Вячеслав Глазычев - Урбанистика. часть 1 Страница 22

В России всего десяток городов-миллионников и всего два крупнейших города. К тому же у нас только начался процесс имущественной дифференциации между районами и, будем надеяться, он не зайдет так далеко в тупик, как это случилось с западными мегаполисами. Однако и здесь родовое имя крупного города напрямую привязано только к историческому ядру, занимающему от двух до пяти процентов общей территории. То, что на карте выглядит как единое целое, в действительности распадается на фрагменты, слабо соотнесенные один с другим. В последнее время это ощущение дополнительно усилено быстрым развитием торговых центров по границе города и окрестностей. Москва в этом отношении уже словно вывернута на изнанку, и если прежде жители периферии устремлялись в центр за неординарными покупками, то теперь они выезжают с той же целью на Московскую кольцевую автодорогу, где при торговых центрах есть автостоянки. Тот же процесс идет в Петербурге, ускоряясь по мере строительства его Окружной дороги, и в той или иной степени он же развертывается во всех крупных городах страны. Добавим к этому поток приезжих, создающий в центральных ядрах иллюзию их наполненности в течение дня, и потоки ежедневных маятниковых мигрантов, стекающихся в мегаполис со всех направлений, и нам придется признать, что возникли скопления людей и застройки, в которых трудно жить и которыми трудно управлять.

При этом сгусток энергии, каким является всякий мегаполис, богатство выбора занятий, мест учебы и работы, мест досуга и, отчасти, мест проживания, анонимность, то есть бегство от ситуации, в которой все знали всех хотя бы в лицо – все это делает мегаполис местом вне конкуренции для тысяч и тысяч новых мигрантов.

Впрочем, отчасти в связи со спадом рождаемости во всех развитых странах, большинство мегаполисов достигло пределов своего роста, что обещает планировщикам некую передышку и возможность осмыслить происходящее. Предоставляя наиболее активной части жителей возможность выбора между проживанием в черте крупнейшего города и проживанием за его пределами, сегодняшний мегаполис получил шанс хотя бы частичной реконструкции изнутри, и кое-где этим шансом сумели успешно воспользоваться.

Тем резче контраст с новым явлением, каким был ознаменован финал ХХ в. Процесс быстрой урбанизации в развивающихся странах, вызванный экономическим кризисом традиционной деревни, породил своего рода сверхгорода. Никто не знает, ни как осмыслить эти скопления людей, где до трети жителей перебиваются случайными занятиями, но что с ними делать. Один лишь район Йоганнесбурга (ЮАР) Соуэто – это около пяти миллионов человек, в Мехико – до 20 миллионов. Каир, в котором насчитывают до 27 миллионов жителей, Мумбай (Бомбей) или Калькутта – это скопления разнохарактерных районов и целых городов, старых и новых, роскошных, пристойных и трущобных, и называть такое скопление словом город можно исключительно условно.

В более сбалансированных ситуациях мегаполисов Европы и Северной Америки уже довольно давно начало складываться новое явление – агломерации. В России вокруг этого понятия накопилось немало недоразумений. Агломерацию смешивают с созвездием вполне самостоятельных городов, расположенных близко один к другому (это в урбанистике именуется конурбацией). Или с простым включением самостоятельных поселений в тело города-ядра, что было характерно для середины ХХ в. Эти ошибки вполне объяснимы – слово было импортировано достаточно давно, когда объективный анализ зарубежного опыта был под идеологическим запретом, и знание об этом опыте неоткуда было взять. В действительности говорить об агломерации можно только в том случае, когда один или несколько городов-ядер образуют вместе с поселениями и районами сложную систему договорных отношений. Такая система не лишает ни одно из муниципальных образований самостоятельности в решении местных вопросов, но позволяет осуществлять совместные исследования, разработку совместных стратегий развития и осуществление совместных проектов. В ряде случаев кооперация такого рода приводит к тому, что, наряду с муниципальными властями, возникает единый орган представительной власти и некоторые структуры кооперативной администрации – в англо-саксонской традиции такие виды агломерации именуют столичными округами. Самым старым из таких округов является Большой Торонто в Канаде (с 1934 г.), наиболее успешным – Ванкувер, тоже в Канаде.

В последнее время к новым системам объединения городов, без утраты ими самостоятельного статуса, можно причислить некоторые из Еврорегионов. Таков, к примеру, Базельский регион, где совместная деятельность осуществляется людьми и учреждениями трех очень разных культур – германской, швейцарской и итальянской. К подобным системам резонно отнести также районы внутри стран, охватывающие целиком или частично автономные административные регионы. Так это произошло с Рурским Районом, создание которого, при участии федеральной власти Германии, облегчило трансформацию прежних шахтерских городов и реабилитацию целостного ландшафта, или с французской провинцией Прованс, существенное отставание которой удалось преодолеть в результате реализации особой национальной программы.

Формирование агломераций и районов развития – весьма перспективный путь и для ряда урбанизированных узлов в России. Однако выращивание кооперации между муниципальными образованиями путем достижения консенсуса, без ущемления прав и самоидентификации ни одного из них – это долгий и сложный процесс. Такой процесс нуждается в пошаговом продвижении и, во всяком случае, он требует и тщательных исследований реального положения дел с участием независимых экспертов, и серьезной подготовки квалифицированного публичного обсуждения всеми заинтересованными сторонами.

Пока книга готовилась к печати, такой процесс удалось инициировать в отношении Челябинска и его соседей.

Городское планирование

Разумеется, практика городского планирования неотрывно, хотя иногда и опосредованным образом, связана с текстами урбанистов. Связана двусторонним образом: во-первых, теоретики городского планирования чаще всего стремились воплотить свои идеи в практике (и нередко им это удавалось), а во-вторых, совсем не мало практиков, которые во все времена стремились не только выполнить работу, но и сообщить о ней, и передать общие соображения, возникшие по ее поводу. Во всяком случае, хотя до нас и не дошла книга архитекторов Иктина и Калликрата о проектировании и строительстве Пропилеев Акрополя, мы точно знаем, что эта книга была написана две с половиной тысячи лет назад. Тем не менее, разумно отделить часть книги, основными героями которой являются люди, практически разрабатывавшие инструменты работы с городом.

Тысячи лет развивались города, но исследования ясно показывают, что при всем разнообразии их облика, число используемых планировочных моделей не слишком велико. Города функционировали, успешно преодолевая один кризис за другим, и обычно мы имеем дело не столько с попыткой внести порядок в хаос или напротив – с разрушением порядка, сколько с тем, что одна упорядоченность вытесняет другую. Так на руинах сознательно уничтоженного Теночтитлана возник испанский Мехико, и его главная площадь с собором и дворцом вице-короля точно заняли место главных ацтецких построек. Либо новая упорядоченность накладывается на прежнюю, постепенно ее преобразуя – так мусульманская «медина» поглотила без следа идеальную круглую форму Дамаска, и точно так же а на другом конце света, в Японии, средневековая Осака растворила в лабиринте своих улочек давнюю «шахматную доску» из 64-х кварталов. Либо, наконец, новый порядок возникает рядом с давним, и они мирно сосуществуют. Тогда рядом с древней мединой возникал колониальный город Тунис или, напротив, рядом с Тулузой, где есть и средневековое ядро и город классического Большого стиля, возникает модернистская версия второго города, в плане уподобленного раскидистому дереву. Если рискнуть большим обобщением, то будет справедливо сказать, что в самой основе скудного многообразия планировочных структур городов прослеживается всего одна, но базисная антиномия. В одном случае мы, следуя Шопенгауэру, можем утверждать, что город есть отпечаток воли и представления, в другом – что он представляет собой материализацию складывающихся, меняющихся со временем правил общежития масс людей. За счет длительности существования города, в его планировке, как на срезе дерева, как правило, обнаружатся признаки действия обоих этих начал.

На самой древней из фресок, изображенных на рукотворной стене, отображен протогород – в малоазийском Чатал-Хюйюке, где изображен кластер из сотни жилищ, вплотную прижавшихся одно к другому, так что к внешнему миру была обращена единая стена. Грубо прямоугольные в плане жилища не несут следов геометрической разметки, однако здесь вполне прочитывается упорядоченность: к каждому жилому помещению на одну семью примыкало семейное святилище. В свои жилища все их обитатели проникали сверху, через люки в плоской кровле, спускаясь по приставным лесенкам. Спустя много тысяч лет, на другом континенте, индейцы племен Пуэбло строили свои протогорода, обращенные к полям единой, высокой стеной, а та спускалась внутрь террасами, образованными плотно сомкнутыми жилищами. В пустом, обширном пространстве грубо овальной формы разбросаны отдельные, округлые в плане помещения, явно служившие святилищами, доступ в которые имели только мужчины.