Бхагван Шри (ОШО) - Без малейших усилий. Беседы о суфийских историях Страница 45

Гештальты сменяют друг друга. У ребенка свой особый гештальт. Если вы дадите ему цветок и банкноту стоимостью в сто рупий, он потянется к цветку.

Когда-то в моем родном городе жил бродяга, который все время сидел под деревом у реки. Не только в городе, но и за его пределами в ходу была одна шутка: люди предлагали ему на выбор одну рупию или одну анну, и он никогда не выбирал рупию. Даже если вы предлагали ему банкноту в сто рупий или одну анну: «Выбирай что хочешь», — он всегда выбирал монету в одну анну. И так продолжалось годами.

Однажды я спросил этого старика: «Тебе, должно быть, известна разница, ты не выглядишь глупцом — почему ты не берешь банкноту в сто рупий, когда тебе ее предлагают?»

Он ответил: «Тогда игра закончится. Они перестанут давать мне даже одну анну. Они радуются моей глупости, а я совсем не глуп. Не говори мне, что я должен выбрать банкноту в сто рупий. Я могу выбрать ее, но только один раз: после этого никто больше не будет играть со мной в эту игру. Их радует моя глупость и моя радость монетке. Но я вовсе не так глуп, как им кажется. Уже двадцать лет я живу этой игрой. Я всегда выбираю самую мелкую монету из предложенных, а они радуются моей глупости. Но я вовсе не глуп».

Ребенок выберет цветок. Он не глуп, просто у него другой гештальт. Банкнота в сто рупий для него ничто, он еще не вступил в рыночный мир, в котором банкнота в сто рупий что-то значит. Но если вы предложите ему чистый лист бумаги и банкноту в сто рупий, возможно, он выберет сто рупий — но вовсе не из-за того, что это сто рупий, а из-за того, что банкнота цветная, раскрашенная. У него другой гештальт.

У юноши один гештальт, у старика — другой.

Вот откуда эта пропасть между поколениями — у них разные гештальты, и эти гештальты сменяют друг друга. Гештальты сменяют друг друга не только из года в год, они меняются каждый миг. Сегодня утром вы были полны любви, а сейчас кипите от злости: один гештальт пришел на смену другому. Когда вы были полны любви, злость отошла на задний план, в фокусе была любовь. Сейчас вы злитесь — любовь отошла на задний план, а злость оказалась в фокусе.

Но запомните: ничто не исчезает. Все остается, всегда остается. Меняется только гештальт. Одно выходит на передний план, другое отступает на задний, одно поднимается на поверхность, другое опускается на дно. Но ничего не пропадает — ничто не может пропасть. Все продолжается, и продолжается вечно. Все всегда есть. Это то, что индуисты называют нама-рупой. Это индуистское понятие, нама-рупа, может пролить некоторый свет на гештальт, указать на один его нюанс. Индуисты говорят, что только имя и форма изменяются, а реальность остается все той же самой.

Поэтому не пытайтесь уничтожить эго — у вас ничего не выйдет. Если вы попытаетесь уничтожить свое эго, вы станете очень и очень скромным человеком, но запомните: все дело в этом «очень и очень». Вы не сможете стать просто скромным человеком, вы станете очень и очень скромным — это и будет тем местечком, куда спрячется ваше эго. Затем вы начнете требовать признания вас самым скромным человеком на земле.

Вот какой анекдот я прочитал однажды.

Трое монахов из трех христианских монастырей встречаются на перекрестке дорог. Конечно, они принялись бахвалиться друг перед другом. Один говорит:

— Вам следует признать, что из нашего монастыря вышло множество святых. Ваши монастыри ни в какое сравнение не идут с нашим. Вы только подумайте, какое у нас славное прошлое — сколько святых было в нашем монастыре!

— Ты прав, — отзывается второй. — Но тебе придется признать, что из стен нашего монастыря вышли величайшие теологи — великие философы, великие схоласты, систематизаторы. Вряд ли ты вспомнишь хоть одного теолога того же масштаба, каких у нас можно насчитать тысячами.

Затем оба поворачиваются к третьему.

— Как жаль, что тебе нечем гордиться, — сочувствуют они.

— Да, у нас не было великих святых, это правда, — соглашается третий. — И у нас не было великих мыслителей, теологов, это тоже правда. Но если говорить о смирении, никто не сможет с нами сравниться.

Если говорить о смирении, никто не сможет с нами сравниться! Что же это за смирение такое, если вы превосходите всех?!

Гештальт изменился. Эго опустилось на дно, но продолжает действовать оттуда. Теперь вы полны смирения, но не позволите никому сравниться с вами в этом. Смиренный человек должен быть позади всех — каким образом он оказался впереди? Но смиренный человек всегда хочет в своем смирении превосходить всех. Эго не умерло, оно не может умереть. Оно просто перебралось на более глубокий уровень подсознательного и действует оттуда, контролирует все оттуда. На поверхности смирение, а эго из глубины его контролирует. Смирение находится под контролем эго.

Взгляните на людей, которые говорят и думают, что они полны смирения, загляните им в глаза: вы не увидите там никакого смирения, а найдете одну лишь утонченную гордость. Это благочестивые эгоисты, святые эгоисты. А когда эго возомнит себя святым, оно становится еще более ядовитым. Яд сам по себе опасен, а когда он становится святой отравой, он опаснее во много раз.

Вы не можете уничтожить эго. Если вы попытаетесь это сделать, произойдут два события. Во-первых, ваша жизнь станет монотонной, она потеряет напряжение, которое сообщают ей противоположности. В ней не будет музыки. Вот почему монахи так монотонны.

Однажды одного великого американского актера спросили — у него брали интервью: «Скажите, пожалуйста, что было самым большим разочарованием в вашей жизни?» Должно быть, человек, задававший этот вопрос, думал, что в жизни любого актера полно разочарований: когда люди равнодушны к его игре, когда они не аплодируют, когда игра у актера получается неубедительной.

Актер переспросил: «Величайшее разочарование в моей жизни, вы говорите? Да, такое было однажды… Я был мальчиком, маленьким мальчиком. Я шел по дороге и неподалеку от дороги увидел большой купол — я подумал, что это, должно быть, цирк. Но у меня не было денег, и тогда я попробовал пробраться внутрь, минуя главный вход. Мне удалось пробраться через задние двери, однако, когда я пробрался внутрь, оказалось, что это вовсе не цирк. Там читал свою проповедь священник — и это было величайшим разочарованием в моей жизни».

Священники, монахи ужасно монотонны, смертельно скучны, в них нет музыки, нет гармонии, потому что они пытаются скакать на одной ноге, лететь на одном крыле. Они пытаются улучшить самого господа Бога. Даже Бог не обходится без двух, а они пытаются добиться этого. Конечно, они могут проскакать немного на одной ноге — вот что такое их проповеди. Или они могут попробовать пролететь на одном крыле — результат плачевный, они падают наземь. Или же они могут на один лад повторять все ту же ноту, играя на ви$не…

Я слышал такую историю. Однажды вечером жена Муллы Насреддина не выдержала и с раздражением сказала ему:

— Довольно — я не желаю больше этого терпеть! Почему ты часами играешь одну и ту же ноту на своей ви$не? Я слышала игру многих людей, но никто до такого не додумался. Они чередуют ноты, меняют положение рук. А ты все время играешь одно и то же!

— Прекрати! — воскликнул Насреддин. — Ты ничего не понимаешь. Я ведь играю уже двадцать лет. Другие меняют положение рук, потому что они до сих пор не нашли правильного положения. А я нашел, так зачем мне что-то менять? Вот я и играю одну и ту же ноту.

Это и есть нота монахов, священников, религиозных людей. Они такие печальные, такие серьезные, такие мрачные, такие торжественные — мертвые могилы, из которых не доносится звуков жизни. Они убили религию. Они захватили все храмы и все церкви.

А храм — это место для праздника. Храм — это место для вознесения благодарности. Храм должен быть местом, где каждый обретает умение жить и умение любить, умение молиться и умение быть счастливым. А они сделали это местом смертельной серьезности. Теперь здесь все напоминает кладбище, а не храм. В таких храмах поклоняются только мертвому богу.

А Бог живой, он в деревьях, в облаках, в щебечущих птицах! Бог — это и есть жизнь, а жизнь зависит от наличия двух половинок. Конечно же, это не просто наличие двух половинок, это глубокая гармония между двумя половинками, между многими частями. Это одно, проявляющее себя во множестве.

Не пытайтесь уничтожить эго — так вы просто подавите его, и вы так и не поймете, что значит быть живым в этой жизни. Вы упустите саму возможность этого.

Что же делать? Просто поменяйте гештальт. Не отождествляйте себя с частью — потому что вы также и целое. И не отождествляйте себя с целым — потому что вы также и часть.

Говоря проще: не отождествляйте себя ни с чем.