Генри Мортон - Шотландские замки. От Эдинбурга до Инвернесса Страница 2

Однако по мере того, как автомобиль все более утверждался в правах, мы вновь начали ощущать вкус к сухопутному передвижению по старым дорогам. Так что, вполне возможно, в ближайшем будущем появятся новые произведения в духе Пеннанта, Босуэлла и Карра — свидетельства о свободных, не ограниченных железнодорожными путями путешествиях по Шотландии и контактах с ее жителями.

Я ни в коей мере не ставил своей целью создать серьезный, всеобъемлющий труд о Шотландии. Скорее, это просто отчет об автомобильной поездке по стране. И, как все подобные книги, она не лишена специфических недостатков, к коим можно отнести множество неточностей, упущений и других грехов. Честно говоря, сейчас прошло еще слишком мало времени, чтобы судить о достоинствах моего детища. Основой повествования — так сказать, его скелетом, который уже позже оброс обильной плотью, — послужила серия моих статей для «Дэйли экспресс». Помнится, я написал их вскоре после состоявшегося в 1928 году открытия типографии этого издания в Глазго. Однако старые материалы были использованы лишь в главах, посвященных Эдинбургу, Глазго и острову Скай. Во всем остальном это совершенно новая книга.

Хочется сказать несколько слов в защиту авторов, которые, подобно мне, в начале пути ничего не знали о Шотландии. Их описания не обременены общеизвестными знаниями, напротив, они проникнуты духом первооткрывательства, который — чем черт не шутит! — может подвигнуть таких же неискушенных читателей на повторение путешествия. С другой стороны, более сведущая публика получит особое удовольствие, наблюдая, как свежий взгляд преобразует хорошо известные факты. Наверняка их также позабавит, сколь часто простофиля-автор едва не проскочил на своем автомобиле мимо чего-то, достойного внимания. В общем и целом я убежден: чем меньше человек знает, отправляясь в подобное путешествие, тем лучше. Ни к чему заранее отягощать себя излишними сведениями. Все, что вам потребуется в пути, — это неуемное любопытство.

Подводя итоги, должен сказать: знакомство с Шотландией доставило мне огромное удовольствие, и я полюбил шотландцев. Если мне удалось хоть в какой-то мере отразить эти чувства в своей книге, что ж… тогда я могу свысока посмотреть на своих критиков и сказать:

Итак, за нас!За всех за нас!И черт нас побери![3]

Если вам не вполне понятен юмор этих строк, мой совет: отправляйтесь в Шотландию и самостоятельно выясните, что к чему.

Г. В. М.

Лондон

Глава первая

Приграничье и сэр Вальтер Скотт

Я отправляюсь на поиски Шотландии, выезжаю из Лондона и пересекаю границу; вас ждет рассказ о маленьких городках шотландского Приграничья и его аббатствах. Я расскажу, как стоял на берегу легендарного ручья, как посетил жилище сэра Вальтера Скотта и увидел рыцаря-разбойника.

Как-то осенью маленький, видавший виды автомобиль выехал на рассвете с одной лондонской площади и направился в сторону Великой Северной дороги.

В тот ранний час площадь выглядела чистой и невинной — как бывает лишь на рассвете. Старые дома-греховодники, стоявшие здесь со времен королевы Анны и много повидавшие на своем веку, затаились за чугунными оградами и спущенными шторами.

На всем лежала печать осени и глубокого сна.

В предрассветной тишине город, похоже, отказался от привычных пороков. Он временно обрел чистоту и прощение — в самом сердце Лондона я наслаждался подлинным дыханием осени. Оно было насыщено теплыми запахами земли, наводившими на мысли о фруктовых садах и спелых колосьях в поле. Под воздействием этой магии худосочные лондонские скверики — с их таинственным переплетением ветвей — временно превратились в маленькие фрагменты деревни, которую так любят англосаксы и которую неизменно тщатся (порой насильно) принести с собой в город. Я замер, полной грудью вдыхая этот сладкий, располагающий к ленивой истоме запах. Он порождал мысли о бездействии и мирном отдыхе — точно так же запах боярышника обычно подталкивает к движению и приключениям.

Пробились первые солнечные лучи, предметы отбрасывали те странные тени, которые знакомы лишь молочникам, выезжающим из дома рано поутру. Все вокруг выглядело безжизненным и таинственным. А посреди этого странного мира сидел в маленькой машинке человек, порвавший с привычной жизнью и решившийся на дальнее путешествие в неизвестную Шотландию.

Что ждет его впереди, в далеком краю? Кого он там встретит? Каких новых друзей обретет? Какие новые песни узнает? Над чьими могилами замрет в грустном раздумье?

Кто знает… Пока же мне предстояло провести поистине сказочную ночь в Йорке. Я остановился в гостиничном номере, который некогда занимала сама королева Виктория. Со всех сторон меня обступали воспоминания. Они до сих пор живут в этой старинной комнате и в предрассветные часы шелестят по углам подобно выцветшему от времени черному шелку.

За волшебной ночью последовал ранний старт.

Ньюкасл.

И вновь передо мной простирается дорога, которая рано или поздно приведет в Шотландию.

Эта дорога бодро петляла по безлюдным просторам. Временами она отклонялась от прямого курса на север, вынужденная огибать чересчур крутые холмы. А порой взбегала на склон и вновь устремлялась вниз, в укромные лощины. Иногда она сужалась до тропы, а затем вновь распахивалась в необъятную пустошь, поросшую темно-лиловым вереском. Вокруг царила почти полная тишина, нарушаемая лишь далеким блеянием овец да пением ветра в телеграфных проводах.

Над самыми верхушками холмов проплывали облака. Время от времени между этими белыми пуховыми подушками возникали черные контуры, напоминавшие клочки обгорелой бумаги, — вороньи стаи с хриплым карканьем пикировали с горных вершин в далекие долины. Взгляд скользил по пустынной местности, там и здесь натыкаясь на следы человеческой деятельности: местные жители, подверженные все той же удивительной всеобъемлющей любви к собственности, старательно возводили овечьи загоны. Эти стенки высотой в половину человеческого роста, сложенные из коричневого камня, обычно огораживали несколько акров пустоши, на которой паслись черномордые овцы. В жизни не видал более бодрых и жизнерадостных животных! Лохматые, довольно неряшливые на вид, они с неизменным оптимизмом бродили по скудной болотистой почве и, помахивая на ветру своими длинными мягкими хвостами, разыскивали пропитание.

Вот оно, шотландское Приграничье.

Попав в него, начинаешь ощущать одиночество, как посреди открытого океана. Бесконечные подъемы и спуски по склонам холмов напоминают скольжение по замерзшим морским волнам. И вот уже вы, подобно бывалому моряку, обшариваете взглядом окрестности в поисках признаков человеческого присутствия — пастуха с отарой овец, фермера на вспаханном поле, а лучше всего маленького белого домика с вьющимся над крышей дымком. Подобная картинка радует глаз, ибо предполагает наличие трех столпов цивилизации — домашнего очага, женщины и детишек.

Я ехал все дальше, испытывая радостное волнение. Мне казалось: вот за очередным поворотом передо мной наконец откроется земля обетованная. Ведь не могут же безлюдные пустоши тянуться вечно! Так скиталец в пустыне заранее чувствует приближение оазиса, задолго до того, как на горизонте обозначатся контуры пальм. Я неутомимо катил по проселочной дороге, поднимался на склоны холмов и съезжал в вересковые долины, пересекал ручьи, огибал горные отроги и всеми фибрами души ощущал: скоро, совсем скоро меня ждет встреча с Шотландией. Как же я ошибался! Приграничье тянется, кажется, бесконечно. Эта пустынная ничейная земля между Англией и Шотландией обладает собственной душой. Она сохранила воспоминания о тех временах, когда каменистые утесы, хищно ощеривающиеся посреди бурых пустошей, служили убежищем местным жителям — древним пиктам. Те трудились в зарослях вереска, прислушиваясь к мирному жужжанию своих пчел, и время от времени бросали бдительные взгляды на юг: не замаячит ли вдалеке дымный столб? А, возможно, сработает своеобразный гелиограф — медный щит, установленный на границе с римскими землями и подающий сигнал боевой тревоги. Пришлым римлянам так и не удалось покорить эту часть острова к северу от Адрианова вала. Здешние холмы неоднократно становились свидетелями военных действий. Местное население заключало множество союзов, но не терпело над собой хозяев. Здесь рождались героические и романтические баллады, а не сухие законы.

Я остановил машину и вытащил дорожную карту. Затем вскарабкался на каменную стену, чтобы свысока обозреть бесконечные вересковые пространства и определиться с дальнейшим направлением движения. Ага, вот он, мой маршрут! Вы только вслушайтесь в названия холмов, отмеченных на карте! До чего же точно они отражают суровый и негостеприимный характер здешней местности. Слева от меня высились Корби-Пайк (Воронья высотка) и Уинди-Крэг (Ветреный утес), Дуэр-Хилл (Суровый холм) и Хангри-Ло (Бесплодный холм); в нескольких милях от них маячили Бладибуш-Эдж (Край Кровавого Вереска) и Бифстэнд-Хилл. Шесть удивительных колоритных имен, будто взятых из шотландской баллады! Справа же неясно вырисовывалась громада Блэкмен-Ло (Холма Черного Человека), за ней вздымался крутой Оу-Ми-Эдж (Горе-Мне-Край). Нет, это слишком великолепно, чтобы быть правдой! Хотел бы я знать, кто и когда придумал это звучное название — Оу-Ми-Эдж? Может быть, здесь — как и в случае с нашим Виэри-Олл-Хилл в окрестностях Гластонбери — отражено то пагубное воздействие, которое непокорная высота оказывала на конечности несчастных путников, вынужденных штурмовать ее склоны?