Уолтер Эванс-Вентц - Великий йог Тибета Миларепа Страница 23

Зная о крутом нраве ламы, Нгогдун и другие не посмели ничего добавить, но только поднялись и, поклонившись, промолвили: «Пусть будет так, как говорит наша Почтенная Мать». Но лама уже надел бирюзу на свое ожерелье и сказал только: «Дамема, из-за твоей глупости мы чуть не потеряли эту ценную бирюзу. Она могла бы вообще пропасть. Не будь глупой. Поскольку ты сама целиком принадлежишь мне, бирюза тоже моя. Великий Маг, если какую-нибудь свою собственность ты можешь принести сюда, я удостою тебя посвящения. А эта бирюза не твоя, она принадлежит мне».

Видя, что бирюза оказалась у него, я надеялся на то, что он, может быть, смягчится и позволит мне принять участие в посвящении. Поэтому я не уходил. Тогда лама, не желая больше терпеть мое присутствие, поднялся и закричал, как казалось, в приступе гнева: «Ты, наглец, почему не уходишь, когда я тебе приказываю? Как ты смеешь остаться здесь?» И оглушительным ударом он свалил меня на пол лицом вниз, а затем с огромной силой швырнул на спину. Он уже собрался схватить палку, чтобы отколотить меня, но тут вмешался Нгогдун и удержал его. Тогда я, ужасно потрясенный, выпрыгнул из окна, заставив ламу забеспокоиться, хотя внешне он этого не показывал и продолжал притворяться рассерженным.

Я не ушибся во время прыжка, но был так подавлен и обижен, что решил покончить собой. Снова моя Почтенная Мать пришла ко мне и утешала меня, говоря: «Великий Маг, не принимай это так близко к сердцу. Ты самый дорогой и преданный ученик. Если ты в конце концов захочешь уйти, чтобы найти другого гуру, я помогу тебе приготовить подарки и дам тебе все, что нужно в дорогу». Так она старалась утешить меня, прорыдав со мной всю ночь, и совсем забыла о своей обязанности присутствовать на вечерней службе и помогать ламе ее совершать.

На следующее утро лама вызвал меня к себе. Я пошел к нему в надежде, что он выполнит мое самое заветное желание. Но когда я предстал перед ним, он спросил меня, не поколебал ли мою веру в него его недавний отказ посвятить меня и не вызвал ли неприязнь к нему. Я ответил: «Это не поколебало моей веры в тебя, потому что я сознаю, что мои преступления не дают мне возможности принять участие в церемонии, и я испытываю раскаяние». И тут я заплакал. Тогда он велел мне уйти и сказал вслед: «На каком основании ты хочешь обвинить меня с помощью слез?».

Когда я уходил от него, мое сердце как бы разрывалось на части. Казалось, что какой-то смерч подрывает самые его корни. Я подумал о золоте, которым я владел, когда отправлялся творить зло, и оплакивал теперь судьбу за то, то она лишила этого сейчас, когда я хотел посвятить себя религии. «О, если бы я имел сейчас хоть половину того золота! — думал я. — Тогда бы я смог заплатить за посвящение и обучение. Я знаю, что бесплатно лама ничего мне не даст. Мне всегда потребуется иметь что-то для подарка, даже если я найду другого учителя. Иного выхода нет. Из-за того, что у меня нет никакого имущества, мне придется умереть неосвобожденным. Лучше было бы для меня покончить с жизнью сразу, чем продолжать жить так. Что же мне делать? О, что же мне делать? Пойти наняться слугой к какому-нибудь богачу, копить из своего заработка и приобрести достаточное количество золота, чтобы его хватило на плату за посвящение и на мое содержание в период покаяния и медитации? Или мне отправиться домой и повидаться с матерью? Может быть, там я как-нибудь смогу достать деньги. Но ведь я устроил настоящее побоище у себя на родине и безжалостно погубил стольких людей посредством колдовства. Одно из двух, однако, нужно сделать сейчас. Я должен отправиться на поиски золота или Учения. Но отправиться я должен».

Взяв с собой только книги и оставив мешок с мукой, чтобы не навлечь недовольство ламы, я ушел, даже не сообщив моей Почтенной Матери о своем намерении. Когда я прошел 4–5 миль, меня охватило сильное желание увидеть ее еще раз и мучила совесть при мысли о моей неблагодарности: ведь я покинул добрую женщину, не сказав ей ни слова.

Было время завтрака, и я, прося подаяние, насобирал немного ячменной муки, достал топливо и, одолжив посуду, приготовил еду. Я смог поесть только после полудня. Тогда я подумал, что содержание мое у ламы составляло по крайней мере половину платы за работу, которую я выполнял для него, и теперь, когда мне стоило столько труда приготовить один утренний завтрак, я вспомнил об изобилии, к которому привык в доме ламы, — вкусных горячих блюдах, всегда во время приготовленных его женой, и почувствовал себя неблагодарным за то, что ушел, не попрощавшись с ней. Я начал думать о возвращении назад, но не мог окончательно решиться.

Когда я пошел возвращать посуду, которую брал во временное пользование, один старик остановил меня и сказал: «Дорогой, ты ведь молод и можешь работать. Почему ты просишь? Почему ты не зарабатываешь себе на пропитание чтением религиозных книг, если ты умеешь читать? Или, если ты не умеешь читать, почему ты не работаешь? Ты бы заработал себе на еду и даже немного сверх того. Ты умеешь читать?» Я отвечал, что я не нищий и что умею читать. Старик сказал: «Тогда пойдем ко мне домой, и ты почитаешь мне Писание, а я тебе хорошо заплачу». Я с радостью принял это предложение и почитал ему сокращенный вариант «Праджня-Парамиты» из восьми тысяч стихов[102]. Во время чтения я дошел до жизнеописания одного архата по имени Тактунгу (Всегда Плачущий), где рассказывалось, как этот архат, не имевший денег, продал ради Учения свое собственное тело. Ничто не может быть дороже человеку, чем его сердце, но даже свое сердце он решил продать. Хотя незамедлительным последствием была бы смерть, он не отступил от своей цели. Когда я сравнил мои испытания с испытаниями этого архата, то мои показались мне не столь уж тяжелыми. Тогда у меня появилась надежда, что в конце концов наступит время, когда лама передаст мне Знание, которое я жажду получить. «Но если он этого не сделает, — решил я, — моя Почтенная Мать разве не обещала помочь мне найти другого гуру?» И я повернул назад.

А теперь я расскажу о том, что произошло после моего ухода. Когда жена ламы обнаружила, что я действительно ушел, она пошла к нему и сказала: «Наконец, Почтенный Отец, твой непримиримый враг покинул тебя. Ты теперь доволен?» «О ком ты говоришь?», — спросил он. «О бедном Великом Маге, с которым ты обращался, как со смертельным врагом». Лама нахмурился, но не смог сдержать слез. «О гуру богов Каргьютпа и духи-хранители, — молился он, — возвратите мне моего достойного ученика!» Сказав так, он накрыл голову мантией и долго пребывал в молчании.

Когда я явился и выразил почтение жене ламы, она очень обрадовалась: «Ты правильно сделал, что вернулся. Думаю, что лама сообщит тебе какую-то часть Учения, потому что, когда я ему сказала о твоем уходе, он плакал и восклицал: «Пусть мой достойный и одаренный ученик вернется!» И я думаю, что ты вернулся по милости ламы». Я, однако, считал, что Почтенная Мать говорит так только для того, чтобы успокоить меня, ибо не было соответствия между желаниями возвращения «его достойного ученика», как он меня назвал, и его отказом передать мне хотя бы крупицы Учения. Если он действительно называл меня озаренным, этому можно было радоваться, но его отказ передать мне Знание, и то, что он не разрешил мне уйти к другому учителю, чтобы получить его, внушали мне серьезные опасения, что мои страдания не кончились.

Почтенная Мать сообщила ламе о моем приходе: «Почтенный Отец, Великий Маг не оставил нас. Он вернулся. Можно ему войти, чтобы выразить тебе почтение?» «О, это он вернулся не из-за любви к нам, а ради себя, — сказал лама, — но ты можешь разрешить ему войти, чтобы выразить почтение». Когда я вошел, он сказал мне: «Великий Маг, не будь колеблющимся в отношении своих целей. Если ты действительно хочешь приобрести Знание, ты должен быть готов пожертвовать жизнью ради этого. А теперь иди и в первую очередь закончи три оставшихся этажа, и тогда твои желания будут исполнены. Но если ты рассуждаешь иначе, я только напрасно расходую на тебя средства, и ты можешь уходить, куда хочешь».

Я вышел от ламы, не осмелившись ничего ему сказать, но жене его я сказал следующее: «Почтенная Мать, я очень хочу повидаться со своей матерью, и, кроме того, я точно знаю, что лама не передаст мне Учение. Если бы я был уверен, что получу его, когда закончу здание, я бы охотно продолжал работать и закончил бы его. Но я вижу, что лама только выставляет одну причину за другой в оправдание своего нежелания посвятить меня. Я знаю, что не получу посвящения, даже если закончу работу. Поэтому разреши мне вернуться домой. Вам обоим я желаю здоровья и долгой жизни». «Ты прав. Я обещала найти тебе гуру. Есть ученик у ламы по имен Нгогдун-Чудор, который владеет теми же наставлениями и знаниями, что и лама. Я сделаю, все, что в моих силах, чтобы ты получил от него то Знание, которое ты желаешь получить. Пока побудь здесь несколько дней и делай вид, что ты работаешь». Окрыленный надеждой, я усердно работал несколько дней.