Бхагаван Раджниш - Библия Раджниша. Том 2. Книга 1 Страница 61

Там вы не встретите никакого Бога, никакой души, никаких ангелов - все это вымысел. Если вы встретите кого-то, то вспомните, что вы снова галлюцинируете. Если вы встретите Иисуса, выбросьте его! Если вы встретите Кришну, скажите ему: «Убирайся. Это место не для людей. Оставь меня одного». Только Будда имел смелость сказать: «Если вы встретите меня в пути, немедленно отсеките мне голову».

Вы должны отсечь голову Будде; иначе вы не будете одни, — а если вы не будете одни, то как вы сможете познать себя?

В уединении, неожиданно, из ниоткуда, приходит аромат, называемый просветлением. Вы становитесь светящимися; вы впервые полны света, вся тьма исчезла.

Ночь прошла, солнце взошло - и восход никогда не станет закатом.

Беседа 14.

ОБЩЕСТВО ВЫТЕСНЯЕТ ВАС ИЗ СЕБЯ; РЕЛИГИЯ ВЫГОНЯЕТ ИЗ ВАС ТОЛПУ

13 декабря 1984 года

Бхагаван,

Почему, прежде всего, люди оказались отвлеченными от своей изначальной самости, от самого себя?

Человек рождается как неизвестное, как непознанная потенциальная возможность.

Когда он приходит в мир, его изначальное лицо недоступно. Он должен еще найти его. Это станет для него открытием, и в этом вся красота. И в этом различие между человеческим существом и вещью.

Вещь лишена потенциала, она есть то, что есть. Стол - это стол, стул - это стул. Стул никогда не станет чем-то другим, у него нет потенциальной возможности; у него есть только актуальность. Он не является семенем чего-то другого.

Человек - не вещь.

Отсюда все проблемы и вся радость, все вызовы и все неприятности.

Ребенок приходит пустым, на нем ничего не записано, нет никаких указаний на то, кем он станет, - все измерения открыты.

Это первая основная вещь, которую нужно понять: ребенок - это не вещь, ребенок - существо.

Он еще не готов, он лишь только собирается быть. Он -процесс, и нет возможности предсказать, где его цель; каким будет окончательный исход его жизненных переживаний, мук, тревог, восторгов; каким будет конечный итог? В начале суммарный итог всей его жизни не доступен.

Он не приносит вместе с собой план своей жизни. Вас дурачили все астрологи, хироманты, и они могут дурачить вас, потому что для этого был шанс. Родителей заботит, кем станет их ребенок. Их забота исходит из любви, поэтому их могут эксплуатировать любые жулики. Эти жулики предсказывают: «Из него получится это или то», - но они не причиняют много вреда; они просто немного наживаются. Их предсказания никогда не сбываются.

Большего масштаба проблема возникает со священником, с политиком, с педагогами. Политик не интересуется, в чем состоит настоящий потенциал ребенка. Он заинтересован в том, чтобы этот ребенок стал частью его пути к власти. Он вносит свой вклад в каждого ребенка, потому что каждый ребенок - потенциальный друг или враг. Хорошо начать собирать голоса как можно раньше. Поэтому до того, как ребенок начнет двигаться своим путем, его отвлекают на тот путь, на котором исполняются желания политика, но который убьет семя в самом ребенке.

И священник заинтересован - он сделал свой вклад. Папа тем больше папа, чем больше у него католиков в мире. Если католики исчезнут, какой будет ценность папы? Кто позаботится о нем? Каждый рождающийся ребенок имеет некоторую силу, которую могут эксплуатировать священники, политики...

Вскоре ребенок станет полноправным гражданином мира - его надо схватить поскорее. Он должен стать католиком, если родился у католических родителей, или если по счастью он сирота, то мать Тереза присмотрит за ним и обратит его в католичество. Они чрезвычайно счастливы: чем больше в мире сирот, тем больше Нобелевских премий может получить мать Тереза, - и чем больше сирот, тем, значит, больше католиков. Чем больше в мире бедных людей... их очень легко можно обратить в христианство.

Иисус говорит, что не хлебом единым жив человек. Это истина подлинного человека, но это не истина, когда речь идет о массах. Когда вопрос касается масс, я говорю вам, человек живет хлебом и только хлебом. И есть только массы — где же он, подлинный человек?

Эти политики, эти священники, эти школьные учителя никого не предоставляют самому себе, чтобы человек мог стать подлинным, чтобы он мог получить свое изначальное лицо, чтобы он смог найти себя. Повсюду есть люди, имеющие свои насущные интересы в каждом ребенке. А ребенок - это просто табула раза, чистая доска, ничего не написано на нем; написать на нем что-нибудь - великое искушение для каждого. Родители, конечно, хотели бы написать свою религию, свою касту, свою философию, свою политику, ведь ребенок должен принадлежать им. Ребенок должен нести их наследие.

Если они на протяжении столетий были индусами, ребенок должен быть индусом, нести наследие индуизма следующим поколениям. Их не интересует собственный потенциал ребенка — никого он не интересует, - они заинтересованы в своем собственном вкладе и, конечно, вкладывают все...

Родители так много вкладывают в ребенка, дают ему жизнь, воспитывают его, дают ему образование; и все с условием -говорится об этом или нет, не важно. Однажды они спросят: «Мы так много сделали для тебя, теперь настало время тебе сделать что-нибудь для нас». Скорее всего, они и сами не осознают, что они делают, потому что именно так они воспитывались своими родителями, - из поколения в поколение все тот же процесс.

Учитель заинтересован в том, чтобы учащийся достойно представлял его. Религиозный учитель заинтересован в том, чтобы ученик был моделью его учения...

Я хочу, чтобы вы запомнили, что каждый заинтересован в ребенке ради чего-то такого, в чем у ребенка совершенно нет интереса.

Сам же ребенок совершенно беспомощен, он не может сражаться со всеми этими людьми. Они сильны. Он зависит от них; если они захотят что-нибудь сделать из него, он станет этим. Ребенку абсолютно ясно, что, если он пойдет против родителей, он поступит неправильно, он изменит им. Эти идеи прививаются ему теми же родителями, священниками, учителями. Он чувствует свою вину.

Любое утверждение своей собственной самости, своего «я», становится его виной, а всякое притязание родителей, религиозных священников, работников образования, политиков, - которое есть лишь притязание, - оплачивается очень хорошо. Ребенок с самого начала выучивается политике: выучивается, как быть лицемером, как быть подлым. Будьте подлинными, и вы понесете наказание. Теперь у ребенка есть простая арифметика, и вы не можете осуждать его за нее.

В моем детстве, - поскольку об этом я могу говорить более авторитетно; я не знаю вашего детства, я знаю лишь свое детство, - это было вопросом каждого дня. Меня постоянно просили быть правдивым. И я сказал отцу: «Всякий раз, когда вы говорите мне быть правдивым, вспомните одну вещь: правда должна вознаграждаться; иначе вы принуждаете меня не быть правдивым. А я хочу быть правдивым».

Так очень просто я выразил то, что истина не оплачивается: вас наказывают за нее. Ложь оплачивается: вас награждают за нее. Этот вопрос был решающим, очень важным. Поэтому я дал ясно понять родителям, что: «Если вы хотите, чтобы я был правдивым, то тогда правда должна вознаграждаться, и не в будущей жизни, а здесь и сейчас, потому что я буду правдивым здесь и сейчас. А если правда не вознаграждается, если меня за нее будут наказывать, то тем самым вы заставите меня лгать. Так что поймите это ясно; тогда для меня не будет проблем, я всегда буду правдивым».

Я не думаю, что каждый ребенок пытается выразить все это и заключает об этом с родителями такой ясно сформулированный договор. Но с моим отцом такой договор был заключен. Как бы эта правда ни шла против него, его морали, его семьи, его общества, его уважения, не важно; важно, чтобы я был правдивым. И за это мне следовала немедленная награда: «Иначе в следующий раз, знайте, я буду говорить то, что вы хотите услышать, - но помните, это будет ложь».

В тот день, когда я впервые высказал это моему отцу, он сказал: «Позволь мне подумать об этом, поскольку мне кажется, что ты разыгрываешь здесь какой-то трюк. Ты раскидываешь передо мною какую-то тонкую сеть. Ты совершаешь какой-нибудь вред и говоришь правду, и я должен буду наградить тебя за этот вред».

Я сказал: «Ваше дело решать, хотите ли вы, чтобы я был правдивым или нет. В любом случае я буду делать то, что захочу. Так или иначе вред уже причинен. Он произошел от самого вопроса: быть правдивым или не быть правдивым? Так что зачем вносить в это дело вред? Он уже случился. Теперь с этим уже ничего не сделаешь. Этого не исправить».

«Можно сделать следующее: вы заставляете меня лгать, и я лгу. А я могу лгать с таким лицом, что вы будете в совершенной уверенности, что я говорю правду. Я выучусь этому. Если это способ, то пусть так будет, но помните, на вас лежит ответственность за то, что вы отвлекли меня от истины, потому что вы вознаграждали ложь и наказывали правду. Можете подумать над этим. Я не спешу. Вы меня спрашиваете».