Василий Веденеев - 100 великих тайн России XX века Страница 50

Брат хозяина особняка, Владимир Николаевич, судя по сохранившимся архивным документам, являлся гордостью семьи. Владимир Ипатьев стал крупнейшим русским химиком, блестящим учёным, оставившим после себя огромное научное наследие и внёсшим немалый вклад в развитие русской химической науки и промышленности. В 1914 году Владимир Николаевич Ипатьев уже носил высокое звание генерал-лейтенанта инженерных войск. В период Первой мировой войны он сделал ряд блестящих открытий и создал новые разработки в области до того времени неизвестных взрывчатых веществ. Эти работы принесли ему широчайшую научную известность. Ипатьева избрали академиком.

В отличие от брата, возможно, Владимир даже не знал о трагических событиях в Екатеринбурге, в доме Николая, — генерал принял революцию большевиков и стал служить новой, как он считал, «народной», власти. Поначалу она отвечала ему лаской и заботой — такой крупный химик, академик и генерал был крайне нужен большевистскому правительству для работ в оборонной отрасли и создания собственной развитой химической промышленности. В 1925 году Владимира Ипатьева избрали академиком Академии наук СССР, а два года спустя, в 1927 году, присудили ему Ленинскую премию.

Бывший генерал Ипатьев не обманул возлагаемых на него партийцами надежд. Он внёс неоценимый вклад в развитие в России неорганической и нефтехимии и стал одним из основоположников каталитического органического синтеза при высоких температурах и давлениях. Для специалистов это скажет очень много, учитывая, что эти работы проводились в конце двадцатых — начале тридцатых годов XX века. Кроме того, Ипатьев фактически являлся создателем первых промышленных образцов автоклавов и реакторов для химической промышленности, чем фактически «спас» многие отрасли оборонки и дал им возможность успешно развиваться.

Всё неизбежно пришло на круги своя — в середине 1930-х годов, почувствовав неминуемый скорый арест, что означало физическую гибель, бывший генерал Ипатьев чудом сумел эмигрировать в США вместе с семьёй. Скорее всего, в России его судьба была уже давно предрешена, хотя бы тем, что он являлся родным братом «того» Ипатьева, проживавшего в Праге, и, возможно, при благоприятном стечении обстоятельств готового рассказать брату крайне неприятные тайны большевиков, связанных с екатеринбургским «домом призраков».

В Соединённых Штатах известного русского учёного, академика и изобретателя приняли очень хорошо. Остаётся неизвестным, увиделись ли братья при жизни и рассказывал ли что-либо Николай Владимиру. Какие тайны унесли в небытие братья Ипатьевы, осталось неизвестным.

Николай Григорьев

Советские историки упоминали это имя крайне редко и неохотно. Чаще предпочитали умалчивать. Ну а если приходилось вспоминать о Николае Александровиче Григорьеве, его именовали бандитом-контрреволюционером, ярым антикоммунистом и антисемитом.

Этот человек в Гражданскую войну держал в руках судьбы России и Украины, союза с ним искали главнокомандующий войсками Юга России Антон Деникин и наркомвоенмор Лев Троцкий, его славе и популярности жутко завидовал «батька» Нестор Махно. Впоследствии славу талантливого полководца-самородка жадно разделили красный комбриг, романтизированный большевиками бывший отчаянный налётчик Григорий Котовский, Николай Щорс, Александр Пархоменко и повстанческий «батька» Нестор Махно. А историкам приказали про Григорьева забыть или называть бандитом-контрреволюционером…

Николай Александрович Григорьев родился на Украине в 1878 году. Родители его были не кулаками, как утверждала большевистская пропаганда, а чиновниками средней руки. Учился юный Коля не в гимназии, а в реальном училище, поскольку испытывал тягу к точным и естественным наукам. По окончании училища он легко поступил в Технологический институт, однако курса обучения не закончил, бросил учёбу и поступил на службу в одно из государственных ведомств. Затем в другое, третье… Григорьев явно чего-то настойчиво искал, но никак не мог найти дела по душе.

Когда грянула Первая мировая война, Григорьева словно спрыснули живой водой: Николай Александрович немедленно поступил на ускоренные курсы прапорщиков — это оказалось как раз то, чего ему не хватало с его авантюрным складом характера. Вскоре новоиспечённый прапорщик оказался на фронте. Григорьев воевал лихо, с упоением, смекалкой и недюжинной выдумкой, вкладывая всего себя в непростое и смертельно опасное дело войны. Он командовал взводом в пехотном полку, затем стал командиром полуроты и много раз получал награды за храбрость. Его мужество и бережное, уважительное отношение к солдатам снискали офицеру Григорьеву искреннюю любовь нижних чинов — он стал их кумиром! Он сам, лично, водил их в штыковые атаки и заботился о раненых, у него в полуроте было меньше всех потерь. Уважали Николая Александровича не только солдаты, ной офицеры полка — как грамотного и храброго, иногда до безрассудства — командира. В иных условиях Григорьев мог бы повторить путь если не Наполеона Бонапарта, то какого-либо из его прославленных маршалов. Он уже вступил на этот путь, надев офицерские погоны.

Февральская революция застала Григорьева в чине штабс-капитана и должности командира роты пехотного полка. Не слишком задумываясь о политике, зато испытывая неприязнь к противнику, Григорьев присягнул Временному правительству и, не обращая внимание на «возню в столицах», по-прежнему продолжал храбро воевать. Но вскоре произошла Октябрьская революция, которую штабс-капитан Григорьев встретил в окопах. Большевики старательно и терпеливо разваливали армию, которая вполне могла повернуть штыки против них. Началось массовое дезертирство, провоцировались расправы над офицерами, неожиданно оголялись большие участки фронта. Дело явно шло к братоубийственной гражданской войне. Николай Александрович достаточно быстро разобрался в сложившейся политической обстановке и счёл себя свободным от данной им присяги — большевикам он не присягал, а императора и Временного правительства более не существовало. Стоило подумать о себе.

Григорьев уехал домой, а вскоре Украину и Крым оккупировали немцы. Этого Николай Александрович, прошедший германский и австрийские фронты, вынести не смог, он присягнул Центральной Украинской раде и добровольно вступил в армию гетмана Скоропадского. Проявить себя Григорьеву не пришлось — военный министр Украины генерал Рогоза издал приказ об увольнении из армии всех офицеров военного времени. Им предоставлялось полное право доучиться в юнкерских училищах. Потом, при желании, они могли вновь поступить на службу. Все выслуженные кровью чины, должности и боевые награды одним махом оказались перечёркнутыми вместе с немалым боевым опытом, полученным офицерами на фронтах.

Обиженных офицеров начал привлекать в свои части основной противник Скоропадского — Симон Петлюра.

— Мы очень ценим ваш боевой опыт, панове, — льстиво говорил он. — Герои! Народ пойдёт за вами!

Петлюра оказался прав: от Скоропадского ушли самые талантливые и знаменитые герои Гражданской войны на Украине — Григорьев, Струк, Соколовский, Зелёный, Петренко. Это действительно герои, поскольку в народной войне герои были по обе стороны баррикад. Но потом большевики заставили всех забыть их имена, более известные, чем раздутая слава Будённого, Ворошилова и иже с ними. Но времена меняются, и забытые имена возвращаются на законно принадлежащее им место!

Григорьев раздумывал недолго — как офицер, он считал себя свободным от присяги кому бы то ни было, а как человек с развитой авантюрной жилкой, к тому же имеющий большой боевой опыт, он жаждал реализовать его в деле освобождения родины от интервентов. Григорьева можно называть патриотом в полном смысле этого слова. Очень быстро Николай Александрович создал свой отряд для борьбы с интервентами и частями гетмана — костяк воинского формирования составили опытные офицеры военного времени, вернувшиеся домой солдаты и матросы-дезертиры Черноморского флота. К ним примкнула масса крестьян из Черниговской, Полтавской и Киевской губерний. Обладавший организаторским талантом Григорьев, с помощью примкнувших к нему офицеров, превратил эту аморфную массу в настоящее воинское соединение, обладавшее удивительной боеспособностью и свято верившее командиру.

Григорьев начал с внезапных налётов на карательные отряды немцев, захвата поездов и железнодорожных станций, перерезал коммуникации противника и лишал его снабжения. Он громил вражеские гарнизоны и команды. Быстро раскрылись недюжинные стратегические и тактические таланты бывшего штабс-капитана. Он в мгновение ока превратил свои пёстрые разрозненные отряды в регулярную армию — самую сильную на Юге России. И сразу стал одной из самых значительных военных и политических сил: Григорьев имел в своей армии двадцать тысяч штыков, более пятидесяти орудий, семьсот пулемётов и шесть бронепоездов. Противостоять Николаю Александровичу не могли ни белые офицеры-добровольцы, ни слабая Красная армия! Перед ним открывался путь в Бонапарты. Тем более что Григорьев был очень неглуп, хорошо и складно умел говорить на митингах с народом, постоянно занимался самообразованием, отлично ладил с населением, пользовался большой популярностью и любовью масс. Но главное, Григорьев обладал недюжинными военными талантами. Да вот беда — бывший штабс-капитан отличался просто удивительной аполитичностью! Хотя в сорок лет мог стать диктатором!