Вадим Бакусев - Лестница в бездну Страница 51

Итак, восприятие расширяется, когда происходит «остановка мира», связанная с «очищением острова тональ»; лучше сказать, когда наступает целый комплекс внутренних событий, каждое из которых представляет аспект одного и того же внутреннего достижения (сюда входят еще «остановка внутреннего диалога», победа над чувством собственной важности и т. д.). Достижение это, традиционное в восточных практиках, состоит в устранении сознательного «я», подчиняющего жизнь и познание только своим интересам, с командного, господского места, но в отличие от этих практик никак не связано с аскезой, с умерщвлением плоти, и не направлено на окончательное уничтожение «я». Зато оно связано с переоценкой всех ценностей, и это, пожалуй, единственный случай, когда американский автор прямо цитирует немецкого[9].

Мало того, кастанедовская практика нацелена на некоторую активность — но эта активность особого рода. Она заключается в войне с собственной природой как обычного человеческого существа, с ее познанием, выслеживанием («сталкингом») и преодолением, и тот, кто находится в состоянии такой войны, «битвы за знание», само собой разумеется, называется у Кастанеды, как и у Ницше, воином. Воин практикует, в сущности, активность, направленную против другой, ненужной активности «я» и его обычного режима восприятия, одной активностью подавляет другую — этот аспект практики называется «неделанием».

Но венец всех подготовительных практик у Кастанеды — это, конечно, победа над чувством собственной важности. Эта великолепная вещь, однако, не столь очевидна, как может казаться знатокам «традиций» и даже самого Кастанеды. О чувстве собственной важности он говорит много и горячо, а также вполне прозрачно. Но в его 7-й книге есть одно очень мало заметное место, где дон Хуан разъясняет ученику, что у этого чувства есть два аспекта: оно ответственно не только за всю «нашу внутреннюю гниль», но и за все самое лучшее, что в нас есть. С первым все ясно, но как быть со вторым? Больше о нем у Кастанеды не услышать ни слова — будто учитель забыл объяснить ему это, а спросить ученик так и не догадался.

Я думаю, речь тут идет о том, что чувство собственной важности — один его аспект — это неотъемлемая часть процесса самостановления, необходимая для его «разгона» и влета в личностную стихию из коллективной (последняя в случае Кастанеды — подчиненность «социальным конвенциям восприятия», закрывающим путь к реальности). Обе темы можно увидеть и у Ницше: с одной стороны, ценность индивидуализма и даже «эгоизма», с другой — буддистское отрицание «я» и повторные заклинания «дело не во мне!». В обоих случаях можно понять: «гнилостный», негативный аспект чувства собственной важности можно победить только другим его же аспектом, позитивным. Результатом такой победы будет — получение возможности расширить восприятие вообще и сознание в частности.

Что же получается или должно получаться в результате достигнутого расширения восприятия? Прежде всего, практикующий выходит за пределы «соглашения о реальности», молча или инстинктивно заключенного, согласно Кастанеде, между всеми остальными людьми, — «социального» (читай: коллективного) соглашения. Это соглашение предполагает, что реальность описывается (то есть восприятие организуется) одним, и только одним способом — так, что мир воспринимается как мир отдельных, «плотных» материальных вещей, объектов, наделенных разве что кинетической или потенциальной энергией. Заодно оно, конечно, означает, что все другие возможные способы восприятия исключаются напрочь. Но существуют ли эти другие способы восприятия на самом деле? Может быть, кроме обычного мира плотных предметов, и воспринимать нечего — разве что иллюзии впавших в бред психотиков?

Кастанеда утверждает, что, напротив, обычное восприятие, которое обеспечивается «первым вниманием», дает доступ лишь к ничтожно малой части всего потенциально воспринимаемого — безграничности, куда входят «неизвестное» и «непознаваемое». Мало того, человечество, живущее только в нем, обречено на ограничение своей свободы, оно заключено внутри иллюзии реальности, в то время как сама реальность ему недоступна. Ограниченность и иллюзорность «обычного» человеческого восприятия порождает тяжелые, уродующие жизнь предрассудки (на языке Ницше — «слишком человеческое»), в том числе социальные, обыденные, научные, моральные и религиозные. Отказываясь от реальности и свободы, человечество изменяет собственной магической природе.

Надо сказать, у кастанедовских магов есть свое представление о «декадансе» этой природы, типологически близкое к моей перспективе. Правда, оно не слишком удачно встроено в их же представления о поиске полной свободы как цели человеческого существования — по крайней мере, надо делать специальные усилия, чтобы обойти эту неудачу. Дон Хуан у Кастанеды (см. 8-ю книгу) говорит о магии как «возвращении в рай», и можно подумать, что оно равняется филогенетическому возвращению к древности, когда «точка сборки» всего человечества находилась в «месте безмолвного знания», в своем «генеральном положении», но затем, по мере развития в человеке «эгоизма», сместилась к «месту разума», которое и занимает по сей день, перекрывая пути к свободе.

Усилия, о которых я упомянул, состоят в том, чтобы самостоятельно догадаться: хотя безмолвное знание и должно быть «снова» достигнуто на пути к этой свободе, дело на этом остановиться не может, ведь такое состояние равнозначно более или менее полной бессознательности и зиянию личности. Свобода в нем есть, вот только пользоваться ею некому, а потому она не реализуется. И «эгоизм», развитый человечеством в ходе его «декаданса», был, может быть, окольной и неловкой попыткой добиться личности, хотя и попыткой крайне неудачной. Теперь же, чтобы исправить дело, необходимо, по Кастанеде, изменить природу человека, вернув ей ее «магическую» сущность, и только после этого (я снова домысливаю) пойти вперед по пути к полному освобождению.

Что же это за природа и что дает человеку необычное, «магическое» восприятие? Оно дает возможность воспринимать, с одной стороны, энергетическую (то есть объективно-психическую) основу реальности вообще, саму реальность, а с другой — многообразные «иные миры», или, лучше сказать, другие стороны единой вселенной. Такое расширенное восприятие достижимо только в результате изменения человеком своей природы, а именно развития им своего «энергетического тела». Это тело — в сущности, психическое тело обычного человека, которое маги специально обучают и тренируют, так что в конце концов оно из «спящего», полностью бессознательного становится сознательным — умным и самостоятельным, способным действовать, выполняя задания, превышающие человеческие силы.

Такая трансформация человеческой природы, а, точнее, психики, входящей, по Кастанеде, во «второе внимание», открывает доступ к нагуалю, бессознательному, возможность взаимодействовать с ним, получать его энергию и пользоваться ею — во-первых, приобретая прямое знание (ибо нагуаль «осознает все», но безлично), а во-вторых, способность еще глубже изменять собственную природу (а заодно и окружающее), овладевать необычными способностями восприятия и действия, а также властью над собой, иными словами, раздвигать рамки своей свободы.

Первый шаг на пути к свободе — избавление от «ограничений, налагаемых социальной обусловленностью восприятия», то есть от иллюзии, и возможность воспринимать подлинную реальность— мир как «вечность» и бесконечность. Второй шаг — способность целенаправленно, осознанно действовать в тех слоях реальности, что недоступны обычному восприятию и, конечно, действию. Наконец, третий шаг — полное изменение человеческой природы и переход на следующую ступень эволюции человечества (пока в лице, разумеется, только его отдельных представителей — магов, или шаманов; я предпочитаю использовать здесь первое слово из тех, которые употребляет Кастанеда, поскольку второе имеет слишком специально-этнографический смысл, а уж такие синонимичные им обороты, как «видящие» и «знающие», «люди знания» — так сказать, гностики — чересчур стилистически выпуклы).

Эта третья, трансцендентная ступень достигается, когда маг входит в «третье внимание» — как можно понять Кастанеду, состояние полного и постоянного сознания всего и вся, полученное путем окончательной интеграции сознания и бессознательного, а также физического и энергетического тел человека. Его необходимое предусловие — обретение практикующим «целостности самого себя»[10], а цена, которую ему приходится за это платить, — смерть. Речь идет, конечно, о хорошо известной в «духовных практиках» так называемой малой смерти— точке прерывания прежней непрерывности человека; после такого прерывания следует его «новое рождение», а все обычные свойства меняются на новые; возникает новая непрерывность.