Фазлиддин Мухаммадиев - Путешествие на тот свет, или Повесть о великом хаджже Страница 8

Не знаю, общее ли это правило в Америке ― класть ноги на стол, или это позволяют себе лишь некоторые американцы. Как бы то ни было, эта поза показалась мне очень некрасивой, будто кто-то положил ноги на дастархон[33] с хлебом. Искандер нахмурился.

― Погоди, я скажу несколько слов этому господину, ― проговорил он и направился к иностранцу.

― Простите, ― сказал Искандер и представился: ― Я врач.

Удивленный столь странным началом знакомства, иностранец вскинул брови, наморщил лоб и, не пошевельнувшись, некоторое время разглядывал Искандара, затем, будто что-то вспомнив, усмехнулся и воскликнул:

― О'кей, доктор! Присаживайтесь. Рад с вами познакомиться.

― Благодарю вас, вы очень любезны, ― продолжал Искандар, ― к сожалению, я не располагаю временем. Если вы не воспримите это как обиду, сударь, я хотел бы дать вам один совет…

Я стоял поодаль и слушал их беседу. Чужеземец несомненно угадывал намерения моего товарища, но не менял позы и насмешливо поглядывал на Искандара. В душе я беспокоился, чтобы мой друг во время этого внешне очень корректного, но внутренне весьма напряженного разговора не был бы посрамлен.

― Может быть, ― продолжал Искандар, ― никакой нужды в моих советах нет и вы сами знаете, что человеческий организм устроен так, что в верхнюю половину тела поступает самая чистая кровь. А вы изволите отдыхать в такой ненормальной позе, что чистая кровь идет вам в ноги… То есть я хочу сказать, что клетки ваших ног работают лучше, чем клетки мозга.

Высокомерное и насмешливое выражение словно стерлось с лица иностранца.

Он покраснел, но сразу же взял себя в руки, так же громко смеясь, поднялся с места и, хлопнув Искандера по плечу, сказал, что доктор молодец, один ноль в его пользу. Достав из кармана визитную карточку и написав на ней номер комнаты, он протянул ее Искандару, приглашая к себе в гости. Неоднократно повторив «О'кей» и «ол райт», оба разошлись.

В лифте я спросил Искандара:

― В каком средневековом учебнике ты вычитал эту чушь о чистой и нечистой крови?

― Ее величество природа дала человеку голову в надежде, что он хоть иногда будет пользоваться ею, ― ответил мой друг.

В тот раз я впервые столкнулся с традицией «ноги на стол». И теперь постоялец гостиницы далекого Хартума своими манерами показывал, кто он и откуда.

Мои спутники собрались на верхней палубе парохода и беседовали. Памятуя о своих обязанностях, я просил их ради самого Аллаха не пить сырой воды и не есть немытые фрукты. Они выслушали меня в молчаливом согласии и утвердительно закивали головами.

― Почему вы не пошли с нами в город? ― спросил кто-то.

Я промолчал, чтобы не наговорить им дерзостей.

― Нехорошо отрываться от общества, ― принялся поучать другой.

Он долго читал бы мне нотации, как вести себя, но мое терпение лопнуло. Я обрезал его, сказав, что это не я оторвался от общества, а благородное общество бросило меня одного.

В это время прибежал запыхавшийся Алланазар-кори и еще издали оповестил:

― Знаете какая здесь жара? Сто два градуса!

Раздались возгласы удивления и тревоги.

― Неужели?!

― Не может быть!

― Кори, вы это сами видели или кто-нибудь вам сказал?

― О, милостивый Аллах, неужели человек будет лгать на пороге хаджжа?! Конечно, видел своими глазами!

Алланазар-кори говорил правду. Он просто не знал, что термометр, висевший у трапа при входе на пароход, градуирован по шкале Фаренгейта. По Цельсию температура была около тридцати девяти градусов. Но я ничего не сказал. Пусть себе считают, что на пути к обители Аллаха они сносили неслыханные уки и в жару, при которой вода превращается в пар, безропотно творили свои моления.

Казначей вынес из каюты какую-то книжицу, которая оказалась путеводителем паломника — сводом правил и законов хаджжа. Еще в Москве Кори-ака рассказал нам об этих установлениях. Теперь по его поручению опытный хаджи должен был провести вторую беседу.

― Иншалла, как услышим весть о том, что самолет готов, моментально нужно совершить святое омовение и надеть ихрамы.

Ихрам — одеяние паломника. Куском бязи длиной в два-два с половиной метра оборачивают тело ниже пояса. Другой кусок побольше перекидывается через левое плечо и пропускается под правую подмышку, закрывая верхнюю часть тела. На ноги надевают те самые чувяки, к которым не прикасалась игла. Во время облачения в ихрам мы должны как можно громче выкрикивать следующие слова:

Лаббайка, Аллахумма, лаббайк!Ла шарика лака, лаббайк!Инна-ль-хамда ва-н-ни мата ва-ль-мульк.Ла шарика лака![34]

Этот аят нужно знать наизусть, потому что не только облачаясь в ихрам, но и в течение всего хаджжа нам придется бессчетное число раз повторять его.

Как только мы вступим на священную землю родины пророка, иншалла, тотчас отправимся в путь к благословенной Мекке и, достигнув Каабы Аллаха, совершим таваф, то есть обрядный обход вокруг святыни, затем выпьем священную воду из колодца Замзам[35] и пустимся в поход к великому холму Арафат, у подножия которого нужно провести хотя бы одни сутки. Еще сутки проведем у подножия столь же святой горы Муздалиф, а трое суток, иншалла, уйдут на молитву, жертвоприношения и обряд камнебития проклятого шайтана в священной долине Мина. После этого мы вернемся в благославенную Мекку, некоторое время проведем в хождении вокруг Каабы Аллаха, опять вкусим целительную воду Замзам, после чего, иншалла, отправимся в Медину к месту упокоения тела последнего пророка.

Впрочем, к названиям городов и местностей Аравии мы обязаны впредь добавлять достойное их прилагательное. Например, морской и воздушный порт Хиджаза, город Джидду, следует называть почтенная Джидда, Мекку ― благословенная Мекка, Медину ― лучезарная Медина. Таково требование мусульманской этики.

Что ж, если наши славословия прибавят авторитет этим местам, мы готовы.

Инструктаж по хаджжу закончился. Началась вольная беседа. Один из кори поведал о редкостных чертах характера нашего пророка. Вестник божий был весьма милосерд. Однажды, когда он беседовал со своими сподвижниками, к нему подошла кошка и растянулась на подоле его халата. Когда любимцу всевышнего понадобилось встать, то, не желая тревожить сон кошки, он отрезал подол и лишь затем поднялся с места.

От этого рассказа я пришел в восторг. Милосердию вестника божьего действительно стоит подражать, но, говоря по совести, было бы куда лучше, если бы милости пророка осеняли благодатью сынов и дочерей человеческих, тогда в годину распространения священного ислама головы тысяч ни в чем не повинных людей остались бы у них на плечах. И позднее, во времена правления четырех халифов, четырех верных сподвижников пророка — Абу-Бекра, Омара, Османа и Али,[36]― сотни городов и благоустроенных кишлаков не превратились бы в пристанище сов и филинов или в пустыни. Может быть, тогда дети тех простофиль, которые не сразу приняли ислам, не были бы изрублены «мечом справедливости» на куски в их колыбелях или на теплых грудях своих матерей.

Но невежливо обсуждать чью-либо неприязнь или любовь. Люди бывают разные. Одни любят кошек, другие питают привязанность к собакам или лошадям, третьи предпочитают всем живым существам род человеческий. Как говорит пословица ― сердце принадлежит Зейнаб, ей и выбирать.

Жаль, что задумавшись об этом, я пропустил мимо ушей много ценных сведений. Однако я все же услышал, что кошка, оказывается привилегированное животное. Кто-то из пророков погладил ее по спине, и благодаря этому кошка приобрела редкое качество: если сбросить ее даже с высочайшего минарета, она обязательно приземлится на все четыре лапы. А я, растяпа, прозевал, кому именно из пророков обязана кошка за такое благодеяние. У моих детей тоже есть кошка Мурка. И хоть она очень хитра, шустра и до некоторой степени умна, а все же неграмотна и по своему невежеству не ведает, кого из хазратов[37] должна благодарить за дарованные ей привилегии. Ведь, пожалуй, ни одному другому животному не приходилось бегать по крышам так много, как кошке. И, следовательно, никому так часто не грозит опасность грохнуться спиной о землю.

Разговор перешел на тему о пище. Начался диспут о том, что главное ― хлеб или мясо. Ученые мужи разбились на несколько групп. Одни утверждали, что когда на дастархон приносят плов, то недопустимо резать мясо, кладя его на лепешку, потому что ставить что-нибудь превыше хлеба недозволено.

Соглашаясь, что это неугодно богу, их оппоненты, однако, заверяли, что резать мясо на лепешке позволено. Другие, хоть и не высказывали ясно своих убеждений, тем не менее приводили цитаты из каких-то священных источников о месте мяса и хлеба и, таким образом, проявляли эрудицию.