Машина мышления. Заставь себя думать - Курпатов Андрей Владимирович Страница 73

• Во-вторых, сознание и понимание — это не одно и то же. Правое полушарие тоже понимает и ситуацию, и задачу и может осуществить необходимое действие, хотя на сознательном уровне человек может быть (не будь у него мозолистого тела) даже не в курсе того, что происходит в этой части его собственной головы.

Проще говоря, понимание может быть и неязыковым, а то, что мы знаем сознательно, — вовсе не всё, что мы знаем на самом деле.

• В-третьих, правое полушарие, даже не обладая центрами речи, понимает язык, но человек не осознаёт того, что знает его правое полушарие.

По причине отсутствия в нём речевых центров правое полушарие, судя по всему, воспринимает реальность (информацию), с которой имеет дело и левое полушарие, как-то по-другому, по-своему, специфическим образом.

Вполне очевидно, что перед нами два самостоятельных зеркала — то есть они работают с одной и той же реальностью (информацией) двумя разными способами и «смотрятся» друг в друга через мозолистое тело (в то время как другие комиссуры — передняя, задняя, гиппокампальная и др. — связывают их не только друг с другом, но и с подкорковыми структурами).

Что ж, теперь нам надо понять, в чём же особенность реальности, создаваемой в этих двух — «правом» и «левом» — зеркалах мозга.

ПОГОВОРИ ХОТЬ ТЫ СО МНОЙ…

Когда я пытаюсь в рамках своих публичных выступлений спорить с наивными, но устоявшимися в массовом сознании заблуждениями об аналитичности левого полушария и о творческой, креативной природе правого, я частенько говорю, что правильнее было бы называть левое полушарие языковым, а правое — неязыковым.

Впрочем, это тоже очень и очень грубое упрощение. Если вы посмотрите, как с этим же межполушарным мифом борются мои уважаемые коллеги, то увидите:

• кто-то придерживается той же стратегии разоблачения массовых заблуждений на эту тему, что и ваш покорный слуга, и делает упор на функцию речи,

• другие считают важным акцентировать обобщающую функцию левого полушария и склонность к детализации, присущую правому полушарию,

• третьи говорят, что левое полушарие отвечает за знакомое, понятное, а правое — за всё новое, необычное и нестандартное (об этом мы поговорим чуть позже).

И все правы, хотя раз так, то получается, что и отчасти. Всё это неудивительно, потому что, во-первых, наш мозг работает как единая система, а «расщеплённый мозг» — это мозг травмированный, а поэтому всякая специализация полушарий компенсируется в норме взаимодополнением их функций. Во-вторых, сами по себе эти различия, эта «специализация» касаются очень тонких вещей, буквально нюансов…

Как бы там ни было, сейчас мы говорили о языке и речи и выяснили весьма парадоксальную вещь: хотя правый мозг очевидно плохо справляется с речевой функцией и даже «не видит» предмет на сознательном уровне, он всё же понимает, о чём идёт речь.

Как-никак обнаружить связь между заснеженной улицей и лопатой — это интеллектуальное действие, которое без соответствующих «понятий», то есть структурных элементов языка, выполнить не получится.

То есть правое полушарие и понимает язык, и одновременно как бы не понимает, или понимает, но как-то очень по-своему. В чём же тут дело?

Конечно, многим читателям хочется иметь ясные, прямые, предельно конкретные объяснения на любой вопрос, связанный с работой мозга. Но мозг слишком пластичен, с одной стороны, и сложен — с другой, чтобы было возможно выполнить это требование.

Вот простой пример этой сложности и пластичности: речевые центры, о которых мы с вами говорим, вовсе не обязательно находятся у вас в левом полушарии…

Не исключено, что ваш мозг относится к числу тех оригиналов, где вообще всё, что возможно, напутано и перепутано.

• Разумеется, у подавляющего большинства правшей речевые функции выполняет левое полушарие, но даже у 5-15 % из них речевые центры находятся в правом полушарии,

• если же человек левша, то вероятность, что его центры речи находятся в правом полушарии, увеличивается уже до 15–27 %, а то и больше того28.

Поэтому простых ответов не будет…

Мы ищем фундаментальные принципы работы мозга, и в этом смысле все эти как бы «исключения» — уже детали, которые вовсе не так важны и лишь просто как-то иначе интегрируются в эти — более общие — закономерности.

Вся эта длинная преамбула служит одной-единственной цели — объяснить, что кажущиеся, возможно, кому-то и где-то противоречия в моих утверждениях, как бы конфликт фактов и определений, — лишь иллюзия.

Она быстро рассеется, если вы возьмёте на себя труд вникнуть в вопрос, разобраться с деталями и нюансами, каждый из которых просто невозможно осветить в рамках этой книги.

Уверен, впрочем, что, если вы действительно понимаете всю сложность системы мозга, которую мы рассматриваем, вы легко преодолеете данные трудности.

Но вернёмся к «языковому» и «неязыковому» полушариям головного мозга и попытаемся понять, чем же является язык для правого полушария, в котором нет речевых центров, но есть умение жить в нашем насквозь прошитым языком мире.

В самом деле, мир, с которым взаимодействует наш мозг по мере обучения человека речи, слову, радикально меняется — из «чего-то какого-то» (первосигнального) он превращается в нечто конкретное, определенное, то есть означенное, а главное — взаимосвязанное (второсигнальное).

Странный предмет, с которым дворники выходят на улицы, превращается в «лопату», молотки становятся «молотками», а «петухи» поселяются в «курятниках», которые «нужно убирать», и т. д.

Но слово — это не только знак, означающий что-то. Слово — это способ выражения смыслов, которые есть в нас ещё на доязыковом уровне.

И вот как раз в вопросе создания организации смыслов правому полушарию нет равных…

Левое полушарие — «языковое», потому что оно правильно организует речь. Именно оно отвечает за такую последовательность слов в предложении, в которой этот смысл может быть выражен.

Так, например, если я произнесу фразу, которую любил повторять главный оппонент Людвига Витгенштейна — Джордж Мур: «У меня есть рука, я это знаю», — большинство из нас (за исключением, конечно же, Витгенштейна) не испытают ни малейшего дискомфорта.

Однако если я произнесу те же самые слова, но в другом порядке, все напрягутся. Убедитесь в этом: «Знаю это меня я рука у есть».

Строить предложения, понимать значение сказанного — это функция речевых центров и левого полушария. Но язык — это всё-таки нечто куда более сложное.

Например, если я скажу своему товарищу: «Я надеюсь, что ты подставишь мне плечо», — а в ответ на это он подойдёт и подставит мне плечо, я пойму, что у него серьёзные проблемы с правым полушарием…

Левому полушарию трудно в одиночку справиться с идентификацией так называемого переносного смысла: оно видит языковую конструкцию буквально и следует соответствующей конструкции дословно.

Говорите, подставить плечо? Всё понятно — идём и подставляем!

Это правое полушарие настроено уловить существо сообщения — его посыл, понять, о чём вообще в нём идёт речь, а не то, какие слова были сказаны. Левое же что слышит, тому и верит.

Без правого полушария мы не могли бы ни сказки рассказывать, ни шутки шутить, ни интригу создавать.

Мы бы перестали понимать метафоры, переносный смысл и даже смысл той или иной интонации. Как роботы считывали бы текст, не понимая контекста:

«Хочешь моё плечо? Вот оно!»

Это достаточно увлекательно, согласитесь… Но самое интересное — дальше.

Мы неожиданно для самих себя оказались перед лицом, так сказать, великого раскола в когнитивной лингвистике. Раскола, который произошёл между выдающимся Ноамом Хомским и его блестящим учеником — Джорджем Лакоффом.

Впоследствии эту драму назовут ещё «лингвистическими войнами».

Ноам Хомский сделал себе имя, будучи ещё очень молодым человеком, когда написал статью, которая бросила вызов самому влиятельному тогда в Америке психологу, непререкаемому авторитету и бихевиористу Берресу Фредерику Скиннеру.