Шачинандана Свами - Путь великих прощаний Страница 4

Я вижу неспокойные сцены из своей собственной жизни. Всё быстрее и быстрее сменяют они друг друга: вот я в каноэ, захваченный штормом на Балтике; а вот я в автобусе дальнего следования, едущем через Хиндукуш, — и вдруг на одном из горных перевалов мальчишки разбивают окно; а еще через мгновение я вижу летящие в меня осколки стекла — это случилось, когда в Любляне в середине моей лекции сербы напали на словенцев...

Вдруг из этого хаоса выплывает, словно круглая луна в штормовую ночь, история из Самхит, полная глубокого смысла и мягкого покоя:

«...Сколько еще длиться сну материальной жизни? Когда мы обретем освобождение?» — спросил мудрый царь Джанака у своего необычного гостя, мудреца Аштавакры, одетого нищим странником. Тот посмотрел на царя своими темными глазами — глазами, под взглядом которых потускнела слава царя, затем встал, неспешно подошел к усыпанной драгоценными каменьями колонне и неожиданно обнял ее, крепко стиснув руки. Мученическим голосом он закричал: «Отпусти меня! Отпусти меня, в конце-то концов!

Как долго еще ты будешь держать меня... Дай мне наконец свободу!»

Не веря своим глазам, наблюдали царь и его придворные весь этот спектакль. Стража стала уже переглядываться — не вмешаться ли?

Тем временем святой взглянул на царя, разжал руки и неторопливо покинул царские покои.

Махараджа Джанака всё понял и последовал за ним в лес, чтобы получить от него знание — знание об искусстве самоотречения, знание о пути великих прощаний.

На этом месте мои хаотичные видения продолжились. Вот я скачу на коне по деревенской улице и никак не могу его остановить. Конь бежит все быстрее и быстрее, мы галопом проносимся через деревню и нагоняем похоронную процессию. Я заглядываю в гроб и вижу в нем себя...

У каждого бывали такие сны-кошмары. Возможно, это от непривычной обстановки — ведь я нахожусь в летящем самолете. Или причина в другом — в бессознательном желании изменить что-то, в желании убежать от чего-то, не поддающегося лечению?

«Вам, наверное, приснилось что-то плохое. Вы кричали во сне», — доброжелательный, улыбчивый индус, мой сосед, растолкал меня. Я и не подозревал, что всё так серьезно, — этот фильм-катастрофа пришелся как нельзя кстати. Теперь-то я знаю лучше, чем когда бы то ни было, — я должен что-то изменить! Сейчас очень благоприятный момент: я направляюсь в паломничество, туда, где я могу надеяться на божественное вмешательство, ведь мы едем в одно из самых священных мест на Земле — Бадринатх.

Я благодарю своего соседа, устраиваюсь поудобнее и своем узком кресле и засыпаю спокойным сном до самого нашего приземления в Дели.

2. Мать-Ганга

В Бенгалии Я обрету приют у двух женщин: у Моей собственной матери и у матери-Ганги.

Обе они очень милостивы.

(Шри Чайтанья Махапрабху)

Почему каждый раз приходится прибывать в Дели именно в два часа ночи?! Сначала ждешь, чтобы пройти паспортный контроль, потом ждешь багаж — всё как во сне.

Наконец-то мы — Атмананда, Бхарата и я — покидаем аэропорт. С дружескими улыбками и цветочными гирляндами в руках нас встречают доктор Аурелиус и незнакомый индус, представившийся нашим водителем. Бала-Гопал и Лакшман тоже здесь. В аэропорту всю ночь напролет показывали безвкусные индийские фильмы, и им приходилось выслушивать весь этот вздор. Теперь наша группа в полном сборе. Еще час уходит на погрузку багажа, и вот наконец мы садимся в джип и мчимся по направлению к Хардвару.

Ночные поездки по Индии весьма напоминают лихорадочный сон, особенно если ты устал. Из темноты на тебя выплывают картины большого Дели: бесчисленные попрошайки на краю дороги, протягивающие к тебе трясущиеся руки; солдаты на КПП; буйвол в грузовике, водитель которого то и дело засыпает, и грузовик едет зигзагами, так что обогнать его не представляется возможным...

Наконец мы выезжаем из города, но кошмар продолжается: верблюды тащат в повозках своих спящих хозяев; чем-то напуганный слон внезапно перебегает дорогу, и мы еле успеваем затормозить; вконец обкуренный водитель грузовика пытается завести свою сломанную колымагу такими способами, что нормальному человеку и не снилось...

Под утро, совершенно изможденные, мы подъезжаем к одному из ашрамов на берегу Ганги и засыпаем в тишине, освобождая свою психику от Запада и индийской ночи.

Много часов спустя одеяло глубокого сна становится тоньше, и сквозь него начинают пробиваться первые звуки: тихое журчание Ганги, и на его фоне — индийский гобой, выводящий одну и ту же мелодию; его жалобные звуки напоминают одновременно священный гимн и мягкую джазовую импровизацию. Отдохнувший и веселый, радуясь, что всё позади, я отбрасываю сон и подхожу к окну. С высоты третьего этажа нашего ашрама, возведенного прямо на набережной, видна мать-Ганга, несущая отсюда свои умиротворяющие бесконечные волны через всю индийскую равнину.

Хардвар значит «ворота, ведущие в обитель Хари». Это последний большой город перед Гималаями. В прошлом многие люди, следуя традиции, совершали в Гималаи особое паломничество — «Путь без возврата». Они покидали свои родные края и бродили по Гималаям, пока не ослабевали и в конце концов не оставляли тело. Такой вид смерти, конечно, могли выбрать себе лишь духовно развитые люди. Для таких людей Гималаи всегда были излюбленным местом успокоения. В «Бхагавад-гите» Кришна объясняет, что из всех неподвижных предметов Он — Гималаи, последнее прибежище.

Однако в Гималаи ходят не только те, кому недолго осталось ждать смерти. Эти горы славятся своими природными богатствами. Йоги и отшельники могут найти себе жилище в одной из бесчисленных горных пещер, деревья и кустарники дают достаточно фруктов и ягод, утолить жажду можно из природных источников, а кроме того, здесь очень много лечебных трав и минералов. Даже самый бедный человек может жить в этих бескрайних горах.

О тех, кто ищет прибежище в Гималаях, очень точно сказано в «Шримад-Бхагаватам»:

Есть два вида мудрых людей: те, кто своим собственным умом понял призрачность и безнадежность материального образа жизни, и те, кто узнал об этом от других. В обоих случаях такие люди, достигнув просветления, покидают свой дом, во всем полагаясь на Верховного Господа, пребывающего в их сердцах.

Моя цель такая же, с той только разницей, что я, по крайней мере с географической точки зрения, без сомнения приду обратно. На этом пути мне нужно будет измениться, чтобы прояснить свой внутренний конфликт и найти выход. Итак, это будет прощание с конфликтом! Я снова и снова хочу отправиться в путь, я хочу и дальше идти по жизни — разумеется, в своем нынешнем теле, не отгораживаясь от своих обязанностей. И я знаю, как много сил мне для этого нужно.

Мне в голову приходит одна цитата, не помню, где я ее слышал: «Мы говорим, что это тяжело, и потому мы не делаем этого, но на самом деле, если мы не делаем этого, нам становится тяжело».

Мне следует поучиться у змеи, которая периодически ищет уединения, чтобы поменять свою кожу. Эту старую кожу, с которой мы должны расстаться, можно уподобить устаревшим оценкам и взглядам, принципам, источником которых является наш эгоизм, привычкам, не поддающимся излечению, а иногда даже надежде на своих попутчиков. Не расчистив участок, невозможно посадить семена Нового.

Я хочу также взять уроки у кенгуру, которые никогда не пятятся назад, а еще у дельфинов, которые всё совершают, как игру, где нет соперничества, нет победителя и побежденного.

С такими мыслями я отправляюсь к Ганге. Из комнат моих попутчиков, кроме редкого храпа, ничего не слышно. Вот я спускаюсь по ступенькам, пробираюсь через лабиринт переулков, то и дело спрашиваю: «Ганга-ма? Ганга-ма?»[4] — и наконец выхожу на набережную. Кроме меня, здесь никого нет. Прекрасно!

Я сажусь на лестнице на берегу и просто наблюдаю, позволяя впечатлениям завладеть мной. В спокойных потоках, несущихся вдаль, можно увидеть немало интересного. Вначале видишь только волны и их узоры, затем намечаешь какой-то кокосовый орех или кусок чьего-то сари.

Мои самые приятные воспоминания об Индии тесно связаны с матерью-Гангой. Это было, если не ошибаюсь, м 1975 году, я тогда в первый раз приехал в Шридхаму Майяпур[5]. Я до сих пор всё очень хорошо помню — как я бежал к Ганге, как обвязался полотенцем и вошел к ее прохладные воды. И вот я уже целиком окружен этими водами, с чувством, что обо мне заботится кто-то добрый и внимательный. Я немного поплавал и решил уже было возвратиться на берег, но, не дойдя до него несколько шагов, почувствовал неодолимое желание сделать Ганге какой-нибудь подарок. Говорится, что когда подносишь Ганге ее же собственную воду, то она принимает ее как знак нашей любви.