Джон Митчинсон - Вторая Книга всеобщих заблуждений Страница 53

«Тартаны шотландских кланов» были мистификацией от начала до конца. Два брата, Джон и Чарльз Аллены, утверждавшие, что приходятся внуками Красавцу принцу Чарли[88], – хотя в действительности были родом из Эгама, графство Суррей, – якобы «обнаружили» древний манускрипт XV в. под названием Vestiarium Scoticum. В подлинности книги, по заявлению братьев, не было никаких сомнений, ибо, обратившись к вождям различных кланов, они якобы попросили «сверить» свои тартаны с описанными в манускрипте. На самом деле все происходило ровно наоборот. Вожди кланов выбрали тартаны по вкусу, а Аллены обратили все это в книгу. Как и сами братья, «клановые тартаны» оказались стопроцентной подделкой. Даже сэр Вальтер Скотт был вынужден заявить, что «идея различения кланов по их тартанам есть не что иное, как мода современности…»

Кто написал «Старое доброе время»?[89]

Согласно самому Роберту Бернсу, это был не он.

Роберт Бернс (1759–1796) никогда не заявлял, что является автором слов «Старого доброго времени» (англ.

«Auld Lang Syne»). «Я узнал ее слова у одного старика», – писал он в 1793 г. в примечании, сопровождавшем текст песни. Текст был отправлен им Джеймсу Джонсону, редактору «Шотландского музея музыки» (антологии традиционных шотландских песен), с утверждением, что «эта старинная песня» никогда не появлялась в печати и даже в рукописях. Но Бернс ошибался: варианты баллады появлялись в печати несколько раз, причем последний – не далее чем в 1770 г.

«Старое доброе время» берет начало от стихотворения неизвестного автора XV века и появляется под разными названиями в самых различных версиях: «Auld Kindries Foryett», «Old Longsyne» и, наконец, в 1724 г., «Auld Lang Syne».

Вполне исчерпывающе, решите вы, и все же авторство песни до сих пор остается предметом споров знатоков творчества Бернса. Лишь первый стих Бернса и рефрен имеют сходство с предыдущими воплощениями песни. Кто-то скажет, что утверждение Бернса о национальной природе песни просто имело цель придать его труду большую достоверность в глазах ценителей старины. Им возразят, что, мол, неважно, правдой ли была история Бернса о старике, и что главное здесь другое: Бернс использовал народный источник, как делал не раз в наиболее известных своих стихах (к примеру, «Любовь, как роза, роза красная, цветет в моем саду…»), превращая оригинал в нечто гораздо более сильное и берущее за душу.

Так что, если вы до сих пор считали, что «Старое доброе время» написал Рэбби[90] Бернс, то ошибались вдвойне. Бернс никогда не подписывался как Рэбби или Робби (и уж тем более «Бобби» Бернс, как упорно зовут его некоторые жители США). Его подписи включали варианты Роберт, Робин, Рэб и (по крайней мере, однажды) Спанки (англ. Spunkie[91]).

Помешанным на Бернсе педантам, готовящимся к встрече Нового года, стоит учесть еще одно: последняя строчка рефрена не «Ради Auld Lang Syne»[92]. Поскольку «auld long syne» буквально означает «старого времени ради», выходит самая настоящая тавтология (от греч. tautos, «то же самое», и logos, «слово»), «Ради Auld Lang Syne» — по-шотландски такая же бессмыслица, как «ради старого времени ради».

Кто из писателей ввел больше всего новых слов в английский язык?

Это был не Шекспир, а Мильтон.

По утверждению Гэвина Алекзандера из Кембриджского университета, прошерстившего «Оксфордский словарь» вдоль и поперек, именно Джон Мильтон (1608–1674) ответствен за введение в английский язык 630 новых слов. Он опередил Бена Джонсона с его 558 словами, Джона Донна с 342 словами и оставил далеко позади Уильяма Шекспира, записавшего в свой скромный актив лишь 229 слов. В числе неологизмов Мильтона: pandemonium (ср. рус. пандемониум – ад, преисподняя), debauchery (ср. рус. дебош – невоздержанность, распущенность), terrific (ужасающий), fragrance (благоухание), lovelorn (страдающий от безнадежной любви) и healthy (здоровый).

Мы вовсе не утверждаем, что перечисленные выше авторы «изобрели» все эти термины, просто их труды – первый документ, в котором встречаются эти слова, а знаменитость, как известно, имеет больше шансов на внимание, чем автор малоизвестный. Если бы Мильтон или Шекспир наводнили свои шедевры сотнями никому не известных слов, их зрители и читатели все равно постарались бы понять, что они означают.

Для английского языка XVII век стал веком развития и созидания. Английский стремительно вытеснял латынь как язык науки и культуры. Для этого достаточно было подыскать сравнительно знакомое слово в латыни или французском и «англизировать» его, а уж люди с образованием, без сомнения, догадались бы, что имелось в виду. Трюк, правда, срабатывал не всегда. Мильтоновы intervolve (взаимопереплетаться) и opiniastrous (самоуверенный), к примеру, так и не прижились.

Читатель, испытывавший трудности с новым вокабуляром, мог обратиться к «Перечню алфавитному» (Table Alphabeticall) Роберта Кодри. Вышедший в 1604 г. «Перечень» считают первым словарем английского языка, пусть и представлявшим собой не более чем список из 3000 «сложных английских слов, заимствованных из древнееврейского, греческого, латыни и французского».

Английскому языку пришлось ждать еще полтора века, прежде чем возник достойный его словарь. За девять лет и с помощью шести переписчиков полуглухой, слепой на один глаз, в золотушных рубцах, склонный к меланхолии и страдавший синдромом Туретта Сэмюэл Джонсон (1709–1784) смог записать 42 773 определения. Французам, для сравнения, на создание подобного словаря понадобилось пятьдесят пять лет.

«Словарь английского языка» был опубликован в 1755 г. и продавался по 4 фунта 10 шиллингов за книгу (725 фунтов стерлингов по сегодняшним меркам). Словарь не сделал Джонсона богачом (за первые тридцать лет было продано всего 6000 экземпляров), зато принес известность и славу: два века после того словарь Джонсона именовали просто «Словарем».

Установленная Джонсоном лексикографическая планка была взята лишь с выходом «Оксфордского английского словаря» в 1880-х гг. Причем подобранные Джонсоном определения оказались до такой степени исчерпывающими, что 1700 из них перекочевали в первое издание «Оксфордского словаря» в неизмененном виде. С другой стороны, в словаре Джонсона отсутствовали слова, начинавшиеся на X, а его этимологии выглядели довольно спорными, например: «Вполне возможно, паук происходит от слов шпион и дверь, т. е. насекомое, которое наблюдает за дверью» («May not spider be spy dor, the insect that watches the dor?»).

Одно из множества удовольствий при чтении словаря Джонсона – открывать устаревшие слова, явно созревшие к возрождению. К примеру: bibacious (склонный к запоям), feculent (грязный, чумазый), grum (злой, раздражительный), keck (тужиться, напрягая желудок, словно при рвоте), lusk (праздный или бесполезный) и tonguepad (болтун).

Какими были последние слова Ричарда III?

«Коня, коня, полцарства за коня!»[93] – одна из самых цитируемых фраз в английской литературе. Вот только слов этих Ричард III никогда не произносил. Его последние слова – часть того немногого, что нам известно из официальных источников о битве, произошедшей на Босвортском поле в 1485 г. Слова эти зафиксированы и звучат так: «Treason, Treason, Treason!»[94] То был последний случай в истории, когда английский король пал на поле брани; он же положил конец так называемой «Войне Алой и Белой розы», в которой две ветви Плантагенетов, Ланкастеры и Йорки, фактически истребили друг дружку, открыв путь новой королевской династии – Тюдоров.

Последним королем Англии из династии Ланкастеров (младшей ветви Плантагенетов) был Генрих VI. Когда его сын Эдуард был убит в битве при Тьюксбери в 1471 г., йоркисты вновь вернулись к власти, а корона перешла сначала к Эдуарду IV затем – к его сыну Эдуарду V и уж после того – к брату Эдуарда IV Ричарду III.

Будучи ланкастерцем с весьма шаткой претензией на престол, Генрих Тюдор, граф Ричмонд, большую часть жизни провел в изгнании. Его высадка в уэльском порту Милфорд-Хейвен в августе 1485 г. произошла по настоянию более старых ссыльных ланкастерцев (таких, как Джон де Вер, граф Оксфорд), которые усмотрели возможность повернуть ход событий в свою сторону благодаря новому претенденту. Когда Генрих достиг Босворта в Лестершире, под его знаменами стояло менее 1000 англичан. Большую часть его войска составляли наемники-французы или валлийцы. Это была первая битва в биографии Генриха, и все вопросы стратегии он переложил на своих генералов.

Неопытный в военной науке, Генрих был настоящим докой в маркетинге. После победы он взялся за перекраивание истории, изобразив битву при Босворте как борьбу добра со злом: молодой идеалист-модернизатор против злобного и уродливого ставленника коррумпированного режима. Идея оказалась настолько успешной, что фактические данные о сражении на Босвортском поле можно пересчитать по пальцам. Мы даже не знаем точного места, где оно происходило. В октябре 2009 г. группа исследователей, выполнявшая геологические и археологические раскопки, предложила вариант местоположения битвы на две мили к югу от официально обозначенного участка. Зато мы точно знаем, что Ричард оказался отрезанным от своей армии и окружен валлийцами из личной охраны Генриха. Именно в тот момент предполагаемые союзники Ричарда, лорд Томас Стэнли (позже – граф Дерби) и его брат сэр Уильям Стэнли, решили, что пора сменить партнера по коалиции. Отсюда и возглас Ричарда: «Измена! Измена! Измена!» – прежде, чем его пронзила валлийская алебарда. Даже придворный биограф Генриха был потрясен: «Король Ричард, мужественно сражаясь в одиночку, был убит в неравной схватке под жесточайшим натиском недругов».