Елена Холмогорова - Улица Чехова, 12 Страница 2

Не удалось отыскать более раннего плана дома и в Центральном государственном историческом архиве го­рода Москвы. Но к счастью, соседним владениям по­везло больше, и благодаря этому мы имеем хоть и не подробные планы с экспликацией, но хотя бы схема­тичные планы нашего участка за 1805 и 1806 годы, при­сутствующие в этих делах как планы «смежеств», то есть соседних участков. На этих планах видно, что вла­дение уже тогда имело сегодняшние очертания и гра­ницы. На заднем дворе был сад или огород, а быть мо­жет, и то и другое, мелкие нежилые хозяйственные по­стройки. Самое важное для нас то, что уже на плане 1805 года нанесены два каменных строения, сохранив­шиеся до нашего времени и являющиеся боковыми флигелями. На плане 1806 года появляется и центральный корпус, деревянный, имеющий ту же конфигура­цию, что и на подробном плане 1823 года, ту же, что и реальный дом сейчас.

Исходя из этого напрашивается вывод, что перед нами городская усадьба, построенная в начале прошло­го века. Однако утвердиться в этом мнении мешает со­бытие, коренным образом изменившее облик Москвы: пашествие  Наполеона  и  пожар  Москвы  в сентябре 1812 года.

Сретенская полицейская часть, в которую входила Малая Дмитровка, относилась к наиболее серьезно по­страдавшим от огня: в ней сгорело более 90% домов, точнее, из 519 домов осталось 16. В то же время именно Малую Дмитровку пожар пощадил, и в документах она указывается, как одна из немногих улиц, которая «осталась цела». Однако уже упоминавшаяся церковь Успения в одноименном переулке, находящаяся бук­вально метрах в 30 от углового участка на Малой Дмитровке, обгорела. Весьма вероятно, что огонь мог перекинуться и на дом Уварова.

Для отстройки Москвы после пожара была создана Комиссия для строений в Москве, в ведении которой с 1813 по 1843 год находилась планировочная и соб­ственно строительная деятельность в городе. Разме­стилась комиссия в Сверчковом (тогда — Малый Ус­пенский) переулке, во дворе современного дома № 8, в здании, которое еще в XVIII веке было центром мо­сковского строительства: в 1775—1782 годах здесь ра­ботал Каменный приказ. Комиссия разделила Москву на четыре строительных участка. Сретенская часть вхо­дила во 2-й участок, возглавлявшийся архитектором И. Д. Жуковым. Как было сказано в объявлении, по­мещенном в газете «Московские ведомости» 20 июня

1813  года, «желающие производить вновь и отделывать и исправлять старые строения могут подавать в оную заявления на получение на сие планов и фасад». Та­ким образом, ни одно здание не могло строиться или перестраиваться без разрешения и утверждения чер­тежей комиссией. Но комиссия не только занималась проектированием домов, но и выдавала застройщикам ссуды из суммы, выделенной на это казной, закупала строевой лес (причем цены на лес и кирпич в комис­сии были значительно ниже, чем у промышленников), сформировала специальные батальоны, в которых мож­но было нанимать солдат для строительных работ. С 1814 года руководство «фасадической частью» было возложено на выдающегося архитектора Осипа Ива­новича Бове. Всем известны его великие творения, украшающие Москву: Триумфальные ворота, 1-я Град­ская больница, спроектированная им Театральная нло-щадь. Но далеко не все знают, что чертежи каждого дома, построенного или перестроенного в первые пос-лепожарные годы, прошли через руки этого большого мастера и что единством и ансамблевым характером застройки города мы обязаны главным образом ему, его огромному таланту, невероятному трудолюбию и рабо­тоспособности: ведь только за 1813—1816 годы было построено 4486 деревянных и 328 каменных домов.

Но какова же все-таки была участь дома Уварова? В «Ведомости Сретенской части 1-го квартала о домах, которые при нашествии неприятеля были сожжены и потом выстроены вновь или исправлены поправкою с показанием, что именно выстроено — весь ли дом или какая часть строения и когда постройка окончена» сказано следующее: «...два каменных двухэтажных флигеля исправлены починкою, окончена работа 19 января 1814 года». Итак, судьба боковых флигелей стала ясна: они обгорели и были отремонтированы. Что же касается центральной части дома, то пока при­ходится   ограничиваться предположениями:  вряд ли могло уцелеть деревянное здание, если стоящие по обеим сторонам каменные флигеля обгорели.

Пытаясь все же найти более точный ответ, листа­ем месяц за месяцем толстенные «Журналы Комиссии для строений в Москве», в которых содержатся, как мы теперь сказали бы, протоколы заседаний, в том числе разрешения на постройку и отделку домов. На заседа­нии 29 сентября 1814 года комиссия рассмотрела и удовлетворила просьбу капитана Ивана Александро­вича Уварова об отпуске ему от Усть-Сетунского за­вода на отстройку дома в Сретенской части в приходе Успения божьей матери, что на Дмитровке, пяти ты­сяч кирпичей по двадцать четыре рубля за тысячу. Но, как мы знаем, к этому времени строительство боковых флигелей уже завершилось. Быть может, кирпич тре­бовался для восстановления центрального дома? Еще один аргумент: для приобретения кирпича через ко­миссию непременно представлялась справка от полиции, что дом сгорел в 1812 году!

Следующее упоминание о капитане Уварове в жур­налах комиссии относится к октябрю того же года. Оно является ответом на запрос, не подходит ли данный дом «в расширение улиц или под другое какое по плану употребление». Документ очень интересен и, надо по­лагать, заставил немало поволноваться Ивана Алек­сандровича: «Дом капитана Уварова состоит в Сретен­ской части на улице Малой Дмитровке и по плану, со­чиненному Архитектором Гесте, по высочайшему по­велению чрез показанный дом назначена вновь улица для сведения улицы Большой Дмитровки с Малою. План сей новой улицы с назначением домов, подхо­дящих под оную, представлен на усмотрение Его Императорскому величеству. Приказали: об оказав­шемся сообщить в палату с тем, что по неполучению еще разрешения на учиненное сею комиссией помянутое представление, утвердительного об этом доме ныне ни­чего сказать еще не можно...»

Что это означало? Дело в том, что после пожара Москвы Александр I поручил составление нового пла­на города главному архитектору Царского Села В. И. Ге­сте. План был составлен очень быстро и утвержден вы­сочайше Александром I, возглавлявшим в то время за­граничный поход русской армии против Наполеона и вряд ли серьезно разобравшимся в плане. Однако глав­нокомандующий Москвы Ф. В. Ростопчин и Комиссия для строений имели серьезные возражения против пла­на Гесте. Начальник Чертежной этой комиссии С. С. Кесарино, выступая на заседании комиссии 17 ок­тября 1813 года и доказывая невозможность осущест­вления проекта Гесте, сказал, что «прожектированный план, хотя заслуживает полное одобрение касательно прожектов теоретических, но произвести оные в испол­нение почти невозможно, ибо многие годы и великие суммы не могут обещать того события, чтобы Москву выстроить по оному плану, поелику художник, полагая прожекты, не наблюдал местного положения». Дейст­вительно, «гладко было на бумаге», а осуществление плана потребовало бы уничтожения огромного числа домов, приостановило бы послепожарную отстройку, да и суммы, которые пришлось бы выплатить домовла­дельцам в качестве компенсации, были просто устра­шающими. В итоге к 1817 году составляется новый план, более скромный и реалистичный. Но план Гесте самым непосредственным образом коснулся дома Ува­рова. Среди прочих предложений Гесте в своем про-жектированном плане намечал прокладку трех боль­ших магистралей. Две из них — между Серпуховской и Тверской заставами и от Моховой улицы до Преснен­ской заставы — были сразу же Комиссией для строений отвергнуты, а вопрос о третьей обсуждался дольше.

В конце концов и ее отмели и не включили в новый план. Эта третья магистраль должна была соединить конец Большой Дмитровки с Малой Дмитровкой близ начала Успенского переулка, вероятно сровняв с зем­лей владения Уварова.

В списке допущенных к постройкам по разрешению комиссии от 1 декабря 1814 года встречаем имя Уваро­ва, но, принимая во внимание еще не полностью от­вергнутый план Гесте, нельзя сказать с полной уверен­ностью, получил ли он разрешение отстраивать имен­но центральный дом. Возможно, речь шла о каких-то сооружениях в глубине двора.

Таким образом, точных документальных данных о времени постройки центрального дома у нас нет, но множество косвенных доказательств говорит в пользу того, что центральный дом горел и между 1815 и 1823 годами был отстроен на старом фундаменте. За это го­ворят и его архитектурные особенности.

Строительство Москвы после пожара могло идти быстрыми темпами во многом благодаря тому, что уже существовало несколько альбомов «образцовых» проек­тов фасадов жилых домов, имевших целью помочь в застройке губернских и уездных городов, не распола­гавших порой достаточно квалифицированными архи­текторами. Случилось так, что альбомы эти оказали не­оценимую помощь при застройке Москвы. Не будь этих образцов, едва ли Москва возродилась бы так быстро и целостно. И как бы странно для нашего слуха ни зву­чало — «типовой дом первой трети XIX века» — поня­тие это вполне правомерно. Вместе с тем постройкам этого периода, несмотря на схожесть силуэтов, харак­терных для господствовавшего нового классического стиля, чужда стандартность: архитекторы, используя арки, колонны, портики, все многообразие архитектур­ных деталей и лепных или резных украшений, добивались огромного разнообразия. О. И. Бове, утверждая рисунки фасадов, также нередко улучшал «образцо­вые» чертежи. Имя архитектора, проектировавшего дом на Малой Дмитровке, неизвестно, но можно пред­положить, что Бове утверждал проект, и как знать, быть может, рукой его были сделаны и на этих черте­жах, как на многих других, какие-нибудь изменения или дополнения.