Виктор Санчес - Учение дона Карлоса (Практическое использование техник Карлоса Кастанеды) Страница 8

Этот миф — вечная надежда человеческих существ, которые, невзирая на свои недостатки, продолжают мечтать о жизни, свободной от противоречий, жизни без угнетения и насилия, без потрясений, столь свойственных общественной жизни.

Миф для общества — это то же, что сны для отдельного человека. Можно сказать, что и этот миф является сном, нашептывающим обещание красоты и свободы человеческим существам.

Будь то миф о Христе — человеке, который своей жизнью, направленной на очищение и служение, смог измениться и превратиться в Бога, — или мифы о Геркулесе, Кетцалькоатле, Виракоче, Будде и многих других, этот сюжет остается неизменным: в нем всякий раз говорится о людях с возвышенными устремлениями, живущими в мире, где преобладают низкие предметы желаний; о конфликте между обществом и устремлениями духа; о борьбе с сомнениями и о преодолении испытаний, через которые такие люди должны пройти, чтобы добиться воплощения своей мечты: выйти за пределы хаоса и жалких ограничений, налагаемых человеческим существованием.

В то же время мифы служат руководством к действию, той картой, следуя указаниям которой можно достичь описываемых в мифе магических реалий. Мифы вовсе не предназначены для развлечения, они помогают человеку развивать способы поведения и описывают конкретные действия, позволяющие выйти за пределы хаоса, в котором мы привыкли жить.

Когда мы не соответствуем нашим мифам, то есть оказываемся не в состоянии следовать их указаниям, мы превращаем их в догму и основываем еще одну религию. Тогда миф теряет свойство освободителя и превращается в свою противоположность — в орудие угнетения. Можно сказать, что в этот момент миф перестает быть мифом. Миф предназначен для того, чтобы жить в нем, а догма — чтобы в нее верить; первый подразумевает действие, вторая подчинение. Церкви и их служители берут на себя совершенно ненужную роль посредников, лишь возводящих преграды на нашем пути к свободе и знанию.

У так называемых «примитивных» народов миф и ритуал тесно связаны друг с другом. Обряд или церемония воспроизводят время, находящееся «вне времени», и пространство, в пределах которого все участники действия преображаются, становятся инкарнациями тех магических существ, о которых рассказывается в песнях и легендах народа. В этом магическом времени существа, наделенные Силой, светом, любовью и знанием, возвращаются на Землю, чтобы принять человеческий облик; это время, когда человеческие существа преобразуют себя в существ магических, в тех, кем они мечтают стать.

Я пережил этот магический опыт вместе с индейцами племени уйчоль, смог увидеть их церемонии изнутри (поскольку при наблюдении извне смысл их постигнуть невозможно): как Маракаме (шаман) преобразился в оленя-маис-пейот, как из его рта звучит голос Татевари (дедушки-огня) и как человеческие существа превращаются в маленькие солнца. Некоторые полагают, что само поедание пейота дает индейцам-уйчоль способность воплощать мифы в церемониале. Такая точка зрения ошибочна — употреблять пейот или любое другое вызывающее галлюцинации растение может любой, однако лишь подчиненный тренировке и дисциплине образ жизни индейцев-уйчоль и долгие годы, отданные обучению, позволяют практически использовать приобретаемое «истинное видение» для совершенствования образа жизни.

Точно так же «путь воина», в котором воин представляет собой магическое существо, живущие в обычном обществе, является мифом нашего времени. Не потому, что воинов, или людей знания, на самом деле не бывает, — нет, они существуют. Просто этот миф выполняет ту же функцию, что и другие: отражает наиболее достойные и возвышенные устремления простых смертных, приглашая превратить их в реальность. Дон Хуан сказал Карлосу, что тот никогда не сможет стать человеком знания (I-83). Так же и мы никогда не сможем стать воинами — по крайней мере, быть ими постоянно, хотя мы стремимся к этому, мы всегда в пути, подобно тому, как дон Хенаро всегда находится в поисках своего Икстлана (III-351).

Для нас миф о воине — замечательное приглашение его воплотить, сделать реальным в нас самих. Отношение воина может начинаться для нас с того, что мы привнесем частицу магического времени в нашу повседневную жизнь: вместо того, чтобы действовать как запрограммированные извне автоматы, мы предпочтем действовать целеустремленно, «как подобает воину». Моменты просветления, во время которых мы совершаем поступки, руководствуясь идущими изнутри побуждениями, подобны магическому времени церемонии, в ходе которой жизнь обращается лично к нам и мы понимаем ее, она становится нам другом. И тогда мы постигаем, что означают Сила и знание, — это постижение приходит не через воображение, но как следствие реальных поступков. Цель следующих по «пути воина» заключается в том, чтобы упорно трудиться, стремясь создать такие магические моменты, во время которых происходит воплощение мифа, сделать их более частыми и продолжительными, пока магия не станет преобладать над покорностью, а гармония над хаосом, пока мечта о Силе и свободе не будет главенствовать над хаосом реальности повседневной жизни, пока мечта не воплотится в реальность.

«Путь воина»: единственная поддержка па пути в неизвестное

В первой книге Кастанеды дон Хуан говорит, что человек отправляется за знанием так же, как отправляется на войну: он испытывает страх, он собран, бдителен и абсолютно уверен в себе. Потому отправляющихся за знанием можно с полным основанием называть воинами. Правильно идти по этому пути означает: идти так, как подобает воину. В «Сказках о Силе» маг из индейского племени яки заявляет, что образ жизни воина «это тот клей, что скрепляет воедино все части» (IV-313) его знания.

Одна из центральных тем книг Кастанеды — дух воина. Именно в нем находит воплощение то основополагающее, что позволяет успешно продвигаться по пути знания. Дон Хуан говорит Карлосу, что лишь воин может выжить в мире магов, хотя чтобы быть воином, совсем не обязательно быть магом. Использовать эту возможность непросто, но путь к ней открыт для каждого.

Путь воина, о котором говорит Кастанеда, не имеет вообще или почти ничего общего с человеческими войнами, в традиционном понимании, и в первую очередь потому, что он никак не связан с насилием или с намерением уничтожить кого-либо или что-либо. Он далек от всего этого. В нашей культуре слово «война» означает один из наиболее часто встречающихся видов деятельности «цивилизованных» обществ, как на уровне отдельных личностей, так и на уровне всего общества. Здесь это слово всякий раз связано с желанием навязать свою волю другим людям путем замаскированного или откровенного насилия, — представить, что означает «путь воина», непросто.

Впрочем, доиндустриальные общества знали такие войны и конфликты, которые совершенно непохожи на известные нам. В качестве примера можно привести получившие распространение в доколумбовой Мезоамерике «цветочные войны», которые благодаря своему ненасильственному характеру так никогда и не были правильно поняты западными историками. Они сочли эти «войны» еще одним проявлением столь хорошо знакомого типа войн.

Точка зрения последователей учения дона Хуана на воина и на борьбу за освобождение — еще один пример войн, совершенно отличных от обычных. Воин здесь называется воином потому, что он или она находится в постоянной борьбе с собственной слабостью и ограничениями; воин борется против сил, которые препятствуют росту его знаний и Силы, против тех сил, что стремятся направить нас по стезе обычного человека, причем силы эти порождены нашей личной историей и обстоятельствами. Воин хочет сам выбирать, кем быть и какой образ жизни вести. Это борьба за внутреннюю гармонию и покой. Это борьба за освобождение. Причем воину известно, что, начавшись во внутреннем мире воина, борьба эта проецируется на все, что имеет отношение к миру действий. Это спокойная, бесконечная и несущая удовольствие схватка.

Путь воина представляет собой форму ответа собственной жизнью на ежедневный вызов бытия; ему невозможно дать точное или всеобъемлющее определение. Отношение воина — это идея, направление, упорство в выборе самого действенного и наиболее соответствующего ситуации образа поведения. Может быть, самой красноречивой характеристикой воина служит его неизбывное стремление к безупречности в любом поступке, даже самом незначительном. Воин понимает безупречность как полную самоотдачу при совершении любых поступков, что подразумевает оптимальное использование личной энергии. Даже когда все прочие мотивации разрушены, воин будет неукоснительно стремиться к безупречности в каждом своем действии — ради самой безупречности.

Эта открытая концепция порождает целый ряд установок, применимых практически к любому виду человеческой деятельности. Постоянно контролируемый образ жизни воина позволяет личности обрести уравновешенность и стойкость, необходимые для преодоления препятствий на пути обретения знания, невзирая на замешательство рассудка или уязвленность эго.