Брент Кертис - Священный роман Страница 36

Когда мы впервые думаем о том, чтобы установить отношения с Богом, то, возможно, представляем, что Он каким-то образом ошеломит нас, поразит чем-то ярким и удивительным, так, как пытаются поступать многие из нас (ну, уж мы-то, парни, точно) в период ухаживания. Он показал Иакову, как ангелы нисходят и восходят на небеса; он сделал так, что Чермное море расступилось перед Моисеем, и задержал солнце на сутки, чтобы израильтяне смогли выиграть сражение. Он определенно производил неизгладимое впечатление. Вы же хотите узнать, каким Он будет, когда вы окажетесь с Ним наедине. А может, Он так никогда и не снизойдет до вас?

Два образа из Писания показывают Бога с совершенно разных сторон. В книге Откровение (2:17) Иоанн рассказывает, что, когда мы попадем на небеса, Бог даст нам белый камень, где будет написано имя, которое знает лишь Он; имя, которым один любящий зовет другого, когда они наедине, а значит, о нем известно только им двоим. Второй образ мы находим в Третьей книге Царств (гл.19), когда пророк Илия убегает от гнева Иезавели, испуганный и усталый. Она пыталась убить его с того момента, как он уничтожил ее пророков. Бог милостиво обошелся с Илией, дважды послав ему хлеб и воду. Илия, подкрепившись, шел сорок дней и сорок ночей, пока не достиг Божьей горы Хорив, где вошел в пещеру, чтобы переночевать. Бог разбудил его и выслушал жалобы о том, как нелегко быть пророком Божьим. Илия был очень утомлен и нуждался в ободрении. Сначала сильный ветер раздирал горы и сокрушал скалы, затем последовало землетрясение и огонь. Но не в этом был Господь. Наконец Илия услышал «веяние тихого ветра». И в этом тихом ветре он нашел Бога.

Так и с нами. Бог не «где-то там», Он не собирается проявлять Себя каким-то драматическим образом, общаться с нами через землетрясения, огонь или небесные знамения. Он хочет спокойно говорить с нами в нашем сердце Духом, находящимся в нас. Именно Он шептал нам о Священном романе. Что вы слышите, когда вслушиваетесь в тихий, спокойный голос? Узнаете ли вы вообще этот голос, когда прислушиваетесь к своему сердцу?

Когда я впервые стал прислушиваться к своему сердцу, то чаще всего слышал или чувствовал беспокойство, смятение, когда, казалось, десятки, если не сотни бессвязных и разрозненных мыслей сражались за мое внимание. Кусочки и частички моей маленькой истории мелькали передо мной: то, что другие люди думали обо мне, или то, что мне надо было сделать, чтобы покорить их. Злость, самолюбие, похоть по очереди заполняли мое сердце.

В действительности, когда я впервые стал прислушиваться к своему сердцу, то часто слышал болтовню и сплетни моих старых вероломных «возлюбленных» и ничего больше. Казалось, я никогда не найду ни покоя, ни отдыха. Если я старался успокоиться, то моя душа была как перышко на ветру, перелетая с места на место без какой-либо цели или направления. Я практически терялся в шуме и мраке. Теологи определяют это состояние как «онтологическую легковесность», то, что происходит, когда мы перестаем что-либо «делать» и просто слушаем свое сердце. Постепенно я начал понимать, что до этого момента моя индивидуальность проявлялась лишь в какой-либо деятельности.

Многие согласятся со мной, если обратят внимание на то, как мы судим о людях по их склонностям, по тому, как они выбирают церковь или как отдыхают. Когда мы пытаемся понять, что за человек перед нами, то обычно спрашиваем, чем он занимается. Я — консультант. Ты — бизнесмен. Так мы привыкли думать друг о друге. В религиозной сфере вопрос может принять иную форму: во что мы верим? Энн Джонс верит в консубстанцию, поэтому она лютеранка. Ты веришь в пять принципов кальвинизма, значит, ты пресвитерианин. Джон Смит посещает богослужения, не отличающиеся особой строгостью формы, значит, он придерживается веры евангельской.

Вся наша американская культура заражена онтологической легковесностью, которая проявляется в чопорности и помешательстве на здоровом образе жизни и карьере. Когда это становится смыслом существования, мы подавляем свою душу, разрушаем свою личность и делаем невозможными любые серьезные взаимоотношения. Такое существование держится только на действии, и в нем проявляется наша индивидуальность. Как только люди, зараженные онтологической легковесностью, прекращают свою деятельность — их индивидуальность исчезает.

Будучи людьми, мы не можем прекратить свою деятельность и жить, слушаясь лишь своего сердца. Мы пытаемся утвердиться, став компетентными в каком-то виде деятельности. Общая идея Дейвида Леттермана, которую он высказал в последнем интервью, в основном сводилась к тому, что он чувствует себя самим собой лишь в те двадцать четыре часа, которые не заняты шоу. Если его последнее шоу было удачным, он чувствует себя хорошо. Если публика принимала его плохо — то ужасно. Женщины нашей культуры, несмотря на растущий феминизм, часто пытаются утвердиться, получив признание своей внешней красоты. Мерилин Монро, уже давно став знаменитой, ходила по ночным клубам, надев черный парик, чтобы проверить, может ли она по-прежнему привлекать мужчин как Норма Джин. Как только с ней переставали флиртовать, она начинала чувствовать душевную пустоту, даже после того, как за ней закрепилась слава самой красивой женщины в мире. Эта пустота в конце концов поглотила ее.

Как христиане, мы часто чувствуем неосознанное беспокойство из-за своей онтологической легковесности, даже когда молимся. Мы замечаем, что просим Бога «сделать» что-то или помочь нам «делать» это. Наши молитвы, кажется, исходят откуда-то с поверхности кожи, а не из глубины души. Мы уходим, чувствуя, что общения не получилось, что наша ноша не стала легче, и это на самом деле так.

Когда мы грешим, то тоже самоутверждаемся в маленьких романах, которые дают нам мгновенное удовлетворение без потери контроля над Стрелами. Часто, когда речь идет о грешнике, мы говорим, что он стал «пустым», с сожалением отмечая, что он утратил что-то самое существенное в себе. К. С. Льюис в своем романе «Великий развод» еще раз показывает состояние тех, кто никогда не находил себя. Когда жители ада попадают на небесные окраины и выходят из автобуса, то небесная трава кажется им такой реальной, что причиняет боль их ступням во время ходьбы. Они стали призрачными духами, которым надо приложить огромные усилия для того, чтобы просто ступить на небесные луга. Большинство из них вернулось в автобус, предпочитая адский «комфорт».

Мы тоже ощущаем духовную жизнь не как любовный роман, а как нечто обременительное, тяжелое, изматывающее и чуждое в нашем состоянии онтологической легковесности. Иисус позвал нас как Своих возлюбленных и сказал: «Приидите ко Мне, все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас; возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим; ибо иго Мое благо, и бремя Мое легко» (Мф. 11:28–30).

И тогда я ответил: «Я не знаю, как найти покой в Тебе, Иисус. Когда я пытаюсь обратиться к Тебе, то все, что я вижу, — это протянутые руки моих старых любовников, которые призывно машут, просят и соблазняют меня вернуться к ним. Все, что я могу слышать, — это гул их голосов. Где же Ты в этой абсолютной сумятице?»

Два года назад, утомленный трехгодичной духовной битвой, я пришел к тому, что задал вопрос так: «Иисус, если Твой Дух живет во мне как Дух Святой, Который мой Утешитель, почему я так часто чувствую себя одиноко, а Ты кажешься таким далеким?» И ответ Иисуса я нашел в Евангелии от Иоанна (15:5): «Я есмь Лоза, а вы ветви; кто пребывает во Мне, и Я в нем, тот приносит много плода; ибо без Меня не можете делать ничего». Иисус сказал: «Духовная жизнь требует большего, чем просто не грешить и творить добро. Для того чтобы жить в Царстве небесном, вы должны жить во Мне. Ваша личность во Мне».

«Если я не пребываю в Иисусе, то где же я пребываю?» — спросил я себя.

Я начал замечать, что когда я устал или чем-то обеспокоен, то в моей голове всплывают определенные фразы, которые ведут меня в какое-то знакомое место. Путешествие в это место часто начиналось для меня с чувства беспокойства, которое заставляло меня двигаться, как будто внутри было что-то такое, что надо было выразить словами, но я не мог ухватить суть. Я переживал это «что-то» как тревогу, одиночество и необходимость общения с кем-то. Если контакта не получалось, то я начинал говорить что-то типа: «Жизнь — мерзкая штука. Почему она всегда такая нелегкая? Ничего никогда не изменится». Если никто не замечал моей борьбы и не интересовался, что со мной, то эти фразы всплывали снова и снова все с большим цинизмом: «Разве кому-то есть до этого дело? Жизнь — просто шутка». Удивительно, но когда я произносил этот последний приговор, мне становилось легче. Тревога заметно уменьшалась.

Моим «утешителем», моим местом пребывания был цинизм и бунт. Тут я чувствовал себя свободным, чтобы принять немного кокаина для души — посмотреть фильм о насилии с какими-то приятно возбуждающими сексуальными сценками, выпить чуть больше алкоголя за обедом, чем обычно, — все то, что позволяло ненадолго почувствовать себя лучше. Я привык думать об этом просто как о плохих привычках. Но постепенно стал понимать, что за этим скрывается нечто большее: это места, где пребывает мой дух, это мои утешители и друзья в духовном плане; иначе говоря, вероломные любовники.