Харальд Шуманн - Западня глобализации Страница 3

Человек, к которому он обращался, Дэвид Паккард, сооснователь гиганта высоких технологий Hewlett-Packard. Стареющий миллиардер, добившийся всего самостоятельно, ничуть не смутился. Полностью собранный, он задает в ответ самый важный вопрос: «А сколько служащих вам на самом деле нужно, Джон?».

«Шесть, максимум восемь, – сухо отвечает Гейдж. – Без них мы действительно застрянем. Но при этом нам опять же все равно, в какой стране они живут». Ведущий дискуссию профессор Рустем Рой из Университета штата Пенсильвания пытается копнуть глубже: «А сколько человек работает на Sun Systems в настоящее время?» Гейдж: «Шестнадцать тысяч. Но все они, за редким исключением, являются резервом для рационализации».

Никто в зале даже не шепчется. Очевидно, перспектива невиданных прежде армий безработных ясна присутствующим без лишних слов. Ни один из высокооплачиваемых управляющих подразделений компаний не думает, что в будущем будет достаточно новых, регулярно оплачиваемых рабочих мест в каком бы то ни было секторе экономики до сих пор богатых стран, где развитие рынков обусловлено внедрением высоких технологий.

Прагматики в «Ферменте» оценивают будущее с помощью пары цифр и некоей концепции: 20:80 и титтитейнмент.

В следующем столетии для функционирования мировой экономики будет достаточно 20 процентов населения. «Большей рабочей силы не потребуется», – полагает Вашингтон Сай-Сип. Пятой части всех ищущих работу хватит для производства товаров первой необходимости и предоставления всех дорогостоящих услуг, какие мировое сообщество сможет себе позволить. Эти 20 процентов в какой бы то ни было стране будут активно участвовать в жизни общества, зарабатывать и потреблять, и к ним, пожалуй, можно добавить еще примерно один процент тех, кто, например, унаследует большие деньги.

А что же остальные? Останутся ли без работы 80 процентов тех, кто хочет работать? «Конечно, – говорит американский писатель Джереми Рифкин, автор книги «Конец занятости». – У тех 80 процентов, которые останутся не у дел, будут колоссальные проблемы». Главный управляющий Sun Гейдж /20/ снова берет слово и оживляет дискуссию, сославшись на своего коммерческого директора Скотта Макнили, считающего, что дилемма будущего состоит в том, что «либо ты ешь ленч, либо на ленч едят тебя».

Начиная с этого момента маститая группа, обсуждающая «будущее занятости», затрагивает в своих дебатах исключительно тех, кто не будет иметь ничего. По всеобщему твердому убеждению, их ряды пополнят десятки миллионов тех людей во всем мире, которые до сих пор, надо полагать, чувствовали себя ближе к повседневному блаженству района залива Сан-Франциско, чем к борьбе за выживание без надежды на постоянную, хорошо оплачиваемую работу. Выступающие в «Фермонте» делают набросок нового социального устройства, при котором в богатых странах уже не будет среднего класса, достойного упоминания, и никто из участников дискуссии этого не отрицает.

У всех на устах выражение Збигнева Бжезинского – «титтитейнмент». Этот убеленный сединами ветеран политических баталий польского происхождения, в течение четырех лет бывший у Джимми Картера советником по вопросам национальной безопасности, по-прежнему занимается вопросами геополитики. Придуманное им словечко – комбинация из слов «tits» (сиськи, титьки) и «entertainment» (развлечение) – призвано ассоциироваться не столько с сексом, сколько с молоком, текущим из груди кормящей матери. Возможно, сочетание развлечений, в какой-то мере скрашивающих безрадостное существование, и пропитания, достаточного для жизнедеятельности, будет поддерживать отчаявшееся население мира в относительно хорошем расположении духа.

Топ-менеджеры деловито обговаривают возможную дозировку и обсуждают, чем состоятельная пятая часть сможет занять избыточный остаток. Давление глобальной конкуренции таково, что они полагают неразумным ожидать социальных обязательств от тех, кто занят в индивидуальном бизнесе. О безработных придется заботиться кому-то другому. Если предполагается, что их существование должно быть осмысленным и целостным, то помощь должна исходить от широкого спектра добровольческих служб и оказываться на добрососедской основе через спортивные клубы и всякого рода ассоциации. «Скромная оплата могла бы реально увеличивать ценность такой деятельности и таким образом повышать /21/ самооценку миллионов граждан», – считает профессор Рой. Так или иначе, лидеры бизнеса рассчитывают, что в скором времени люди в индустриально развитых странах вновь будут подметать улицы практически задаром или довольствоваться грошовыми заработками в качестве помощников в домашнем хозяйстве. По мнению футуролога Джона Нэсбитта, индустриальная эпоха и ее массовое благоденствие в конце концов станут не более чем «эпизодической вспышкой на экране истории экономики».

Участники той памятной трехдневной конференции в «Фермонте» воображали себя провозвестниками новой цивилизации. Однако путь, обрисованный собравшимися там экспертами из высшего управленческого звена и научной среды, означает для человечества не что иное, как возврат к далекому прошлому. В 1980-и годы европейцы опасались пришествия «общества двух третей», но ведение того, в какой пропорции будут делиться благосостояние и положение в обществе, изменилось еще раз. Новая модель – это мир 20:80, общество одной пятой, в котором тем, кто окажется за бортом, придется довольствоваться титтитейнментом. Что же это – фантастическое преувеличение, трезвый прогноз или нечто среднее?

«Настоящий ураган»

Германия, 1996 год. Свыше шести миллионов ищут работу – больше, чем в любое другое время с момента образования Федеративной Республики, – и не могут найти постоянного рабочего места. На протяжении предыдущих пяти лет средний чистый доход западных немцев снижался. И это, как явствует из отчетов властей, деловых кругов и различных исследовательских учреждений, – только начало. По оценке ведущего специалиста по управленческому консалтингу Роланда Бергера, только в промышленности будет потеряно еще по крайней мере 1,5 миллиона рабочих мест, «вероятно, включая каждое второе рабочее место в среднем управленческом звене»[3]. Его коллега Герберт Генцлер, глава германского отделения консалтинговой фирмы McKinsey, заходит в своих прогнозах еще дальше: «промышленность повторит путь сельского хозяйства»; только несколько процентов работающих будет зарабатывать на жизнь производством товаров[4]. Об аналогичных тенденциях /22/ официально сообщается в Австрии, где в промышленности ежегодно исчезает 10 000 рабочих мест, и ожидается, что в 1997 году безработица достигнет 8 процентов, почти вдвое превысив уровень 1994 года[5].

Объяснения этого упадка, чаще всего приводимые экономистами и политиками, неизменно упираются в одно и то же слово: глобализация. Постоянно говорят о том, что высокотехнологичные средства связи, низкие транспортные расходы и неограниченная торговля превращают весь мир в единый рынок. Это-де приводит к ожесточенной глобальной конкуренции, в том числе и на рынке труда, вследствие чего немецкие компании предпочитают создавать новые рабочие места только в «более дешевых» зарубежных странах. Правящие круги Федеративной Республики, от боссов корпораций до министра труда, видят только одно решение проблемы: «адаптация путем самоограничения». От граждан непрерывно требуют жертв, в то время как бюрократы из системы страхования на случай болезни, экономисты, эксперты и министры наперебой жалуются, что немцы (тем более австрийцы) работают слишком мало, зарабатывают слишком много, слишком часто болеют и имеют слишком много отпусков. Им вторят журналисты газет и телевидения, утверждающие, что «западное общество с его высоким уровнем запросов сталкивается с необходимостью самоотречения, типичного для азиатского общества», что государство всеобщего благоденствия «стало угрозой нашему будущему» или что «неизбежно усиление социального неравенства»[6]. Выходящая крупнейшим тиражом австрийская ежедневная газета «Нойе кроненцайтунг» присоединяется к хору бульварных газет со следующими заголовками: «Европейский материк живет не по средствам» или «Европу сотрясает новая волна урезания расходов»[7]. Даже президент Германии Роман Герцог обращается к нации с речами, в которых утверждает, что перемены «неотвратимы» и что «всем придется пойти на жертвы».

Герцог, однако, не совсем прав: вовсе не от каждого требуется идти на жертвы во времена кризисов. Снижение выплат по больничным, прекращение защиты от увольнения, кардинальное урезание всех видов социальных отчислений работодателей, уменьшение заработков при росте производительности – все это уже не только меры борьбы с кризисом. Реформаторы-адепты глобализации теперь уже в открытую нападают /23/ на неписаный социальный контракт {«Социальный контракт» – («общественный договор») – доктрина, провозглашающая необходимость согласия граждан на учреждение формы государственного правления, гарантирующей реализацию их естественных прав. – Прим. перев.} Федеративной Республики, удерживающий неравенство в определенных пределах путем перераспределения, направленного сверху вниз. Подразумевается, что модель европейского государства всеобщего благоденствия, слишком дорогостоящая в мировом контексте, изжила себя. Группы-мишени этой доктрины отлично понимают ее сущность: профсоюзы и ассоциации социальной защиты гневно протестуют по всей стране. Даже консервативный в других отношениях отраслевой профсоюз работников химической промышленности IG-Chemie угрожает широкомасштабными забастовками, а Дитер Шульте, председатель федерации профсоюзов DGB, грозит «обстановкой», при которой массовые забастовки во Франции декабря 1995 года покажутся «слабенькой прелюдией»[8].