Брент Кертис - Священный роман Страница 13

Нам бы хотелось, чтобы синонимом к слову «праведность» было слово «безопасность». Когда мы думаем о милости Господней, то, возможно, представляем себе кого-то типа Эла — популярного телеведущего программы «Совершенствуем свой дом». Ведь он заранее так тщательно планирует каждое задание и готовит соответствующие инструменты и безопасное оборудование в нужном месте; он тот, кто продумал все возможные ситуации и сделал все, что в его силах, чтобы наше пребывание на его рабочем пространстве было безопасным; он тот, кто рано ложится спать, много отдыхает и носит фланелевую пижаму как символ того, что на него можно положиться.

Тем не менее, войти в партнерские отношения с Богом частенько означает испытать то, что пережил напарник Мела Гибсона в фильме «Смертельное оружие». Стремясь разобраться с негодяями, он прыгает с балкона седьмого этажа в бассейн, удивляясь, что у нас могут возникнуть какие-то сомнения, бросаться вслед за ним или нет. Как возлюбленные Индианы Джонса в знаменитых фильмах, мы выясняем, что оказались в центре героических приключений вместе с Богом, Который, с одной стороны, привлекает нас смелостью и отвагой, а с другой — пугает решимостью подвергнуть смертельной опасности, подвесив над ямой со змеями.

Последователи одного из современных модернистских направлений в искусстве прославились оригинальным способом создания «шедевров»: стоя на расстоянии двадцати футов от холста, они швыряют на него краски. В ответ на критику в свой адрес за такой безответственный подход к живописи, они отвечают, что дают таким образом шанс настоящему художнику проявить себя и не вмешиваются в творческий процесс. Наше состояние, в котором мы воспринимаем то, что делает Бог, иногда напоминает положение молекул летящей краски. Мы обрушиваемся на холст непонятно где, перемешиваясь со всем, что судьба несет нам вслед.

И действительно, одно из самых убедительных нашептываний сатаны — это то, что мы — разменная монета. Он может признать, что мы — часть плана Божьего для Его собственной славы, но только в той мере, в какой Наполеон использовал своих солдат, чтобы устанавливать власть империи. Когда продвижение его войска натолкнулось на трудности во время русской зимней кампании, Наполеон вместе со своими приближенными вернулся в Париж, оставив маршала Нея с тем, что осталось от некогда великой армии, отступать самостоятельно, рассчитывая только на себя.

В какой-то момент, стараясь донести до Иуды горестные известия о предстоящем суде и осознав тщетность призывов к раскаянию, Иеремия не смог сдержать чувств, которые, по-видимому, долго зрели в нем в связи с размышлениями о том, как Господь использует его:

Ты влек меня, Господи, — и я увлечен; Ты сильнее меня — и превозмог, и я каждый день в посмеянии, всякий издевается надо мною. Ибо только начну говорить я, — кричу о насилии, вопию о разорении, потому что слово Господне обратилось в поношение мне и в повседневное посмеяние. И подумал я: «не буду я напоминать о Нем и не буду более говорить во имя Его»; но было в сердце моем, как бы горящий огонь, заключенный в костях моих, и я истомился, удерживая его, и — не мог.

Иер. 20:7–9

Иеремия жалуется, что Господь не только написал пьесу, в которой ему досталась разрушительная роль, но что Он кроме того послал огонь в его сердце, который не позволяет ему оставить эту пьесу при всем желании. И такой огонь есть в каждом из нас, он подогревает в нас желание искренних взаимоотношений и стремление найти смысл жизни, которое мы должны в буквальном смысле убить в себе, если хотим выйти из игры.

И на все эти обвинения Господь никогда не отвечает, даже в таких случаях, как с Иовом. Его ответ на подобные жалобы можно выразить в нескольких фразах: «Я такой, какой есть. Делаю то, что делаю. Я благ. Чего ты хочешь от меня?» Удивительно, но в конце допроса, который Господь учинил Иову, тот отрекся от своих прежних слов и раскаялся. После этого у него осталось чувство, которое можно выразить словами: «Ага, теперь я все понял. Я был глуп и совсем запутался». Господь же обратился к друзьям Иова, которые перед этим разъясняли обычные установления веры в домашних божков типа: «Если ты не будешь грешить, то жизнь твоя будет беззаботной (т. е. ты будешь держать свою судьбу под контролем)», и сказал им достаточно просто, что они ничего не знают о Нем. Он сказал им, что Его друг Иов помолится за них.

Столкнувшись с посланием Стрел и слишком значительной ролью, которую Господь настоятельно отводит нам в пьесе космических масштабов, слабо понимая смысл и место нашей сцены и нашего персонажа в великой истории, нам кажется более чем разумным отказаться от участия в игре и сойти со сцены. Даже если маленькие пьески, которые мы пишем сами, часто всего лишь обрывки историй, то, что мы сами их пишем и сами их ставим, по крайней мере обещает хоть какой-то контроль над происходящим. Мы надеемся, что сможем удалить из них как большинство неизвестных персонажей, так и злодеев и проживем наши маленькие истории в относительной тишине и спокойствии.

В середину какой драмы поместил нас Господь? В каком акте пьесы мы окажемся и какое отношение наша сцена будет иметь к основному повествованию? Входит ли наше благополучие хотя бы отчасти в планы Автора?

Есть волнующая сцена в пьесе Шекспира «Генрих V», которая, возможно, прольет какой-то свет на то, что задумал Бог как в Своей великой истории, так и в отношении наших жизней, когда Он вводит нас в нее. Генрих, христианский король Англии, вторгся во Францию. После нескольких сражений от его армии осталось лишь шесть или семь тысяч измотанных, голодных и больных солдат, преследуемых дождями, холодом и мыслью, что, возможно, они никогда больше не увидят свой дом. Французы, чье 30-тысячное войско бодрее и сильнее, отправляют курьера к Генриху, предлагая возможность избежать позорного поражения, оказавшись в окружении. Солдаты Генриха разделились во мнениях по поводу этого сражения. Король знает, что разделиться — значит проиграть, и произносит пламенную речь в день святого Криспиана, увлекая и объединяя сердца своих солдат:

Я не хотел бы смерти рядом с тем,Кто умереть боится вместе с нами.Сегодня день святого Криспиана;Кто невредим домой вернется, тотВоспрянет духом, станет выше ростомПри имени святого Криспиана.Кто, битву пережив, увидит старость,Тот каждый год в канун, собрав друзей,Им скажет: «Завтра праздник Криспиана»,Рукав засучит и покажет шрамы:«Я получил их в Криспианов день».Хоть старики забывчивы, но этотНе позабудет подвиги своиВ тот день; и будут наши именаНа языке его средь слов привычных:Король наш Гарри, Бедфорд, Эксетер,Граф Уорик, Толбот, Солсбери и Глостер —Под звон стаканов будут поминаться.Старик о них расскажет повесть сыну,И Криспианов день забыт не будетОтныне до скончания веков;С ним сохранится память и о нас —О нас, о горсточке счастливцев, братьев.Перевод с англ. Е. Бируковой

Вдохновленные силой его слов, люди Генриха самоотверженно бросились в атаку и разбили наголову французскую армию. Король Генрих воззвал к чему-то более высокому, чем безопасность и здравый смысл. Он призвал своих солдат сражаться и принять страдание, благодаря которому они останутся навеки в ореоле славы в памяти людей. Его слова воспламенили что-то, что уже горело в их сердцах, что-то, что отвечало целям короля.

Сражения, на которые призывает нас Бог, ранения и увечья души и тела, которые мы получаем, не могут объясняться просто нашими грехами или глупостью, даже грехами и глупостью других людей. Когда Иисус и Его ученики шли однажды по дороге, они встретили слепого от рождения. «Равви! кто согрешил, он или родители его, что родился слепым?» — спросили они Его. «Не согрешил ни он, ни родители его, — ответил Иисус, — но это для того, чтобы на нем явились дела Божии». И после этого Иисус плюнул на землю, сделал брение, помазал им глаза слепого и исцелил его (Ин. 9:1–7).

Многие из нас, кто читает эти слова, еще не получили исцеления от Бога. Дела Божии еще не явились на нас, на наших ранах. И поэтому мы стенаем и ждем ответа.

И все же есть что-то, что Господь знает о нас, что позволяет Ему, как Генриху V, убедить нас вступить в сражение, иногда даже против самих себя. У большинства из нас где-то в глубине души есть уверенность, что самая большая наша проблема — это непостоянство жизни. Если бы нам удалось когда-нибудь справиться с тем злом, которое наносят нам грехи других, добиться всеобщей любви и, возможно, любить себя немного больше, то, заключаем мы, у нас была бы счастливая, спокойная жизнь. В большинстве своем мы не думаем о том, что, как все люди, с неизменностью приближаемся к смерти. Образ жизни, который мы хотим вести, кажется таким прекрасным — таким же прекрасным, как сама жизнь. И единственная проблема, которая, как нам представляется, существует, — это то, как другие люди обходятся с нами, и безразличие, с которым Бог относится к нашим мольбам о помощи. В глубине сердца все мы убеждены, что жизнь текла бы гораздо более гладко, если бы Господь стал хоть немного похож на тех месопотамских домашних божков. Правда в том, что все мы приходим в этот мир со склонностью прожить жизнь по правилам, которые сами устанавливаем, и в соответствии с нашим пониманием происходящего.