Ойген Херригель - Дзен в искусстве стрельбы из лука Страница 2

Поэтому сатори, говоря языком психологии, — преодоление пределов своего «я». С точки зрения логики — это синтез утверждения и отрицания, метафизически же — интуитивное постижение того, что быть значит становиться, а становиться значит быть.

В отличие от всех учений религиозного, философского и мистического порядка, дзэн никогда не исчезает из повседневной жизни и все-таки (при всех его прикладных возможностях и конкретности) выводит человека за рамки мирской тщеты и убожества.

В этой книге мы коснемся отношений между дзэн и стрельбой из лука и другими искусствами, такими как фехтование, икебана, чайная церемония, танец, а также изящные искусства.

Дзэн — это «ежедневное сознание», как сказал Басо*. Это «ежедневное сознание» есть не что иное, как «спать, когда устал, есть, когда проголодался». Как только мы задумываемся, начинаем размышлять и переходим на уровень понятий, изначальное бессознательное исчезает и появляется мысль. Мы больше не едим, когда едим, больше не спим, когда спим. Лук уже выстрелил, но стрела не летит к мишени, и мишень не стоит там, где она стоит.

* Басо, Мацу (? —788) — известный учитель чань (дзэн) в Китае.

Человек — мыслящее существо, но вершин он достигает, если не рассчитывает и не размышляет. После многолетних упражнений, направленных на освобождение от своей самости, нужно снова достичь «детскости». Если это удалось, человек и думает, и не думает. Он думает, как дождь, падающий с неба; он думает, как волны, носящиеся по морю; он думает, как звезды, освещающие ночное небо, как листья, которые распускаются под теплым весенним ветром. На самом деле это он сам и дождь, и море, и звезды, и лист.

* Басо, Мацу (? —788) — известный учитель чань (дзэн) в Китае.

Если человек достиг этой ступени духовного развития, то он дзэн-мастер жизни. Ему не нужны холст, кисти и краски, хотя он художник; не нужны лук, стрела и мишень, чтобы осуществить выстрел. У него есть тело и голова. Это инструменты, которые важны как форма его проявления. Его руки и ноги — кисти, а'вселенная — холст, на котором он рисует свою жизнь семьдесят, восемьдесят, девяносто лет. Эта картина называется «История».

Хойэн из Госодзана (ум. 1104) сказал: «Вот человек, который преображает пустоту пространства в лист бумаги, волны моря — в чернильницу, а гору Сумеру — в кисть и пишет пять слогов: со—ши—саи—рай—и. (Эти пять китайских слогов, если перевести их буквально, означают следующее: «Зачем первый патриарх пришел с запада» — тема, часто составляющая содержание мондо*. Это равносильно вопросу, что такое дзэн. Если его понять, тогда дзэн становится самим телом.) Перед таким человеком я расстилаю свой дзагу (один из предметов, которые носит дзэнский монах; его расправляют перед собой, склоняясь перед Буддой или наставником. —Д. Т. С.) и делаю низкий поклон». Может показаться, что все это — какая-то фантастика. Почему человек, который на это способен, достоин высочайшего почитания? Наверное, мастер дзэн сказал бы так: «Я ем, когда голоден, я сплю, когда устал». Но читателю покажется, что такой ответ не имеет ничего общего со стрельбой из лука. В лежащей перед вами чудесной книге профессор Херригель, немецкий философ, который работал в Японии и для постижения дзэн занимался стрельбой из лука, рассказывает о своем собственном опыте. Он знакомит западного читателя со странной и кажущейся недоступной формой восточного мировоззрения. Будем надеяться, что здесь вы найдете ответы на многие из появившихся уже сейчас вопросов.

* Мондо — так называемые вопросы-ответы, т. е. парадоксальные и алогичные беседы наставника и ученика.

Ипсвич, Массачусетс, май 1953

На первый взгляд может показаться, что разговор о дзэн (что бы мы под этим словом ни понимали) на примере стрельбы из лука принижает это учение. Даже если вы будете столь любезны, что согласитесь считать стрельбу из лука искусством, то вряд ли почувствуете желание выискивать в этом искусстве что-либо другое, кроме чисто спортивного умения. Человек должен быть внутренне готов получить сведения об удивительных достижениях японских лучников, преимущество которых в том, что они опираются на древнюю и до сих пор не утраченную традицию в обращении с луком и стрелой. В странах Дальнего Востока современное оружие серьезно потеснило старинные боевые средства лишь несколько поколений назад, навыки обращения с ними не пропали и до сих пор неустанно осваиваются в самых широких кругах. Может быть, вы ожидаете найти здесь описание особых методов, которые применяются в Японии, где стрельба из лука — национальный вид спорта? Подобное предположение в корне ошибочно. Для Японии стрельба из лука — это наследие предков, искусство и, как ни странно, ритуал. И, таким образом, под «искусством» стрельбы из лука понимаются не спортивные навыки, более или менее усваиваемые с помощью упражнений, а умение, истоки которого следует искать в духовной практике; цель его — выстоять в духовном поединке: в принципе, стрелок целится в самого себя и при этом, возможно, в самого себя попадает.

Безусловно, это звучит довольно загадочно. Неужели стрельба из лука — умение, от которого когда-то зависела жизнь, — не превратилась в один из видов спорта, а стала путем совершенствования духа? Зачем же тогда лук, стрела и мишень? Разве не есть это отречение от доблестного древнего искусства, подмена простого и ясного смысла стрельбы какой-то мистической заумью?

Следует подумать о том, что с тех пор как у этого уникального искусства отпала необходимость подтверждать свой статус в кровавых схватках, его духовная наполненность проявилась как никогда ранее, и домысливать здесь что-либо в наши дни нет никакой необходимости. Суть вовсе не в том, что сохранившееся по сей день искусство стрельбы из лука, который уже давно перестал быть оружием, превратилось в безобидное развлечение. «Великое учение» стрельбы из лука говорит совсем о другом. Согласно этому учению, стрельба из лука сейчас, как и прежде, — это вопрос жизни и смерти в той степени, в какой она является сражением стрелка с самим собой, что вовсе не жалкая подмена, а важнейшая основа битвы с реальным противником. Таким образом, только в сражении стрелка с самим собой раскрывается истинная сущность этого искусства, и отказ от приемов, которые когда-то требовались на поле боя, вовсе не означает сокрытия чего-либо значительного.

Тот, кто сегодня посвящает себя этому искусству, получает неоспоримую выгоду: он может избежать искушения соединить «великое учение» с практическими целями, — даже если он скрывает это от самого себя. Потому что доступ к этому учению — тут мастера всех времен едины во мнении — открыт лишь тем, у кого чистое, не-затемненное побочными намерениями сердце.

Ответ на вопрос, как японские мастера стрельбы из лука рассматривают и описывают сражение стрелка с самим собой, может показаться весьма загадочным. Потому что для них сражение состоит в том, что стрелок целится в самого себя — и не в самого себя, попадает в самого себя — и не в самого себя. Таким образом, он являет собой одновременно и целящегося, и цель — того, кто попал, и того, в кого попали. Или, как говорят мастера стрельбы из лука, стрелок, несмотря на все свои действия, становится недвижным центром. Тогда происходит самое великое: искусство становится безыскусным, стрельба превращается в не-стрельбу, в стрельбу без лука и стрелы, учитель снова становится учеником, мастер — новичком, конец — началом, а начало — совершенством.

Для жителей Юго-Восточной Азии эти таинственные формулы прозрачны и близки. Ну а мы, конечно, беспомощно разводим руками. И нам не остается ничего другого, кроме как попробовать разобраться. Даже для нас, европейцев, давно не тайна, что японские искусства восходят к общим корням — к буддизму. Это касается стрельбы из лука в той же степени и в том же смысле, что и живописи тушью, актерского мастерства, чайной церемонии, икебаны и боя на мечах. Все они, хотя и разные по форме, направлены на развитие в человеке той духовности,, которая в своей самой совершенной форме составляет своеобразие буддизма и которая отличает людей, совершающих священнодействие. Конечно, речь идет не просто о буддизме как об умозрении, который один только, благодаря наличию якобы доступной литературы, в Европе знают и даже как будто понимают, а о дхьяна-буддизме (в Японии он называется дзэн), который есть непосредственное переживание того, что, являясь безосновной основой бытия, не может быть постигнуто интеллектуальными средствами и что нельзя понять и трактовать даже исходя из явного и однозначного опыта: человек знает, не зная. И ради этого дзэн-буддизм прокладывает путь, который при методически отточенном погружении человека в себя должен привести его туда, где нет больше ни основ, ни методов: к глубинам души; более того, этот путь должен помочь ему слиться с ними в единое целое. А с точки зрения стрельбы из лука это означает, если дать довольно поверхностное определение, следующее: духовные упражнения, благодаря которым техника становится искусством и (если суждено) доходит до совершенства, превращаясь в безыскусное искусство, есть упражнения мистические, и, таким образом, смысл стрельбы из лука ни при каких обстоятельствах не может заключаться в достижении лишь внешней цели; самое главное осуществляется в самом человеке. Лук и стрела лишь внешние атрибуты, без которых можно обойтись, они только путь к цели, а не сама цель, они помогают сделать последний, самый главный шаг.