Джед МакКенна - Духовная война Страница 18

– Джед!

– А, да?

– Вы можете меня не перебивать?

– Мм, – я задумался, – да?

– А что, если она не будет касаться личных вопросов? Она будет оставаться имперсональной, непредвзятой?

– Она сможет? Ничего не понимаю. Как такое возможно?

– Возможно, если у неё будет взрослый наставник.

– Вы?

– И её дедушка.

– О, – я задумался, – да это запланировано.

– Это обсуждалось.

– И вы с Фрэнком будете что? Консультировать её? Натаскивать?

– Мы можем помочь ей придумать хорошие вопросы и понять ваши ответы. Просмотреть с ней её записи. Не думайте, будто мы хотим вас препарировать.

Это меня рассмешило.

– Препарировать это нормально, – сказал я. – Я не нахожу ничего неприятного в острых лезвиях, это тупые мне жутко не нравятся. Но всё равно, я не могу согласиться. Приведите её, мы поговорим, а потом посмотрим.

Она нахмурилась.

– Не понимаю, почему это должно быть так сложно, – сказала она.

– Не понимаю, в чём тут сложность, – ответил я.

***

Причина, по которой я не дал согласия, была в том, что это не пришло в соответствие или в фокус, и я осознаю это. Я буду наблюдать, и если станет ясно, что это должно произойти, тогда мы сможем это сделать. Так работает моё соглашение со вселенной о третьей книге. Единственная причина, по которой я нахожусь здесь и контактирую с этими людьми, это третья книга. Иначе, чем для третьей книги, не могло возникнуть и вопроса о том, чтобы меня допрашивала возможно злая или обиженная молодая особа, натасканная своей матерью в кризисе и немного чокнутым дедом. Я не стал бы встречаться с этими людьми и отвечать на их вопросы более глубокие, чем дебит или кредит, бумага или пластик*.

–-------

*Популярная дискуссия в Америке, какой из материалов более экологичен

–-------

Вот, например, эта девочка, Мэгги. У меня нет личной заинтересованности, сбудется ли её план относительно меня. Не то, чтобы у меня была способность питать интерес, и по какой-то причине я его не питаю, но у меня нет такой способности. У меня нет контекста, внутри которого один результат может быть лучше или хуже другого. Но что у меня есть, тем не менее, так это соглашение со вселенной. Я напишу книгу, если всё сложится – такова сделка. Вселенная точно знает, что я имею в виду под этим, и я тоже. То есть, это именно то, что мы видим сейчас в этой ситуации с Мэгги. Части должны встать на свои места без нужды заставлять их или подгонять. В действительности это соглашение не более, чем вдох вступает в соглашение с выдохом. Это просто распознавание, узнавание. Я являюсь частью процесса. Он работает так, как работает.

Всё, что я могу сказать на этой ранней стадии, это вселенная хочет третью книгу, потому что части безошибочно встали на свои места, и так происходило на каждом этапе пути. Мозаика складывается, и я уверен, что интервью с дочерью Лизы тоже встанет на место. Тем не менее, это ещё не произошло. Оно ещё не защёлкнулось в пазу, поэтому мы подождём. Может быть, оно защёлкнется, а может, нет. Я могу всё испортить, плохо сыграв свою роль. Сказать девочке «да» прежде, чем «да» станет очевидным для меня, было бы некорректным и неприятным. Это было бы искусственным, насильственным, испуганным, эгоистическим, то есть неправильным. Придёт время сказать «да», и всё пройдёт как по маслу, безупречно, первоклассно, если позволить этому произойти.

Лиза не понимает, почему это должно быть таким сложным, потому что она не видит, насколько это просто. И я обращаюсь так не только с ней и с её дочерью, так я делаю всё. Так интегрированное существо устанавливает связь и гармонию со вселенной, и безусильное совершенство, ясно видимое в каждом аспекте неэгоистичсекого творения, доставляет радость также на личностном уровне. Я овладел вселенной через безусловную сдачу. Я достиг абсолютного контроля путём отпускания всякого контроля. Ничего не контролируя, я контролирую всё. Только взяв на себя контроль, могу я утерять его.

Я не помню, что значит работать, трудиться, делать что-то неприятное для себя. Я не провожу различия между работой и не-работой, будним днём и выходным. Я не беру отгулов и не ухожу в отпуск. В среднем, я провожу около четырёх часов в день за работой, но я не думаю об этом как о работе, как я не думаю, что прогулка с собакой это игра, а поход в магазин это домашняя работа. Для меня почти абсурдна идея, чтобы делать то, чего мне не хочется. Если же что-то нужно сделать, придёт время, когда мне захочется это сделать. Если время не приходит, я этого не делаю, и этого не нужно было делать. У меня нет расписаний, или назначенных дел, или режима дня. У меня нет концепции обязанности, долга, ответственности. У меня нет ни связей, ни уз, ни членства.

Однако, для Лизы именно этим и была жизнь – расписания, обязанности, ответственность – бесконечное вращение тарелками. Всю свою взрослую жизнь она только и делала, что неистово крутила тарелками на палочках, как старом водевиле, снуя туда-сюда в вечной панике, боясь, что одна из них может упасть и разбиться, каждый год добавляя всё больше, демонстрируя этот одержимый, жуткий танец не по пять минут в день, но каждую минуту каждого дня в течение многих лет без конца и края, до тех пор, пока…

Пока просто не остановилась бы.

Что она в конце концов и сделала. Она встала между двух невообразимых вещей – продолжать крутить тарелками и перестать крутить тарелками – но мало по малу за три года одна невообразимая вещь стала менее невообразимой, и это произошло. Она остановилась. Все тарелки с грохотом попадали и разбились на мелкие кусочки, и теперь она пытается понять, что уцелело, если что-то и уцелело, после такой вероломной измены. Было ли это вращение тарелками тем, кем она была? Или лишь тем, что она делала? Прошло уже два месяца, но она всё ещё не знает.

Не с каждым бывает так же, конечно, и возможно, очень немногие чувствуют, что тонут в собственной жизни. С некоторыми происходит всё гораздо хуже, чем с Лизой, с некоторыми намного лучше, но здесь нас касается не качество неосознанной жизни, а сама неосознанность, которая принимает многие формы. Одержимое вращение тарелками это одна из них.

Если бы мне пришлось прожить всего один, даже относительно спокойный, день из прежней жизни Лизы, или, если на то пошло, нетрудный день из жизни её мужа, я бы подумал, что проклят. Простая встреча с приятелями в воскресенье, чтобы попить пива и посмотреть футбол, была бы адской мукой. Высшая точка в году Лизы и Дэнниса – отпуск – кажется мне непереносимым испытанием. Если мне пришлось бы провести пять минут на круизном корабле, или в Лас-Вегасе, или там, где ходят люди в костюмах мышей, я постарался убежать бы оттуда как из горящего дома. То, что люди подвергаются таким испытаниям добровольно, ради удовольствия и за умеренную плату, находится совершенно вне моего понимания.

Как всегда, важно помнить, что мы говорим не обо мне лично. То же самое будет верно для любого, даже скромно развитого, Взрослого Человека. Или, может быть, это аспект однонаправленности – человек, выполняющий специфическую задачу, любой, кто сконцентрирован полностью на одной вещи, исключив все остальные, найдёт, что все остальные, не входящие в его задачу занятия, одинаково скучны. А может, и то и другое. Возможно, каждый человек, находящийся в состоянии развивающейся Взрослости, испытает естественное уменьшение своих интересов от многих до нескольких и даже до одного, когда войдёт в сонастроенность, когда расчистит мусор и откроет своё истинное призвание. А может, ни то, ни другое. Может, я просто становлюсь старым болваном.

Я наблюдаю за человеческими жизнями, и никогда не перестаю поражаться, как люди расточают единственное истинное богатство, которое у них есть, несмотря на то, что не знают, когда оно закончится, только что закончится когда-то, разбрасывая минуты, часы и дни словно это горячие угли. Что же ещё может означать пребывание во сне, как не такое бездумное распоряжение нашими собственными жизнями? Какой же симптом нахождения во мраке может быть более безусловным? Каждая минута, которую мы проводим забыв о ценности этой минуты, это минута неосознанности. Это не какая-то сумасбродная схема, как во времени поймать настоящий момент, это просто означает быть пробуждённым.

Лиза провела большую часть времени, запутавшись в колючем подлеске своей жизни. Не думаю, что она уникальна в этом отношении. Полагаю, большинство людей так связаны своими ложными верованиями, так туго запелёнуты в свои выдуманные личности, что пробиться к ним не может уже никакое знание о том, что такое жизнь, и как она работает, о том, кто они на самом деле, или о своём правильном положении в творении. Немногие понимают, что такое в реальности рай и ад, что они сгнивают в последнем, не догадываясь, что им по праву принадлежит первый. Возможно, это не кажется адом, когда мы внутри него, просто обычная жизнь, но когда мы выходим из него, как Лиза сейчас начинает понимать, мы видим наше прежнее состояние как бессознательные мученические корчи. Очень немногие люди имеют даже смутное представление о том, что такое живая духовность, интегрированность, богатство, сила и красота, и меньше всех так называемые специалисты.