Джордж Макдональд - Фантастес. Волшебная повесть для мужчин и женщин. Страница 8

Женщина всё пела и пела, не выпуская меня из своих объятий, и песня её переплеталась с шумом дождя, шуршащего в листве, и шорохом лёгкого ветерка, поднявшегося в траве. Безмолвный, блаженный восторг наводнил мне душу, нашёптывая мне тайны деревьев, птиц и цветов. Сначала мне вдруг показалось, что я снова, как в детстве, иду по залитому солнцем весеннему лесу, под ногами у меня расстилается целый ковёр из ветрениц, подснежников и крохотных беленьких соцветий — я чуть было не сказал созданий! — похожих на звёздочки, и на каждому шагу мне встречаются новые, необыкновенные цветы. Затем мне привиделось, что надо мной сияет полуденное июльское солнце, а сам я лежу в полудрёме у подножия большого бука с книгой древних баллад и сказок. Потом настала осень; сердце моё опечалилось из–за того, что листья, когда–то укрывавшие меня от жары, теперь шуршали у меня под ногами, и сладкий запах тления стал для меня их прощальным благословением.

Но вот опустилась стылая зимняя ночь; я шагал домой, чтобы поскорее очутиться в домашнем тепле, и на ходу сквозь путаницу ветвей поглядывал на холодную, снежную луну в опаловом ореоле. Наконец я заснул — а очнувшись, увидел, что лежу под раскидистым деревом в ясном утреннем свете, какой бывает перед самым восходом солнца, и меня опоясывает целая гирлянда свежих буковых листьев.

Увы! От Волшебной страны фей у меня не осталось ничего, кроме воспоминаний — да, воспоминаний. Прямо надо мной нависла огромная ветка, а от изголовья поднимался мощный, гладкий ствол с причудливыми изгибами и выпуклостями, напоминающими прижатые к телу руки. Листья и ветви тихонько напевали ту же песню, которая убаюкала меня, только теперь я услышал в ней прощальные нотки и пожелания доброго пути. Уходить мне не хотелось, и я ещё долго сидел возле бука, не трогаясь с места. Однако моя собственная история ещё не закончилась, и я знал, что меня ждут новые дороги и новые дела. Когда солнце взошло, я поднялся, обхватил буковый ствол насколько хватило рук, поцеловал его и попрощался. По листьям пробежала дрожь, на меня упало несколько капель вчерашнего дождя, а когда я повернулся, чтобы идти, мне снова почудился знакомый шёпот: «Мне можно любить его, можно любить его, ибо он человек, а я всего лишь буковое дерево».

Глава 5

Она была округла и свежа,

Как будто жизнь стремительным потоком

Её омыла, или лёгкий сон

Лежал на веках, упорхнуть готовый

Как бабочка с цветка.

… и была, словно ландыш весенний, бела,

Словно снег, что зимою пурга намела.

Я шагал, с удовольствием вдыхая свежий утренний воздух и чувствуя себя словно родившимся заново. Только одно огорчало меня: странное, неясное чувство, нечто между печалью и наслаждением, то и дело подымалось во мне, когда я вспоминал ту, что приютила меня в ночи. Меня мучили смутные угрызения совести, как будто я не должен был покидать её, но я продолжал идти дальше, успокаивая себя, как только мог.

«Что ж, — рассуждал я, — если ей грустно, вина в том не моя. И потом, всё остальное у неё будет по–прежнему, а такой чудесный день наверняка обрадует её не меньше, чем меня. И вообще, теперь её жизнь станет даже богаче благодаря воспоминаниям о том, кто однажды пришёл к ней, но не смог остаться. А если когда–нибудь она и вправду станет женщиной… кто знает — может, однажды мы снова увидимся, ведь во вселенной всегда есть место новым встречам!»

Сегодня лес казался мне самым обычным и ничуть не волшебным; только кролики, мыши, птенцы, бельчата и великое множество других зверушек вели себя, совсем как ручные. Завидев чужака, они не удирали, а замирали и во все глаза таращились на незнакомого пришельца, а иногда даже подбирались поближе, словно для того, чтобы разглядеть меня получше: то ли они ещё ни разу не видели живого человека, то ли здешние люди никогда их не обижали.

Остановившись на секунду, чтобы рассмотреть удивительное соцветие, свисавшее с гибкой плети, крепко обвивавшей мощный древесный ствол, я заметил, что ко мне неторопливо приближается большой белый кролик.

Подскакав, он положил переднюю лапку на носок моего башмака и начал внимательно разглядывать меня красными глазками, точно так же, как я только что разглядывал любопытный цветок. Я нагнулся, погладил его и хотел уже было взять на руки, но он резко ударил по земле задними лапами и с поразительной прытью ускакал прочь — правда, несколько раз обернувшись перед тем, как исчезнуть из виду. Время от времени далеко впереди среди деревьев показывались зыбкие человеческие фигуры. Двигались они словно во сне, то появлялись, то снова пропадали, но не приближались.

На этот раз еды в лесу оказалось предостаточно, хотя я сроду не видел ничего похожего на те плоды и орехи, которые здесь росли. Я долго не решался их есть, но потом рассудил, что если могу дышать воздухом Волшебной страны, то и здешняя еда должна пойти мне на пользу. На деле всё оказалось даже лучше, потому что пища не только утолила мой голод, но каким–то удивительным образом обострила и углубила мои чувства, позволив мне гораздо полнее войти в окружающий меня мир. Человеческие фигуры стали куда более чёткими, плотными, зримыми. Теперь я гораздо увереннее, почти не колеблясь, выбирал нужную дорогу, и мне казалось, что я уже немного понимаю, о чём поют птицы, хотя и не могу передать это словами. Порой, немало удивляясь, я вдруг ловил себя на том, что внимательно прислушиваюсь к разговору белок или енотов. Постороннему их пересуды вряд ли показались бы занимательными, потому что эти милые создания почти всегда болтали лишь про обыденные дела и заботы: где отыскать самые лучшие орехи, кто разгрызает их лучше и чище остальных, кто успел запасти на зиму больше провизии, и так далее (только про то, где хранятся запасы, никто не проронил ни звука), так что разговоры были совсем человеческие. От некоторых зверушек я так ничего и не услышал; по–моему, они вообще предпочитают помалкивать и высказываются лишь в самых крайних случаях.

Мыши пищали без умолку, ежи отличались невозмутимой флегматичностью, а кроты, которых я несколько раз повстречал на тропинке, при мне ни разу не сказали друг другу ни слова. Хищных зверей в лесу не было; по крайней мере, сам я не видел никого крупнее дикого кота. Правда, змей было полным–полно, и, по–моему, кое–какие из них даже были ядовитыми, но ни одна не пыталась меня укусить.

Около полудня я подошёл к каменистому холму, небольшому, но довольно крутому. На нём не было ни деревца, ни кустика, и солнце безжалостно палило его голую макушку. Почему–то я знал, что путь мой лежит прямо через него, и немедленно начал на него взбираться. Вскарабкавшись наверх, вспотевший и запыхавшийся, я обнаружил, что с другой стороны холма всё так же простирается лес. К моему великому огорчению, деревья здесь подступали к склонам вовсе не так близко, как с противоположной стороны. Я вздохнул при мысли о том, что укрыться от солнца мне удастся ещё не скоро, да и спуститься тут будет гораздо сложнее, но тут же разглядел нечто вроде тропинки, петляющей между каменными выступами вместе с крохотным ручейком, и с надеждой подумал, что она наверняка поможет мне спуститься. Спускаться было неожиданно легко, но под конец я окончательно измучился и обессилел от жары. До подножья оставалось совсем чуть–чуть, когда тропинка оборвалась, и я увидел перед собой огромный утёс, сплошь поросший кустарником, плющом и какими–то ползучими плетями с великолепными душистыми цветами. За густыми зарослями виднелось тёмное отверстие.

Тропинка явно вела меня внутрь. Радуясь долгожданной тени, я вошёл и очутился в каменной пещерке. Плотный мшистый покров сглаживал грубые очертания стен, а на каждом выступе красовались прелестные кустики папоротников. Их диковинный вид, причудливые сочетания и изумительные оттенки подействовали на меня, как изящно сработанный сонет: не может быть, чтобы такая дивная гармония возникла сама по себе, без постороннего замысла! В углу я заметил маленький родник, наполнявший прозрачной водой каменное углубление, тоже поросшее мхом. На вкус вода показалась мне чуть ли не самим эликсиром жизни, и, напившись, я с наслаждением растянулся на небольшом возвышении, походившем на устланное ковром ложе.

На какое–то время я забылся в приятных грёзах; негромкий плеск воды и все увиденные мною оттенки, формы и цвета беспрепятственно и бесцеремонно вплывали в моё сознание, как в самую обычную гостиную, и снова выскальзывали оттуда без каких бы то ни было объяснений. Эти удивительные образы и ощущения (слишком смутные, чтобы их можно было передать) пробудили во мне необыкновенную способность, которой я никогда в себе не подозревал: способность чувствовать себя просто и безоблачно счастливым.