Четыре поколения эпических героев (СИ) - Баркова Александра Леонидовна Страница 2

Приведенные Шталь примеры показывают, что в образе героев и племен первого поколения сочетаются противоположные черты: циклопы ужасны, однако ведут мирную скотоводческую жизнь; рядом с людоедами-лестригонами выведены гостеприимные лотофаги, однако столь же опасные Одиссею и его спутникам, как людоеды: одни съедают, другие угощают, но последствия все равно гибельны. Здесь проявляется одна из важнейших черт иного мира (а племена первого поколения - это, несомненно, обитатели иного мира) - объединение противоположностей. Так, в волшебной сказке иной мир, то есть царство смерти, одновременно предстает и как царство красоты и изобилия, то же в индийской "Рамаяне", где Золотая Ланка - обитель ужасных ракшасов - поражает своей чудесной красотой. Наиболее яркие примеры сочетания противоположного в характеристиках иного мира и его обитателей находим в финской "Калевале"10: горящая огнем река [XXVI, 449]11 и полыхающий камень [XVI, 409]; слепой хозяин иного мира, который видит своего противника [XVI, 395 - 400], он, будучи самым могущественным чародеем, предстает в облике "дрянного пастуха" [XII, 475 - 494]; обломки веретена - одновременно сто досок, из которых делают лодку [VIII, 139 - 144]; наконец, обитатель иного мира одновременно и чрезвычайно мал, и огромен:

Спать бы мог под малой чашей,

Поместиться б смог под ситом.

Был он стар, на вид железный,

У него кулак тяжелый,

И скала служила шлемом,

А утесы сапогами [XX, 95 - 100].

В таком сочетании противоположностей нашло отражение древнейшее синкретическое мышление, о чем писал еще А.Н. Веселовский, а вслед за ним - А.Ф. Лосев. Представления об ином мире и его обитателях - героях и племенах первого поколения - соответствуют такому типу мышления, когда "все решительно и целиком присутствует или, по крайней мере, может присутствовать во всем"12, всякая вещь может иметь свойства другой вещи, они все - взаимопревращаемы. Такой мир - "это какое-то бушующее море чудес, в котором нельзя найти никаких законов или хотя бы твердых контуров, в котором все построено на сплошной неожиданности... на вечном хаосе и беспринципном нагромождении неизвестно каких вещей"13. Именно поэтому живое оказывается тождественным мертвому, большое - малому, центр - границе (например, река смерти воспринимается то как центр иного мира, то как граница между миром живых и мертвых).

Как уже говорилось, с племенами первого поколения - обитателями иного мира - тесно связано представление о "золотом веке". Понять, как возник образ "золотого века", помогут два описания.

Жили те люди, как боги, с спокойной и ясной душою,

Горя не зная, не зная трудов...

. . . . . . . . . . . . . . ...Недостаток

Был им ни в чем неизвестен14. Большой урожай и обильный

Сами давали собой хлебодарные земли. Они же,

Сколько хотелось, трудились, спокойно сбирая богатства... -

так пишет Гесиод в "Работах и днях" [112 - 113, 116 - 119]. В "Калевале" герой велит врагу уйти

На поляны без побегов,

На невспаханную землю.

Где ни солнца, ни луны нет,

Нет совсем дневного света15.

Там прожить тебе удобно,

Там летать тебе приятно;

Там висят на ветках лоси,

Благородные олени,

Чтобы голод муж насытил [XYII, 411 - 419].

"Золотой век" характеризуется отсутствием современных форм жизни, точнее неведением их. Ярче всего это проявляется в древнейших шумерских текстах, где говорится о "чистой", "непорочной" стране Дильмун:

А там, в Дильмуне, ворон не каркает.

Птица "смерти" криков смерти не накрикивает.

Там лев не бьет.

Волк ягненка не рвет.

Там собака сторожевая, как козлят стерегут, не знает.

Там свинья зерна не пожирает.

Вдова на крыше солод не расстилает.

Птица небесная тот солод не склевывает...16

Вот что пишет В.К. Афанасьев об этом "рае": "Дильмун предстает перед нами скорее как остров незнания, неведения, отсутствия устоявшихся природных и человеческих законов, чем остров "блаженства". Так, все, о чем рассказывается в начале текста, то ли существует, то ли нет, и из самого текста это невозможно понять: голубь не клюет зерно для солода, то ли оттого что не знает, как это делается, то ли оттого что этого зерна нет, и так все явления, перечисленные во введении..."17

Таким образом, "золотой век", "золотое царство" - это, в архаичном понимании, мир, еще не приобретший нынешний вид, мир неведения, мир - "недоделка". "Калевала" говорит об этом мире как об "острове неизвестном" и "мысочке без названья" [XXIX, 41 - 42]; этот мир не ведает войны [XXVIII, 255 - 264], поскольку он вне жизни и смерти; его облик - это "поляны без растений", "невспаханное поле", "безрыбные озера" [XII, 459 - 461]. Все, что связано с миром неведения, является воплощенным несоответствием нормам человеческой жизни. Так, молодая героиня первого поколения ставит жениху такие условия:

Я тебя сочту героем

И тогда признаю мужем,

Если ты разрежешь волос,

Но чтоб нож без острия был,

Если ты яйцо завяжешь -

Но чтоб узел не был виден [YIII, 93 - 98] -

или велит поймать щуку без невода [XIX, 156 - 160]. Сюда же, видимо, относятся и всевозможные чудесные предметы типа меча-самосека, лука "без промаха" и пр. Важно, что в мировом эпосе достаточно сказаний, где к подобным вещам высказывается негативное отношение. Например, в "Калевале" герой спрашивает у говорящего человека, может ли он плыть так,

Чтоб тебя рукой не трогать,

Не касаться даже пальцем,

И плечом тебя не двигать,

Не тащить тебя руками? [XXXIX, 217 - 220],

на что человек отвечает отказом. В нартском эпосе бог-кузнец Тлепш хочет сделать для Сосруко меч-самосек: "Ты сидел бы дома, а он убивал бы кого тебе надо и возвращался", - однако молодой герой считает иначе: "Шагнуть и ударить... самому - лучше меча нет!"18

С героями первого поколения, а также с попавшими в иной мир часто связывается мотив неведения человеческих форм труда. Так, в нартском эпосе кабардинцев одинокому кузнецу Дабечу горном служит заря, наковальней - валун, а его ученик, родоначальник всех грядущих кузнецов, Тлепш кует кулаком на колене, железо слушается взгляда Тлепша19. То же говорится и о главном герое финского эпоса Вяйнемейнене, который, попав во чрево великана Випунена (то есть в иной мир), делает из одежды кузню и кует кулаком на колене [XVII, 133 - 140]; примечательно, что Вяйнемейнен не является героем первого поколения, но, будучи в ином мире, ведет себя по его законам.

Пока герой первого поколения не ведает человеческих форм жизни, он живет со своим миром в гармонии, но стоит только реалиям мира людей вмешаться в его судьбу, как начинается разлад: едва Тлепш изобретает первые молот, наковальню и клещи, как железо обжигает его руки и будет жечь впредь20. Аналогична и судьба месопотамского героя Энкиду. Первоначально "шерстью покрыто все его тело, / Подобно женщине волосы носит"21 - то есть он существо неопределенного пола (тождество противоположностей в ином мире; кроме того, волосатость героя - устойчивый признак иномирности22). Энкиду ест траву вместе с газелями, вместе со зверьми ходит к водопою - он нечто среднее между человеком и животным. Первоначально это - существо иномирное, вполне сопоставимое с героями первого поколения в неведении форм человеческой жизни. Но приходит блудница Шахмат и, соблазнив, "доделывает" его - после этого звери начинают бояться Энкиду, превратившегося в человека. Примечательно, что одним из результатов "доделывания" стало убавление физической силы Энкиду, которая у собственно героев первого поколения настолько велика, что не позволяет общаться с миром людей (самый яркий пример - русский Святогор, который так тяжел, что его "не носит мать-сыра-земля")23. Сходный мотив убавления силы будущего героя также есть в русском эпосе - в былине "Получение силы Ильей" герой со второго глотка воды обретает мощь немеренную, такую, что готов свернуть землю24 (аналогичной силой похвалялся герой первого поколения Святогор25), а третьим глотком эту силу убавляет. Сопоставление образов Вяйнемейнена, Энкиду и Ильи Муромца с собственно героями первого поколения показывает, что черты этого поколения могут быть и у героев, к нему не принадлежащих, - либо в сюжете, описывающем приход героя из иного мира в мир людей (Энкиду и Илья), либо в рассказе о посещении героем иного мира, об инициации героя.