолка висит лампа, составляющая единственное украшение комнаты; в небольшой нише в стене помещен деревянный расписанный яркими красками сундук, для хранения книг и других дорогих семейных принадлежностей; на довольно широком месте для возлежаний, тянущемся вокруг стен, скатаны цветные одеяла, которые служат постелями, и на том же месте установлена в порядке глиняная посуда для обыденного употребления. Около двери стоит обыкновенно кувшин из красной глины со множеством ветвей, покрытых листьями и воткнутых в горлышко для сохранения прохлады в воде. В обеденное время в центре комнаты помещается расписной деревянный стол, где на большом подносе становится блюдо из риса и говядины и либбан или печеные плоды. С этого подноса берет себе всякий, кто сколько хочет. Перед обедом и после служанка или самый младший член семейства поливает на руки обедавших воду из медного кувшина над медным тазом. Так же, должно быть, спокойно, просто, смиренно, без приключений проходила и жизнь святого семейства в Назарете.