Машина мышления. Заставь себя думать - Курпатов Андрей Владимирович Страница 65

И в самом деле, случаи Гейджа и Засецкого при внешней схожести их травм (по крайней мере, по объёму повреждений) различаются радикально.

После выхода из комы Засецкий не понимал ни логических, ни причинно-следственных связей, не мог сориентироваться в пространстве, отличить правое от левого, страдал тяжелейшими нарушениями памяти, разучился читать и писать.

После долгих и настойчивых тренировок ему удалось всё-таки выучить буквы, но чтение всё равно оставалось для него тяжелейшей задачей.

Он читал сначала одну букву, затем вторую, повторял их и только после этого переходил к третьей.

Когда ему удавалось прочесть слово, он оказывался перед новой проблемой — как сохранить его в памяти, пока он будет читать следующее.

Неудивительно поэтому, что, даже относительно восстановившись и вернувшись домой, он, выходя из дома, забывал, куда идёт, и мог потеряться в родной деревне.

Навык письма ему категорически не давался, пока Лурия не предложил ему использовать «автоматическое письмо» — то есть писать не сознательно, а используя моторную память. Впрочем, даже написав что-то, Засецкий уже не мог прочитать написанное им только что.

Конечно, в нескольких предложениях не пересказать всю множественность той неврологической симптоматики, на описание которой Александр Романович Лурия потратил десятки страниц.

Но вот, пожалуй, характерная цитата, демонстрирующая масштаб катастрофы.

«Прошли десять лет, потом пятнадцать, двадцать, — пишет Александр Романович. — Двадцать шесть лет мучительного труда, но и теперь "мамина дочка", "брат отца" остаются для него нерасшифрованными криптограммами, а различение выражений "слон больше мухи" и "муха больше слона", таких похожих, но, наверное, всё-таки различных, продолжает быть задачей, к решению которой он и сейчас может подойти только путём длинных, мучительных выкладок, так и не приводящих к появлению чувства уверенности»13.

Разумеется, это только частный пример так называемой клиники при повреждении теменных долей. И Александр Романович в своих работах описывал множество различных синдромов.

Например, при поражении нижнетеменных и теменно-затылочных отделов пациенты теряют способность к целостному пониманию доходящей до них информации (зрительной, слуховой и т. д.), теряя способность объединить отдельные впечатления в единую структуру.

Поражения отдельно теменно-затылочных отделов не позволяют пациентам ориентироваться на местности. И это не какой-то «географический кретинизм», они не могут положить одеяло вдоль кровати, не могут найти нужный рукав у куртки, не понимают положение стрелок на часах и не справляются с графическим изображением букв.

Даже понимая значение каждого отдельного слова в предложении, пациенты с поражением теменнозатылочных отделов левого полушария часто не могут схватить его суть.

Они путаются и в том случае, если речь идёт о таком простом, казалось бы, предложении, как «Я позавтракал после того, как прочёл газету». Это для них уже слишком сложное сочетание элементов…

Такие же проблемы возникают у них со счётом — они не могут определить правильную последовательность действий и тут же начинают путаться.

Формально, если говорить о мышлении этих пациентов, такие функции, как мотивы интеллектуальной деятельности, удержание в уме основной задачи, целенаправленность действия и даже общая схема решения, у них сохраняются.

И немудрено — за это отвечает лобная доля. Но, отвечая за эти функции, ей необходимо оперировать чем-то фактическим, а как раз с этим у неё и возникают проблемы.

Понимая вроде бы содержание элементарной школьной задачи и желая её решить, такие пациенты не могут сообразить, о чём идёт речь, когда написано «на (или во) столько-то раз больше», «из такого-то количества было потрачено такое-то» и т. д.

Значительной проблемой оказывается для таких пациентов необходимость найти нужное слово.

Причём, что характерно, на припоминание прилагательного у них в среднем уходит 2,5 секунды, а на то, чтобы вспомнить нужный глагол, — уже 9,3 секунды в среднем. А вот чтобы вспомнить нужное существительное — целых 15 секунд!

Таким образом, видны, по крайней мере на этих примерах, повреждения тех самых дорзальных и вентральных путей — «Где?» и «Что?».

И вот поразительность этой ситуации:

• с одной стороны, человек вроде бы адекватен, прекрасно действует на автоматизмах, корректно воспринимает окружающую его действительность, внутренне готов и настроен на серьёзную целенаправленную деятельность,

• однако, с другой стороны, стоит ему приступить к этой деятельности, как всё буквально рассыпается — теряются слова, значения, смыслы, общее видение ситуации, а отношение элементов друг к другу становится неизъяснимо странным, нерешаемым.

Впрочем, теперь, я думаю, вы хорошо понимаете причину этого загадочного состояния.

Удар из-за травмы или, например, опухоли приходится по зоне, в которой должна была случиться встреча двух наших «отражений», двух моделей реальности — «задняя» с «передней».

Каждая из них по отдельности пусть и с некоторыми ограничениями, но формируется. Однако же стоит только от простого формирования образа перейти к необходимости сопряжения известного («заднее» зеркало) с задуманным («переднее» зеркало), как вся деятельность в буквальном смысле летит к чертям.

И если мы рассматриваем травмы, касающиеся повреждений коры головного мозга, то именно поражение оставляет человека вроде бы восприимчивым к происходящему и осознанным с точки зрения своего места в нём, но напрочь лишает его возможности мыслить и осмысленно действовать.

Когда я говорю о «зеркалах мозга», конечно, я прибегаю к существенному упрощению.

Очевидно, что эти зеркала — «верхнее» и «нижнее», «переднее» и «заднее», «правое» и «левое» (о которых нам ещё предстоит поговорить) — устроены достаточно сложно и сами состоят из какой-то конфигурации, так скажем, субзеркал.

Возьмём наш пример с созданием решения по обустройству нового жилья.

Мы проследили, как отражаются друг в друге «переднее» и «заднее» зеркала, но это только обобщённое представление о происходящем во время этого интеллектуального процесса в мозге.

Прежде мы уже определили с вами две лобнотеменные петли:

• «сознательная», обусловленная работой центральной исполнительной сети (лобнотеменная),

• и «бессознательная» (подсознательная), состоящая из областей мозга, относящихся к его дефолт-системе (теменно-лобная).

Давайте в таком случае попробуем представить себе процесс принятия решения об обустройстве нового жилья, эту работу нашего лобнотеменного маятника, с учётом двухпетельной специфики переднезадних внутримозговых взаимоотношений.

«Сознательная» лобно-теменная петля решает, так сказать, вполне прагматичную задачу — есть множество вводных, все их надо учесть.

А вот «бессознательная» теменно-лобная петля — чем она может быть занята в такой ситуации?

Поскольку дефолт-система у нас прежде всего «социальная», о чём я подробно рассказывал в книге «Чертоги разума», при её активизации на вашей внутренней сцене, скорее всего, появляются люди, которые так или иначе узнают о ваших решениях.

В нашем примере среди них будут те, с кем, возможно, вы будете в этой квартире жить. Конечно, вы не можете обставлять своё жильё, не думая о них!

Но, наверное, вы подумаете и о тех своих друзьях, знакомых, родственниках, что будут оценивать вашу квартиру, когда окажутся у вас в гостях. Ваш гиппокамп и примыкающая к нему задняя поясная извилина (также входящая в дефолт-систему мозга) актуализируют этих персонажей.

И можно не сомневаться — в теменных долях (запаснике наших пазлов на все случаи жизни) начнётся самый настоящий хипеш в строгом соответствии с формулой классической русской литературы: «Ах, боже мой! Что станет говорить княгиня Марья Алексевна!»

Да уж, у известных вам людей найдётся что сказать по поводу вашего нового жилища… А их мнение вашему мозгу, прямо скажем, небезразлично, ведь с каждым из этих субъектов вас объединяет какая-то эмоциональная связь.