Михаил Ростовцев - В сердце России Страница 2

Земля излучает благодатную силу, которая помогает расти не только траве, первоцветам, деревьям, но и мечтам человеческим. Небо на зорях нежно меняет краски, Сколько в нем сияющей голубизны! Кажется, невидимый художник вдруг влюбился в эту единственную краску и расплескал ее щедро по всему небесному своду. Глядишь на него и не можешь глаз оторвать, такое оно радостное, как будто согретое солнцем. По нему ползут пушистые облачка — первые вестники наступающих теплых дней.

Острый, чуть сыроватый воздух ласкает глаз, глотаешь его, как ключевую воду, и не можешь насытиться. В нем аромат размякающей земли, и трепетный, волнующий запах тающих снегов, и запах набухающих древесных почек. Воздух наполняется каким-то эликсиром пробуждения, от которого становится легко, появляется новая, ранее не замечаемая энергия. В такие дни кажется, что счастье — это солнце, это воздух, это твой ТРУД. это жизнь сама по себе. Какая все-таки емкая среднерусская весна — от стального ручейка до кипен-но-белой кисти черемухи! И загадок полна, и чудес. А кажется, уж очень коротка она: не успеешь наглядеться на нее, пролетит, как на крылья.

И жаркое лето люблю с веселыми раскатами грома, с ослепительными зигзагами молний, с обильными и короткими дождями, с длинными днями и короткими ночами. Люблю это зрелое, наполненное ожиданием время, когда вся природа дышит ласковым материнским довольством плодоношения. Расцветает каждая былинка. Под знойным ветерком шевелится ржаное поле, сладостно млеющее в жарком воздухе, золотые волны бегут и струятся по нему горячими бликами. Гостеприимная благодатная пора лета зовет в прохладные тени лесов и, как щедрая предупредительная хозяйка, угощает первыми подберезовиками, что так и просятся в кузовки.

И пору увядания люблю, когда что-то волшебно-сказочное в природе и особенно обостренно воспринимаешь ее. Тогда в похолодавшем небе загорится осеннее солнце, поблекнут поля, в лесах сменится окраска листвы. И какие эти краски! Будто холодные пожары полыхают в березняках и осинниках. Отлетают птицы на далекую чужбину. Уплывают кучевые облака, и надо ждать марта, чтобы увидеть новые, — пока не пойдут от земли теплые струи воздуха вверх. Тогда грустное, но вместе с тем величавое спокойствие природы заставляет забыть и зимние свирепые морозы, и торжественное ликование весны, и знойное время лета.

Да, богата красками среднерусская природа. Разумно распределяет она их по временам года. Радует нас смена времен года. Как бы ни было приятно тепло лета, но в конце его человека потянет к умеренной погоде золотой осени, к изобилию фруктов и овощей. А после пасмурных и дождливых дней поздней осени приятна бывает белая скатерть снега, переливающегося и сверкающего на солнце. И все же вряд ли найдется человек, который не хотел бы, чтобы скорее кончилась зима. Отрадно на душе бывает, когда неторопливо разворачивает свое шествие весна — всеоживляющая, благодатная пора обновления природы. Радуемся мы наступлению дней, когда природа в наивысшем расцвете, земля буйствует под щедрым летним солнцем…

Одна из прелестей жизни — перемены и контрасты. Новь воспринимается всегда с интересом. В непрерывной цепи перемен — своеобразие русской природы. Нам, жителям срединной России, можно завидовать. Четыре времени года дарят разнообразие погод, уйму всяких красок, запахов, звуков. Сколько радости мы испытываем в весне, лете, осени и зиме!

АПРЕЛЬСКИЙ ЭТЮД

В апреле низом и верхом идет русская весна. Название месяца происходит от латинского слова «оперире» — открывать. Римляне этим хотели подчеркнуть, что открывалась, начиналась полнокровная весна. Все пробуждалось заново. С апрелем сочетается слово «первый»: пробивается первая трава, расцвел первый цветок в лесу, почуяв тепло, появилась на проталине первая бабочка, откуда-то выползла первая букашка. Древнерусское название апреля — цветень, потому что появились первые цветы, зелень. Апрель меняет в природе весь тот порядок, над которым долгое время трудилась зима. Просыпаются звери, находившиеся в долгой зимней спячке, оживают пресмыкающиеся, земноводные. В этом месяце возвращаются на родину пернатые странники, вскрываются реки, несутся бурные вешние потоки. В семье своих двенадцати братьев это самый удивительный месяц. Все времена года можно встретить в нем. Это месяц контрастов, месяц-обманщик. Недаром бытует поговорка: «Первый апрель— никому не верь». Пожалуй, правильнее сказать «ничему», так как именно этим подтверждается обманчивость апрельской погоды. То солнце светит ярко, вовсю звенят птичьи голоса, теплынь. То солнце неожиданно скроется за сплошными облаками, подует холодный ветер, пойдет снег.

В одну из теплых светлых апрельских ночей тронулась Ока. В предрассветной тишине, когда подул сильный ветер, с реки донесся тягучий низкий стон, будто потянулся с позевотой могучий зверь, разминая скованные сном мышцы. Стон пронесся и замер, опять было тихо, потом послышались сначала отдаленные и глухие, а затем все более громкие и грозные, точно раскаты грома, взрывы. Поначалу, казалось, Ока кряхтела, вздыхала, будто взялась за непосильный труд, а потом вдруг с гулом, с треском разрывала толстый покров льда, душивший ее всю зиму. У Оки есть своя особенность — она взламывается, как правило, ночью. Во всяком случае я не помню, чтобы она тронулась среди белого дня.

Картину эту я наблюдал с высокого правого берега. Разбуженная журчанием ручьев от почти полугодовой спячки, очнулась Ока. Отдохнувшая, умиротворенная, она пробуждалась неспокойно, тревожно. Талые воды согревали ее, разъедали льды, просверливали воронки, растаивали промоины. Лениво шевелясь, Ока сбрасывала с себя зимнюю одежду. Красивой и величественной была эта картина разбуженной Оки, встречающей свою весну. Утром вид реки был иной: лед трескался, ломался на отдельные глыбы. Льдины, омытые водой и подтаявшие, сверкали на солнце у берегов, будто гигантские слитки серебра. Иногда они расползались и, свергаясь в воду, поднимали снопы брызг.

Первые льдины, торопясь, шипя, перегоняя одна Другую, устремились вниз по реке. Скоро их собралось так много, что стало тесно в берегах. Тяжесть льда как оы мощным усилием великана подняла уровень воды и затопила все окрест. Плавно, незаметно для глаза тронулось во всю ширь Оки ледяное поле. Вниз по течению поплыли лунки рыбаков, раскисшая дорога, брошенный кем-то стожок сена, прорубь, где брали воду. Думалось, так и будет двигаться неизмеренной эта громада до самой Волги. Но вот гулко ухнуло, и стали на ребро прижатые к берегу льдины, стеклянно сверкая голубоватыми гранями, на них со скрежетом надвинулись соседние, и теперь уже от берега к берегу, с поворота к повороту хрустко и безудержно шел ледолом.

Пора большой воды, ледохода в приокских местах переживается все равно как большой праздник. На берегу, на задах огородов толпился народ. Есть что-то необъяснимо волнующее, сильное в ледоходе. Этот могучий торжественный гул, рождающийся при вскрытии реки, возбуждает по-особому радостные чувства. Люди стояли на берегу, смотрели, как идет лед. Льдины наползали друг на друга, переваливались, с треском крошились, ломались и упрямо ползли дальше. Вот огромная льдина вздыбилась, сверкая острыми краями, с громким всплеском ушла под воду. А вот одна, как дельфин, вынырнула из воды, перевернулась, сверкнула голубым глянцем, понеслась. Теперь у нее дальняя дорога.

Две льдины шли рядом, бок о бок, сталкивались, затем расходились. Одна устремилась вперед, другая крутилась на месте. А вот другие две льдины с такой силой ударялись, что летели осколки. Маленькие льдины разбивались о большие и прекращали свое существование. А большая льдина даже не вздрогнула, не остановилась — какое ей дело до маленьких? Плыла себе вперед, расталкивая других острыми краями. Вслед за большой льдиной спешили, торопились обломки. Они то и дело уходили под воду и снова всплывали, как поплавки, стараясь не отстать. Но вот пришел черед разбиться большой льдине. Превратившись в обломки, она в свою очередь искала большую льдину, вслед за которой будет плыть и плыть.

ЗОВ РОДНОЙ ЗЕМЛИ

Было на диво погожее весеннее утро. На востоке заря медленно уступала место небесной бирюзе. Небо из серого делалось синим, как море, только эта синь бесконечно глубока и удивительно прозрачна, как алмаз. Картина небосвода все время менялась. Синее небо постепенно становилось нежно-голубым. Потом розовая паутина делалась красной, как жар в костре.

Это солнце, все больше и больше окрашивая легонькие облачка своими первыми лучами, так удивительно меняло цвет неба. Светло-зеленые прозрачные стебельки молодой травы гнулись под россыпями росы. Солнечные лучи пронизывали чистый воздух, туман рассеивался. Где-то в небесной лазури звенел жаворонок. Звенел задорно и весело, довольный зарождением нового дня, потом неожиданно затихал и камнем падал на землю.