Дженни Мэнсон - Что это значит: быть собой? Страница 20

Склонность к чрезмерному усердию в работе, страх того, что безделье поджидает в засаде свою жертву – страна Скукотища из книги Нортона Джастера «Мило и волшебная будка», – все это прямо исходит от моего отца. Он открыто признает этот страх, но во времена моего детства он всегда был занят работой – ухаживал за больными людьми (назад к нашему Мюнхгаузену!). Он приходил домой поздно и очень уставал, а мы должны были уважительно относиться к его усталости, потому что он так много работал и был таким «хорошим».

Я пришла к выводу, что не имело никакого значения, как много я буду работать, мне все равно никогда не достичь такой же значимой и достойной заботы и уважения, как он, тогда зачем беспокоиться? Не беспокоиться и не соперничать – таким было мое решение по поводу многих вещей в подростковом возрасте. Я чувствовала, что не способна быть хоть в чем-то «лучшей» в своей семье, поэтому я отстранилась от всего, чем они занимались. Проблема была в том, что оставалось не так уж много.

Мне не нравилось, что моего отца, казалось, никогда не было рядом. Мне хотелось быть в центре внимания вместо моей больной сестры или помногу работающего отца. Я ощущала огромное чувство вины за это желание, так как мне все-таки повезло не быть больной и не иметь необходимости так много работать.

Вокруг меня существовало много страхов. Моя мать постоянно говорила, что она до конца не осознавала, насколько серьезно была больна моя сестра, и была рада тому, что отец не сказал ей всего. Недавно мою дочь увезли на машине скорой помощи в больницу. Впоследствии я сказала матери, что, когда это произошло, я переключилась на режим психологической адаптации, но потом почувствовала себя совершенно разбитой от перенапряжения. Она мне ответила (фактически проболталась): «Ты знаешь, я находилась в таком режиме годами». Теперь я поняла, как сильно беспокоится человек, когда его ребенок заболевает чем-то необычным и серьезным, поэтому я с трудом могу поверить, что моя мать не знала о болезни сестры. Она изо всех сил старалась делать вид, что ничего не боится, но я чувствовала ее страх – просто не понимала, что он значит.

Более того, я ощущала еще один страх. Мне казалось, что мир за пределами семьи, за пределами нашей садовой ограды был местом, вызывающим тревогу и опасение. Я укрывалась за оградой нашего сада как в тихой гавани, но вскоре я начала понимать, что это была золоченая клетка, а не крепость. Ночью я лежала без сна, напряженно прислушиваясь к каждому скрипу, издаваемому нашим старым домом, чтобы разобрать, не крадется ли кто-нибудь вверх по лестнице, чтобы убить меня. Я терпеть не могла закрытых дверей, так как могла не услышать шагов этого кто-нибудь. Я должна была видеть, что дверь широко распахнута. Он так никогда и не пришел, но мне потребовалось дожить до двадцати с лишним лет и прожить какое-то время одной в Лондоне, прежде чем я смогла избавиться от привычки спать с открытой дверью. Мне пришлось убеждать себя, что я не смогу предотвратить какие-то события с помощью страха, что мой страх не является моим талисманом, что неприятность не может произойти только потому, что я перестала ее ждать и пошла спать, что я не получу наказания за то, что не боюсь.

Следующий сеанс

Мне кажется, что лучше всего я могу охарактеризовать себя, исходя из отношения к другим людям – родителям, братьям и сестрам, детям, – чем как отдельно взятую личность.

Возможно, самой счастливой и уверенной я чувствую себя во время работы. В рабочей обстановке я способна «просто быть». Я уверена в том, что могу выполнить работу или найти способ осуществить то, что никогда раньше не делала.

Постоянная загруженность делами и нехватка времени помогают мне лучше сосредоточиться и быть более эффективной, чем в том случае, когда у меня есть свободное время. Когда я тону в своих делах, мне иногда удается сосредоточиться на том, чем я занимаюсь в данный момент, и не беспокоиться по поводу других проблем, стоящих на очереди. Однако мне кажется, что некоторые вещи никогда не попадают на первое место в очереди, и через какое-то время это начинает меня угнетать.

Я чувствую себя в окружении людей не так уверенно, когда ничем не занимаюсь. Иногда я чувствую себя совершенно другим человеком. В компании с друзьями все идет хорошо, хотя иногда я замечаю, что после какого-то времени, проведенного вместе, я начинаю сожалеть о своей незащищенности. В одиночестве я могу чувствовать себя уверенно и непринужденно, но с ними я порой беспокоюсь, что сказала что-то не то или говорила слишком много. Со знакомыми, такими как родители других детей на школьной игровой площадке, я могу чувствовать себя неуверенно и неуместно, а с людьми, которые напоминают мне о моих родителях, я иногда чувствую себя как строптивый подросток!

Я думаю – мне говорили, – что я произвожу впечатление уверенного и независимого человека. Мне всегда очень трудно просить о помощи. Отчасти это обусловлено тем, что, увидев мою несостоятельность, люди, как мне кажется, станут хуже ко мне относиться. Кроме того, это происходит еще и потому, что, оказавшись в трудном положении и протянув руку за помощью, я могу просто не найти ее, ее там не окажется, а я боюсь, что одной мне не справиться.

На самом деле, кое-что изменилось. Первое время, когда я осталась одна с маленькими детьми, я была на грани отчаяния. Я изо всех сил старалась справиться с ситуацией, моя жизнь стала ограниченной, я не делала ничего, кроме самых необходимых повседневных обязанностей. Я обеспечивала детям ежедневный послеобеденный сон и сама спала с ними каждый день. Очень долго я чувствовала, что не смогу найти в себе силы, если не буду спать днем. Я носила те же две пары спортивных брюк, которые были на мне во время беременности, потому что у меня не было ни времени, ни сил подумать о том, чтобы надеть что-нибудь другое. Я восхищалась матерями, которые выглядели эффектно, были изысканно одеты и накрашены. Я распределяла свои силы очень осторожно, поскольку не знала, на сколько меня хватит, а проблемы казались нескончаемыми: мои дети полностью зависели от меня, я была – я чувствовала себя – совершенно одинокой и должна была совладать со всем этим и обеспечить условия для выживания себе и своим детям.

Но мы смогли – одиннадцать лет! Сейчас моим детям одиннадцать и четырнадцать, и моя жизнь теперь настолько отличается от той, которая была раньше, что я не устаю удивляться. Конечно, ограничения до сих пор сохранились. Я пытаюсь что-то делать для того, чтобы наладить личную жизнь. В первые годы у меня не было на это ни времени, ни сил, ни желания. Потом я волновалась по поводу того, как это повлияет на моих детей. Как они отнесутся к тому, что я заведу с кем-то отношения? Я думаю, что та связь, которая возникает между родителем-одиночкой и его детьми, сильно отличается от того, что происходит в полноценной семье. В семье с обоими родителями отношения между двумя взрослыми людьми представляют собой часть жизненного опыта детей. Что касается родителя-одиночки, то в семье нет другого взрослого, с которым дети могли бы его делить – родитель полностью принадлежит им. Появление другого взрослого в их мире на более позднем этапе имеет совершенно другое значение.

Я очень четко осознаю, что в течение одиннадцати лет вынуждена была оставаться в рамках и подчиняться обстоятельствам. Я не позволяла себе думать, не говоря уже о том, чтобы пытаться, сделать что-то такое, что усложнило бы мою жизнь или сделало ее более напряженной так, чтобы не выйти за эти рамки – быть «довольной своей долей». Я отбрасывала любые желания, цели или отношения, которые считала «неподходящими».

Сейчас я разговариваю со своими детьми об этом и об отношениях между мужчиной и женщиной. Но я очень осторожна и, по правде говоря, страшно боюсь. Как человеку в возрасте сорока семи лет начать все заново?

Много раз в своей жизни я делала неправильный выбор, касающийся мужчин. Меня всегда привлекали те, кто – в том или ином отношении – вел беспорядочный образ жизни. Таким образом я не раз подтверждала сформированное еще в детстве ощущение, что для того, чтобы чувствовать себя комфортно, я должна заботиться о других людях. Часто это перемежалось с желанием найти кого-то, на кого можно было бы положиться, кто мог бы обо мне заботиться. Мне нужно было задуматься над природой отношений с этими мужчинами. Кто-то посоветовал мне подумать об этом как о составлении списка покупок перед походом в магазин. Запишите вещи, которые вам необходимы и которые вы хотите найти, и убедитесь в том, что именно их вы приобретаете. Не ходите за покупками голодным и без списка, иначе вы снова накупите шоколада и получите лишь мимолетное удовольствие. Но выработать притяжение на основе списка чувств очень трудно.

А далее следует секс – если я должна о нем написать, значит должна. После статуса девчонки-сорванца в подростковом возрасте превращение в девушку проходило для меня очень болезненно. Я долгие годы была лишена уверенности в своей привлекательности и опасалась обращать на себя внимание, особенно на свое тело, потому что мужчин оно могло «возбуждать». Я носила бесформенную мешковатую одежду, скрывающую фигуру. Выход из дома через центральную дверь и прогулка по улице требовали от меня больших усилий. Это продолжалось примерно с двадцати до тридцати лет, даже после того, как я обнаружила силу своей сексуальности – при желании я могла привлечь мужчину своим телом. Но такая власть над мужчинами была не долгой. Вскоре я поняла, насколько мимолетна эта сила и что сексуальная близость не может заменить собой близость духовную.