Дженни Мэнсон - Что это значит: быть собой? Страница 25

Мне не хватает преданности и самоотдачи. Большинство моих отношений сохранилось только благодаря тому, что другой человек проявляет настойчивость в желании лучше меня узнать. Например, женщина, с которой я работал некоторое время назад. Она постоянно напоминает мне о договоренности сходить вместе на обед или выпить чашку кофе. Кофе является для меня своего рода удобным поводом; заканчивается это через довольно короткое время и длится не дольше, чем моя вера в собственную способность быть интересным. Я рад, что она проявляет настойчивость, и с удовольствием встречаюсь с ней. Мы ведем разговоры, и я с радостью думаю о том, что она является моим другом. Я даже забываю о том, что при этом формально я социализируюсь. Дело в том, что, если бы это зависело только от меня, мы, возможно, потеряли бы друг друга из виду. Я очень сожалел бы об этом, тем не менее у меня была бы очень слабая надежда на возможность восстановления отношений. Это происходит не потому, что я не люблю людей, я все-таки осознаю, что они мне нужны. Я просто не прилагаю усилий, не проявляю инициативу. Однако в конце выходных, которые начинались с приятной перспективы побыть наедине с самим собой, я с удивлением спрашиваю себя, где же все остальные и почему они не включили меня в свои планы.

Я не вхожу в состав какой-либо компании, если вы еще этого не поняли. Почти все мои друзья имеют свои компании, группы друзей-приятелей, которые постоянно то возникают в жизни друг друга, то исчезают из нее. Я встречаюсь с друзьями индивидуально по предварительной договоренности. Меня никогда не приглашают в компанию. Хотел бы я присоединиться? Скорее всего, нет. Я хотел бы (или нет?) иметь несколько друзей, которые заходили бы ко мне без приглашения, появлялись нежданно-негаданно и рассчитывали бы на то, что я брошу все и пойду с ними развлекаться. Однако я все испортил: я возмущался, когда люди вторгались в мою частную жизнь, я слишком часто предпочитал оставаться дома, находя различные отговорки.

К числу моих друзей относятся (или относились) грек, еврей, гей, индиец, все, кто угодно, кроме белых представителей среднего класса, к которым принадлежу я сам. В моем офисе работает целая команда белых мужчин среднего возраста и среднего достатка, с которыми можно было бы дружить, но мне они не нравятся. К некоторым из них по отдельности я отношусь хорошо; они как будто ничем не отличаются от меня, но я не хочу работать в коллективе приятелей. Проблема в том, что я выгляжу так же, как они. Я только надеюсь на то, что хотя бы говорю иначе. Я не хожу с ними выпить несколько кружек пива или поболтать о том, как «мы» сыграли вчера (мы? Мы?? Мы??? Какое место мы заняли?). Получается, что мы несколько зациклены на темах, свойственных групповым разговорам. Люди, с которыми я общаюсь более или менее успешно, тоже являются аутсайдерами. Иногда они чем-то похожи на меня, в том смысле, что они не похожи на «приятелей», но и этого уже достаточно.

Таким образом, я чувствую себя аутсайдером, но у меня нет особых отличий, которые выделяли бы меня из общей массы. Может, мне следовало стать геем. Мне нравятся геи. Я мог бы стать геем, оставив необходимость нравиться мужчинам, что могло бы сделать это обстоятельство весьма затруднительным. Иногда люди говорили, что я манерен и женоподобен. Я не думаю, что это действительно так (разве несколько необычных жестов имеют значение?), но я полагаю, что, если бы я был геем, я был бы женоподобным и нарочито эмоциональным, я бы каждую неделю перекрашивал волосы в новый цвет, лишь бы не быть брутальным и усатым мужчиной. Это стало бы поводом подчеркнуть отклонение от нормы. На прошлой неделе я был на вечеринке (я могу сказать такое нечасто), на которую гостям предлагалось прийти в футбольной форме. Я пришел в костюме жены известного футболиста. У меня был белокурый парик с резинками на нейлоновых косах и потрясающая женская грудь с пластиковыми сосками. Я прекрасно провел время. Это оказалось намного веселее, чем просто быть самим собой. Впрочем, я, несомненно, был в ударе.

В определенный момент я выбыл из представителей среднего класса, хотя ежедневно присутствую среди них в качестве внушающего доверие гостя. Так или иначе, я был вынужденным участником, но в связи с разводом я сошел со сцены. Я ничего не вложил и ничего не получил. Брак был хорошим прикрытием и на какое-то время включил меня в неоспоримый членский состав. После развода я утратил право на владение загородным домом и легковым автомобилем, а также перестал посещать гольф-клубы, и мне было наплевать, какая школа в районе является самой лучшей. Как бы то ни было, я никогда не платил членские взносы в этом обществе, невзирая на учебу в Оксфорде и соответствующую работу. Все это было лишь тем, чем я занимался, а не тем, кем я был на самом деле. Странно не принадлежать к среднему классу сейчас, когда к нему принадлежат почти все. На самом деле в том месте, где я живу после развода, живет много людей, которых я назвал бы рабочим классом. Некоторые из них живут в домах, принадлежавших когда-то их родителям (я не имею в виду бабушкину квартиру), и работают здесь же неподалеку. Часть из них любит складировать у себя в палисаднике сломанные холодильники и вышедшие из строя микроволновые печи – средний класс неодобрительно бы поглядывал за ними в окно. К их числу я также не отношусь, но чувствую себя среди них более непринужденно. Раньше мне приходилось терпеть разговоры о ландшафтном дизайне, а теперь я стригу газон и красуюсь перед соседями. Вы должны приложить усилия, чтобы стать средним классом (если только вы не родились в семье, принадлежащей к верхним слоям общества, где это право дается при рождении). Вы должны верить в средний класс, как в образ жизни. Это не происходит с вами просто так.

Как я не даю себе заскучать, когда остаюсь в стороне от говорящего мира? Дома я пою для себя, причем довольно громко. Я очень тщательно воспроизвожу мелодию, но это намного хуже, чем честно признаться в отсутствии слуха, однако я убеждаю себя, что это лишь вопрос практики. В один прекрасный день я стану петь как Роберт Плант или Кейт Буш. Я не разговариваю сам с собой, но непосредственно перед сном я изображаю радио. У меня в ванной есть транзисторный приемник, который я слушаю, пока чищу зубы, принимаю таблетки и так далее. Когда я его выключаю и поднимаюсь по лестнице в спальню, я продолжаю подражать радио. Особенно мне нравится это делать, если последним услышанным в этот день был голос – старый, с ирландским акцентом, слащавый, надменный или какой-то еще. Если голос был с ирландским акцентом, то я пародирую его, говоря с очень ярко выраженным акцентом. Я поднимаюсь по ступенькам, невнятно бормоча себе под нос. Я знаю, что это первый признак помешательства, поэтому я вынужден убеждать себя, что я вполне нормален. Я представляю, как соседи слушают меня сквозь стены – думают ли они, что в доме поселился ирландец, или считают, что я сошел с ума? Кроме того, я громко отвечаю на вопросы радио– и телевикторин, чтобы убедиться, что я не жульничаю. Я могу так быстро ориентироваться в дисках с фильмами, что начинаю считать себя Джеком Бауэром или Тони Сопрано.

Я становлюсь зацикленным на чистоте, причем не столько на личной гигиене, сколько на чистоте в доме. Стоя на кухне, разговаривая с кем-то из детей, я замечаю, как неосознанно провожу пальцами по полочке и проверяю наличие на пальцах серого налета. Когда в начале года я посещал родительский дом сразу после смерти моей сестры, я до блеска начистил все медные ручки на кухне. К ним не прикасались с тех пор, как они были прикручены тридцать с лишним лет тому назад. Я думаю, может, мне сначала следует навести порядок и чистоту, прежде чем приниматься за написание романа, пьесы или чего-то еще. Но с двумя детьми этот день, похоже, никогда не наступит.

Я не слышу голосов (по крайней мере, пока) и не верю в сверхъестественные силы (как минимум, при включенном свете). Я не думаю, что мы одиноки в нашей безбожной Вселенной. Можно было бы представить, что когда-то боги составляли нам компанию, но потом в определенный момент удалились или исчезли, и мы чувствуем их отсутствие. Во-первых, если Бога не было, более одинокими мы бы от этого себя чувствовать не стали. Говорят, нельзя скучать по тому, чего вы никогда не имели, а я не имел в душе Бога. Наша Вселенная является единственным, что мы имеем, и мы прекрасно обходимся без усложняющей все божественности. Я позволяю себе называться атеистом на фоне всех этих Теистов. Я пишу это слово с заглавной буквы, чтобы избежать путаницы (как и с Ним). Я написал пару абзацев об этом, можно ли будет принять их за определение этому термину? Впрочем, это плохая шутка. Атеисты характеризуются убежденностью в том, что Бог существует, а мы, заблуждающиеся, в него не верим. Это не совсем справедливо. Если я не верю в зубную фею, получу ли я за это какое-то определение? Например, а-дента-спирит-ист (по аналогии с определением а-те-ист)? Мне кажется, что именно люди, которые верят в зубную фею, должны быть охарактеризованы как необычные (после определенного возраста, когда начинают исчезать вымышленные друзья). То же самое должно происходить с Богом. Да, кстати, моя подружка видит призраков. На самом деле. Ничего особенного, просто видит и все. Я не верю в призраков, но я верю ей.