Дженни Мэнсон - Что это значит: быть собой? Страница 29

Мое «Я» сейчас

Я не психолог, и я не должен пытаться давать здесь объяснения или оправдываться.

Изучение философии позволило мне узнать, что в прошлом некоторые считали разум основой жизни (Локк). Другие, подобно Хьюму, думали, что «разум есть и всегда должен быть только рабом страстей». Оба эти утверждения кажутся мне чрезмерно упрощенными и категоричными. Как точно происходит взаимодействие моих логических способностей и эмоций, чтобы помочь мне справиться со всем тем, что должно произойти за день, находится за пределами моего понимания. Но я пришел к выводу, пусть и несколько запоздалому, что пока я не научусь в полной мере использовать как одну, так и другую сторону своего «Я», мне придется туго. В моем случае речь идет о примирении со своими эмоциями, для чего потребовалось слишком много времени.

Это позволяло некоторым из тех, кто со мной знаком, сравнивать меня с ребенком, поскольку все мои чувства находятся на поверхности и выплескиваются наружу из-за того, что представляет собой достаточно дешевую провокацию. Иногда это выглядит настолько очевидным, что я выступаю в роли шута. Но, находясь в клетке (или укрытии, если угодно), я, как правило, не сильно озабочен этим. Я стараюсь придерживаться упрощенной модели поведения, которая позволила бы людям со всей очевидностью понять, что я не причиню им зла, а, наоборот, принесу им пользу, какую только смогу… если бы только я знал, с чего начать. Так что любой выступающий против меня мог бы попасть в затруднение, но не я. И если они хотят заниматься составлением программы действий, то пусть занимаются этим как можно чаще. Большинство планов не являются достаточно важными, чтобы по их поводу стоило спорить. (Я часто говорю, что с годами большинство вещей просто перестает иметь для меня значение. Однако то, что действительно значимо, важно для меня как ничто другое.) Для меня очень важно иметь возможность разделять радости и восторги других людей – в такие моменты стенки моей клетки исчезают.

Я считаю многих окружающих меня людей очень милыми и приятными и начинаю беспокоиться, если другие чересчур критично относятся к своим «друзьям». Я встречал очень много людей, самооценка которых зависит от принижения достоинства других – таким способом они возвышают себя. В мире, подобном нашему, мне странно слышать тех, кто в политической или какой-то другой сфере жизни превозносит достоинства конкуренции. Ну что ж, безумцы, продолжайте дальше усугублять проблему, потому что «это ваша работа»! Это использовалось для того, чтобы проявить покорность самому отвратительному режиму на земле. У нас всего одна жизнь. Я могу показаться наивным, но избитая фраза о том, что миром правит любовь, стала клише, потому что это правда. Точно так же происходит с наиболее выдающейся музыкой, которая зачастую становится банальной и тривиальной.

Как бы сильно я ни любил природу, люди, их любовь и поступки имеют для меня гораздо большее значение. Несколько лет я занимался созданием личной библиотеки – капиталовложение и подготовка к выходу на пенсию, чтобы у меня была возможность проводить время наедине с величайшими сердцами и умами, когда-либо известными миру. И музыка также является творческой деятельностью людей, созданных по образу и подобию Бога.

Спешу добавить, что я вовсе не лишен способности раздражаться по пустякам, а иногда бывает и того хуже. Я уже упоминал о хороших манерах, и у меня сложилось четкое представление о том, как окружающие должны ко мне относиться. Я также считаю, что хорошие манеры являются стеной – временами эффективной, а временами нет, – спасающей от открытого противостояния. Во время стычек люди говорят такие вещи, которые, если принимать их за истину, несут в себе столько ненависти, что могли бы разрушить любые отношения. Такой риск мне не хотелось бы брать на себя. Требуется разрядить обстановку? Бах! В этом случае необходимо только терпение, а не потакание собственным слабостям, которое позволяет человеку сказать все, что угодно, а потом вести себя так, будто ничего не случилось.

По этой причине я не требую, чтобы меня любили многие. Требовать симпатии – значит требовать очень многого; чаще всего мне достаточно уважительного отношения. Но, разумеется, есть такие люди, любовь которых для меня очень важна. Мне нравятся люди, которым я могу доверять, в обществе которых я могу быть самим собой – со всеми своими взбалмошными эмоциями и странными взглядами, и они не оттолкнут от себя эту необычную смесь любви, раздражительности, чувствительности и странности, представляющую собой того, кто есть я.

Кроме того, я обнаружил, что для интроверта я слишком люблю компанию. Быть слишком самостоятельным и независимым означает быть поглощенным своими мыслями, а это меня пугает. Я уже испытывал такое состояние, и результат мне очень не понравился. Обратной стороной полного отказа от вступления в отношения является совершенно реальная опасность превратиться в человека, который на вопрос «Как дела?» полчаса рассказывает о себе.

Я не самый лучший партнер по переписке, но думаю, что мой список друзей для отправки рождественских поздравлений длиннее, чем у моих знакомых. Я стараюсь не забывать людей, которые хорошо отнеслись ко мне в какой-то момент моей жизни. И поскольку жизнь продолжается, их становится все больше и больше! Реагируют ли они на мою благодарность или нет – это уже второстепенный вопрос: я им обязан, но они могут не быть обязанными мне.

Однако существует и темная сторона. Я замечаю, что легко раздражаюсь – по-видимому, заранее настраиваясь на самое плохое из того, что могут сказать люди. И здесь уже клетки-убежища не достаточно: нож пройдет прямо между ребер, если я не буду начеку. Зачастую это происходит просто потому, что равновесие между логикой и эмоциями у другого человека не совпадает с моим. Я обнаруживаю, что при общении с определенными людьми мне приходится постоянно напоминать себе о том, что они хотят только хорошего, и дело только во мне.

Есть еще кое-что, чем я не могу гордиться: будучи человеком, очень трепетно относящимся к своему жилью, я испытал настоящую душевную травму, когда моя квартира дважды в течение двух недель подверглась краже со взломом. Я до сих пор настолько взбешен этим, что представляю себе, как отомстил бы этому человеку, если бы только узнал, кто это сделал. В конечном итоге я не хочу, чтобы расплату ему вместо меня назначал суд. В любом случае это будет неэффективно. Тот, кого удовлетворяет работа полиции и соблюдение законов в нашей стране, кажется мне совершенно ненормальным. Нет, я хочу назначать наказание самостоятельно, чтобы определять меру не того, что государство считает разумным, а своей личной боли. Ну, я же сказал, что не могу гордиться этим.

Почему в шестьдесят три года я все еще боюсь темноты? Я не знаю, но так оно и есть. Когда я в восемь лет начал петь в церковном хоре, мне приходилось ходить на репетиции по темной дороге, вдоль которой с одной стороны находилась высокая стена местной тюрьмы, а с другой – высоченная труба текстильной фабрики. Я боялся этого до полусмерти. Стена угрожающе возвышалась надо мной, а труба, с какого бы угла я на нее не смотрел, казалась падающей прямо на меня. До сегодняшнего дня я испытываю дрожь от страха, если в темное время суток мне необходимо пройти мимо колокольни или другого высокого здания. Я часто изменяю маршрут так, чтобы избежать этого!

И еще у меня есть одна очень странная привычка: когда меня переполняет радостное настроение, зачастую сильно превышающее то, которое может быть как-то обоснованно, я ловлю себя на том, что растираю руки в манере, свойственной Урии Хипу[13]. Не могу объяснить причину этого.

Довольно долго, пока я занимался бухгалтерией, прямая ответственность за выполнение работы в срок и в соответствии с требованиями вызывала у меня постоянное беспокойство. Пробуждение среди ночи в поту от неясной паники казалось обычным делом. Мне было неудобно просить об организации рабочего процесса так, чтобы конечная ответственность лежала на ком-то другом, и не всегда есть возможность объяснить моим теперешним руководителям, что я не нуждаюсь в контроле: само собой разумеется, я не очень доволен, когда за мной следят подобно ястребу. Но, ребята, я рад, что не являюсь тем, кто отвечает за наши результаты! По крайней мере, я сплю по ночам.

Ах да, ночи. Что я имею в виду? Я почти никогда не помню снов – подавляю их из страха проникновения в тайники существования, если хотите. В сознательной жизни у меня возникает несколько типичных мыслей:

«Этот квартет Гайдна наполнен чувствами – остроумием, гуманизмом, а также страстью. Спасибо ему, и не удивительно, что, когда Наполеон обстреливал Вену в последний год своей жизни, он ходил по улицам, брал на руки детей и успокаивал их – в то время как Бетховен скрывался в подвале!»