Библия Раджниша. Том 1. Книга 1 - Раджниш Бхагаван Шри "Ошо" Страница 61

Он сказал: «Это представляйся стоящим испытанием». И случилось то, что должно было случиться: жена не излечилась. То было просто совпадение. Что могла эта обезьяна — и к тому же не живая, просто каменная обезьяна, — что она могла сделать? Всего лишь совпадение. Он так рассердился — на меня, не на свою веру. Я сказал ему: «Остыньте, вглядитесь в смысл. Я просто помог вам увидеть, что то, - было просто совпадение. Если бы это было реально, Хануман помог бы вам снова. Если я не убедил вас, попытайтесь еще раз. Можете испытывать столько раз, сколько захотите».

«Ваша вера основывается на такой глупой идее: Бог устроил вам заказ из бюро по трудоустройству, и в этом его убедила обезьяна. А теперь вы сердитесь на меня — по какой причине? Я для вас ничего не сделал. Я просто дал вам еще один шанс проверить. И теперь вы узнали, что это было простое совпадение. Теперь есть сомнение — вы дурачили себя, ни Рама, ни Хануман не принимали участия в этом. Вы просто дурачили себя».

Вера — это бегство. Я сказал ему: «Вы сердитесь, потому что я показал вам вашу рану. Вам не убежать от этой раны так просто. И даже если вы убежите, рана не исчезнет. Вы можете повернуться к ней спиной, от этого будет только хуже; она может стать раком. Что-то нужно делать, побег — это не выход».

Вера — это бегство. Теист притворяется, будто знает. Атеист притворяется, что он также знает, знает, что Бога нет. Ни теист не пытается вглядеться в существование, ни атеист. И работа атеиста даже намного труднее работы теиста. Ведь теист пытается найти что-то — присутствие, существование Бога; у него хотя бы есть гипотеза, над которой можно работать. У атеиста совсем нет гипотезы; он начинает с идеи: «Бога нет».

Тогда что же искать и к чему стремиться? К не-Богу? Трудно иметь идею о том, что есть Бог; еще труднее иметь идею о том, что есть не-Бог.

Может быть, теист сможет случайно натолкнуться на Бога, но атеист случайно на не-Бога не натолкнется, поскольку не-Бог означает просто что-то отсутствующее. Нельзя натолкнуться на отсутствующее. Теист имеет, по крайней мере, возможность преобразовать свою веру в гипотезу о том, что: «Я не верю, что Бог существует, но гипотетически я предполагаю, что он может существовать, и я попытаюсь поискать Его». Какие гипотезы могут быть у атеиста? Он отрицает. Отрицание не может быть гипотезой. Гипотезой может быть положительность. Атеист находится в гораздо более трудной ситуации.

Но, кроме того, при другом подходе он находится в более удобной ситуации, чем теист.

Теист не может избавиться от сомнения. Оно всегда остается под его верой. Он не может отбросить его прочь. Вера и сомнение — две стороны одной монеты. Вы отбрасываете одну, при этом отбрасывается и другая. Вы сохраняете одну, сохраняется и другая. Но атеист при другом подходе находится в более удобной ситуации: Бога нет — поэтому нет и вопроса о сомнении. Нельзя сомневаться в том, чего нет. Можно сомневаться в том, что есть или может быть. Но если вы решили, что нет ничего похожего на Бога, вы не можете сомневаться. Вы не можете верить; вы не можете сомневаться. Но вы не можете и преуспеть в своем поиске.

Атеист отбросил свое сомнение гораздо более полно, гораздо более основательно, чем теист. У теиста сомнение спрятано как раз под верой. У атеиста нет спрятанного сомнения; он отбросил сомнение очень далеко, очень глубоко - в бессознательное. Вы не можете полностью избавиться от него; это возможно только в том случае, когда вы не знаете о нем. Но вы можете обмануть. Атеист может обманывать намного легче, чем теист. Поэтому атеизм разрастается, а теизм сжимается.

По мере того, как человек становится более разумным, более образованным, более культурным, атеизм становится более выпуклым, более рельефным, а теизм становится чем-то не в духе времени. Даже те, кто ходит в церкви, храмы, мечети, синагоги, глубоко внутри себя знают, что все это лишь следование социальным условностям. Это хорошо, респектабельно: эти места используются ими просто как клубы. Они не верят; они даже не беспокоятся об этом.

Я был профессором в двух университетах. Последний из оставленных мною университетов имел почти сто пятьдесят профессоров. И общая профессорская комната все время жила в напряженном обсуждении всякого рода слухов, новостей. Я оставался в этом университете почти девять лет и постоянно наблюдал, слушал... Начнет ли кто-нибудь дискуссию о Боге?

Сто пятьдесят профессоров, среди которых, может быть, семь принадлежали факультету философии, пять — факультету психологии, четыре — факультету теологии, — ну хотя бы эти люди? Но нет. Обсуждались актеры, обсуждались актрисы, обсуждались фильмы, обсуждались романы, обсуждались даже любовные делишки среди студентов — была, конечно, и всевозможная политика.

Вы удивитесь, наблюдая этих сто пятьдесят людей: девять лет я ждал... спросит ли кто-нибудь однажды, есть Бог или нет. Нет, никто. И все они были индусами, мусульманами, христианами, джайнами. Они все ходили в храм, в церковь. Все они отдавали дань уважения Богу, но это было лишь формальностью. Это ничего общего не имело с внутренним поиском.

На самом деле в этой большой общей комнате, рассчитанной на сто пятьдесят человек, мое кресло оставалось зарезервированным для меня, поскольку меня не интересовали их сплетни, их политика, их любовные дела, их злословие и все в этом роде. Меня это не интересовало. Мое кресло сделалось постоянно закрепленным за мной — постоянных кресел не было ни у кого другого. Всякий раз, когда я приходил туда, оно было свободно для меня, никто не сидел на нем. И постепенно они забрали свои кресла подальше от моего, ведь я не интересовался всеми этими вещами, а они не интересовались тем, что интересовало меня.

Всякий раз, когда я проходил через эту комнату, они замолкали, как будто были детьми, которых застали делающими что-то плохое. И я говорил: «Продолжайте. Не беспокойтесь обо мне. Я не понимаю, почему вы внезапно замолчали, когда я вошел в комнату. Я, насколько это возможно, избегаю заходить сюда, чтобы не доставлять вам неприятностей, но иногда нет другой возможности. У меня два занятия, между которыми одно пустое. Куда я пойду на сорок минут? Поэтому я вынужден прийти посидеть здесь. Просто считайте, что меня здесь нет. Мое кресло всегда пусто. Сижу ли я здесь или нет, вам не нужно беспокоиться. Продолжайте все эти невротические разговоры, которые вам нравятся, — продолжайте; не бойтесь меня».

Даже декан моего факультета, старый человек семидесяти лет, уже ушедший в отставку из одного университета... Но поскольку он был таким авторитетом в своей области, то этот университет попросил его поработать немного еще. Он также говорил обо всех этих вещах. Он смолкал, когда видел меня. Я говорил: «Это заставляет меня почувствовать себя праведником, когда человек семидесяти лет вынужден замолкать, когда видит меня. Есть вещи, о которых я должен говорить. Вы тоже говорите о них. По крайней мере, кто-то говорит о них. Продолжайте».

Теисты почти фальшивы; атеисты немного более основательны, поскольку они не закрывают свою рану верой. Если рана есть и она болит, они принимают и эту рану, и эту боль. Они немного смелее, немного ближе к началу поиска — ведь верой и мыслью о том, что вы все знаете, можно обманывать себя всю жизнь, но как долго можно говорить: «Бога нет»?

Один из моих друзей, очень знаменитый приверженец Ганди, был атеистом. Он говорил: «Пока я не пережил сам, Бога нет. По крайней мере, для меня Бога нет».

Однажды его сын, генеральный прокурор штата, прибежал ко мне и сказал: «Отец очень, очень болен, внезапный сердечный приступ. Доктора думают, что он не выживет. Он просит вас».

Я пошел с ним — они жили недалеко, в пяти минутах езды от моего дома. И когда я вошел в комнату, этот старик с закрытыми глазами совершал индусскую джапу — повторял мантру... Рама, Рама, Рама... я удивился. Этот человек всегда говорил, что Бога нет. Что случилось? Я встряхнул его и сказал: «Откройте глаза. До того, как ваше сердце откажет, позвольте задать вам вопрос. Что вы делаете? Вы забыли, что вы атеист? Вы не должны были бы повторять имя Бога».