Уолтер Эванс-Вентц - Великий йог Тибета Миларепа Страница 13

Услышав эти слова, мои дядя и тетя, конфликтовавшие друг с другом по каждому поводу, теперь объединились против нас, так как они вдвоем захватили наше имущество. Кроме того я был единственным сыном, а у дяди было несколько сыновей. Так, действуя совместно, с целью обмана, они в один голос заявили: «Где ваша собственность, о которой вы говорите? Когда Мила-Шераб-Гьялцен был жив, он арендовал эти дома, поля, скот, лошадей, золото и серебро. Это все было наше. Он возвратил их нам, только когда был на пороге смерти. Это было просто возвращение имущества его действительным владельцам. Была ли вашей собственностью хоть какая-нибудь маленькая часть имущества, мера ячменя, катышек сливочного масла, кусок ткани или какое-нибудь животное? Мы ничего этого никогда не видали. А сейчас вы имеете нахальство говорить такие вещи! Кто написал это завещание? Вы должны быть благодарны, что мы не дали вам, несчастным тварям, погибнуть с голоду. К вам относится эта пословица: «Лучше измерять воду в реке, чем облагодетельствовать злых людей». И они повскакивали со своих мест, затрясли своей одеждой, застучали каблуками и продолжали издеваться над нами: «Если на то пошло, этот дом тоже наш. Вон отсюда, неблагодарные, вон!» И они стали хлестать нас по лицу своими длинными рукавами[74]. Моя мать в тот момент только могла восклицать: «О Мила-Шераб-Гьялцен! Посмотри, как с нами обращаются, а ты говорил: «Я буду наблюдать за вами из обители мертвых. Если ты действительно можешь наблюдать, то делай это сейчас». И в припадке истерических рыданий она упала и потеряла сознание.

Брат моей матери побоялся драться с ними, потому что у этого дяди было много сыновей. Другие соседи, которые были доброжелательно к нам расположены, плакали вместе с матерью, причитая: «Бедная вдова! Бедные сироты!» Многие рыдали, и мало было таких, кто не плакал.

Мои дядя и тетя между тем продолжали: «Вы просите имущество у нас, в то время как у вас самих, по-видимому, есть достаточно средств, так как вы смогли пригласить всех ваших соседей и друзей на такой роскошный пир. Вы ничего не должны у нас просить, так как у нас нет того, что имеете вы. И даже если бы у нас было что отдать, мы не собираемся ничего отдавать. Делайте, что хотите, жалкие твари! Если вы достаточно сильны численно, деритесь с нами. Если же вы знаете, что вас слишком мало, проклинайте нас!» Сказав это, они вышли. Те, кто был на их стороне, последовали за ними, а мать продолжала плакать. Ее брат, родные Зесай и несколько наших друзей остались, чтобы утешить ее. Допивая оставшийся чанг, они говорили: «Не плачь, это бесполезно». Они предложили собрать деньги по подписке со всех тех, кто присутствовал на обеде, и советовали попросить дядю и тетю пожертвовать какую-нибудь приличную сумму, чтобы на эти деньги послать меня учиться. Брат моей матери сказал ей: «Да, да, давай сделаем так и пошлем мальчика учиться чему-нибудь. Что же касается тебя и твоей дочери, то вы можете перейти жить ко мне, и вы сами будете обрабатывать ваше поле. А мы должны постараться устыдить дядю и тетю». Но моя мать ответила:

«Так как наше имущество нам не будет возвращено, я не считаю возможным воспитывать своих детей на средства пожертвователей. Тем более, что нет ни малейшей надежды, что дядя и тетя вернут хотя бы часть нашего состояния. Что же касается сына, то он, конечно, должен учиться. После того, как они отказались вернуть нам нашу собственность, они приложат все усилия, чтобы опозорить нас, если мы снова подчинимся им. Они будут еще больше издеваться над нами и сделают нас наподобие барабана на подставке или дыма, разносимого ветром[75]. Мы останемся здесь и будем работать на нашем поле».

Меня послали учиться у ламы Красной секты, которого звали Лу-гьят-хан (Восемь Змей). Он жил в округе Ца, в местечке под названием Митхонггат-ха (Невидимый Холмик), и как учитель пользовался там большой известностью.

Во время моей учебы наши родственники помогали нам. Особенно добры были родители Зесай. Они часто посылали нам муку, сливочное масло и даже топливо и разрешали Зесай навещать меня, с тем чтобы утешить. Брат моей матери кормил мою мать и сестру, так что им не пришлось просить милостыню или прислуживать другим, и он обычно сам доставлял шерсть для прядения и тканья, и моей матери не нужно было ходить по домам и выпрашивать ее. Он очень помог нам тогда, и мы смогли обеспечить себя и заработать немного денег. Моя сестра также выполняла с большим усердием работу, которую ей поручали другие люди, и смогла таким образом зарабатывать себе на жизнь. У нее появились личные деньги, и она могла ими распоряжаться. Но при всем этом мы ели обычно только грубую пищу и были очень плохо одеты. Переносить эти лишения было для меня очень мучительно, и я не знал в то время ни одного радостного дня».

Слушавшие этот рассказ были тронуты до слез, и некоторое время все молчали.

Так заканчивается рассказ о том, как Джецюн на собственном опыте узнал, что такое страдание.

ГЛАВА III. АДЕПТ ЧЕРНОЙ МАГИИ

Изучение Джецюном черной магии и убийство им с помощью магии тридцати пяти его врагов и уничтожение большого урожая ячменя.

И снова Речунг обратился к Джецюну: «О Джецюн, ты сказал, что сначала ты совершил несколько черных дел. Какие были черные дела и как ты их совершил?»

В ответ Джецюн сказал: «Да, я накопил горы зла, уничтожив людей посредством колдовства и напустив град». Речунг тогда спросил: «Что заставило тебя обратиться к черной магии? Что побудило тебя такое совершить?»

Джецюн продолжил рассказ: «Однажды мой учитель был приглашен на пир, который был устроен в нижнем селении Ца, и он пошел туда, взяв меня с собой. На этом пиру он был самым почетным гостем и сидел на самом почетном месте. Ему много наливали, он изрядно выпил и сильно опьянел. Меня отправили домой раньше с подарками, которые он получил[76]. Будучи сам немного пьян, я был охвачен непреодолимым желанием петь и, подражая тем гостям, которые пели на пиру, распевал всю дорогу, демонстрируя свой красивый голос, которым очень гордился. Путь к Невидимому Холмику проходил у самого нашего дома, и я все пел, даже когда оказался рядом с домом. Мать в это время обжаривала ячмень. Услышав пение, она сперва не поверила своим ушам, хотя мой голос, по причине его необычной красоты, невозможно было не узнать. «Никак нет, — подумала она. — Не может быть, чтобы он пел в такое безрадостное для нас время». Но выглянув и увидев, что это я, она сначала не знала, что делать. Затем, бросив щипцы и венчик, которые держала в руках, и оставив ячмень сгорать на сковороде, она вышла из дома, держа палку в правой руке и пригоршню золы в левой. Съехав по высоким ступеням и перепрыгнув через низкие, она предстала передо мной и бросила золу мне в лицо. И, ударив меня по голове палкой, закричала: «О Мила-Шераб-Гьялцен, посмотри, какой сын уродился у тебя! Разве в жилах этого бродяги твоя кровь? О, посмотри, до чего мы дожили», — и упала наземь без чувств.

В этот момент вышла моя сестра и укоряла меня: «Брат, о чем ты думаешь? Посмотри на нашу мать», — и сказав так, разрыдалась. Это отрезвило меня, и, сознавая, что она права, я тоже заплакал. Теперь мы вдвоем тянули нашу мать за руки, окликая ее, и на сердце у нас было очень тяжело. Когда через некоторое время она очнулась, она посмотрела на меня внимательным, полным укоризны взглядом и сказала: «Ты так рад, что тебе хочется петь? Я же думаю, что мы самые несчастные из всех несчастных, живущих в мире. И единственное, что я могу делать сейчас, — это плакать с горя». И мы все втроем снова громко зарыдали. Я сказал тогда матери: «Мама, ты права, но не принимай это так близко к сердцу. Я торжественно обещаю выполнить все, что ты пожелаешь. Что ты мне велишь делать, мама?»

Мать ответила: «Я бы хотела видеть тебя одетым в кольчугу, восседающим на коне, со стременами, нависающими над шеями наших врагов, но это трудно осуществить и сопряжено с большой опасностью. Поэтому я хочу, чтобы ты хорошо изучил черную магию и убил наших врагов, в первую очередь дядьку и тетку, принесших нам столько горя и страданий. Я хочу, чтобы ты подорвал корень их потомства до девятого поколения. Сможешь ли ты это сделать для меня?»

Я искренне обещал сделать все возможное, чтобы выполнить ее волю, если она достанет деньги для платы за обучение гуру черной магии[77], а также деньги на дорогу и на мое содержание в период учебы.

Моя мать тогда продала часть поля, называемого Маленький Коврик Голода, в обмен на прекрасную бирюзу под названием Сверкающая Звезда и белого пони по кличке Необузданный Лев и насобирала по два вьюка красильной марены и неочищенного сахара. Сахаром я воспользовался для покрытия моих текущих расходов и, отправившись в путь, своевременно прибыл в Гунгтханг. В этом месте находилась гостиница под названием «Самосовершенная Гостиница», и в ней я остановился на несколько дней, чтобы найти попутчиков, следующих той же дорогой. Сюда вскоре прибыли пять любимых сыновей знатных семейств Нгари-Дела, направлявшихся в Ю и Цанг для изучения религии и черной магии[78]. Я сказал им, что путешествую с такой же целью, и спросил, смогу ли я присоединиться к ним. Они согласились. Тогда я повел их в нижнюю часть Гунгтханга и там их хорошо угостил.