Михаил Ростовцев - В сердце России Страница 23

Ильяшевич гордится своими экзотами. И есть чем гордиться. Питомник выращивает свыше 100 тысяч саженцев разных иноземных пород деревьев. Куда только они не идут!

Зеленые питомцы Ильяшевича ныне украшают не только Дзержинск, ими красуются улицы и проспекты Горького, ими обсажены берега Горьковского водохранилища.

«Свою профессию я сравниваю с профессией строителя. Семена для меня — кирпичики, питомники — фундамент, а сам лес — здание лесовода». «Посадить дерево — это только начало дела, — продолжает свой рассказ лесовод. — Главное — сохранить растение, поднять его на ноги, вырастить. Да и этого мало — надо научить людей любить и охранять древонасаждения, оберегать их от опасности».

Когда я прощался с Иваном Никифоровичем, мне вспомнился чеховский образ фанатика древонасаждения Астрова из «Дяди Вани», который говорил: «Когда я слышу, как шумит молодой лес, посаженный моими руками, я сознаю, что если через тысячу лет человек будет счастлив, то в этом немножко виноват буду и я».

«Роща Ильяшевича» — так называют химики Дзержинска лесные массивы, опоясавшие городские окраины вечнозеленой сосной, надежно прикрывающей от ветров жилые кварталы и заводы. Десятки экспериментов с сосной потребовались лесоводу, чтобы найти оптимальный вариант выращивания ее на здешних землях. Ильяшевич не только лес заботливо растит. Он еще помогает людям любить природу. Пишут ему многие, и всем отвечает посылками с саженцами редкостных пород деревьев, письмами с советами. Он постоянно в поисках, в труде, полон энергии, творческих замыслов.

ИДЕТ ПО ЗЕМЛЕ ИЮЛЬ

По одной версии, месяц так назван еще в 45 году до нашей эры в честь римского императора Юлия Цезаря. В Древней Руси в народе этому месяцу дали несколько точных названий: «страдник» — за летнюю страду, когда жарко припекает солнце; «грозник» — начинаются летние грозы с оглушительными раскатами, с теплым ливнем. Июль — разгар лета. Редкое явление для этого времени — длительное ненастье. Тепла так много, что и ночью бывает душно. Это время самой теплой воды в реках, сезон купания. Даже глубокие воды прогреваются. Плохое время для рыболовов. В жару рыбе не хватает кислорода, она уходит вглубь. Водоемы переполняются множеством микроскопических водорослей.

Нередко разразится кратковременная гроза, а потом снова тишь и зной. День начинает убывать. По капельке нарастает ночь. Очень мудро гласит народная поговорка: «В июле солнце поворачивает на зиму, а лето на жару». Дни малооблачные. Сквозь ясное небо льются потоки солнечных лучей. Кажется, все заполнено горячим прозрачным золотом. Днем появятся кучевые облака, обычно переходящие в дождевые. Длинны и ярки июльские зори. Заходящее солнце беглыми лучами озаряет облака, красит их в полутона всех цветов радуги. Небосвод вечерами нет-нет да и осветится розовым, желтым и зеленым сиянием. Это отсветы далеких гроз-зарниц. В народе говорят: «Спелицы зарят хлеб».

Больше всего, наверно, подходит к июлю название «страдник». В полях ржаная нива после налива зерна посветлела — зеленость спадает. Колоски пшеницы начинают желтеть, а колос ячменя окрасился в цвет бронзы. Началась косовица озимых хлебов. И вот тут-то дождь совсем ни к чему. «Иди туда, где тебя просят, а пошел туда, где косят» — так издавна говорят в народе об июльском дожде. Зеленый покос понаставил первые копны и стога, и сеноуборка ширится. Июль — пора расцвета. Все растущее на земле в самой силе, в полном соку. Спеют первые плоды и ягоды. Среди густой темно-зеленой листвы картофеля зацвели первые цветы, белые или фиолетовые, с золотисто-желтой серединкой. Цветет гречиха.

В лесу закончилось цветение древесных пород. Последней зацвела липа, она как бы венчает зенит теплого сезона, торжество животворного солнца. Нежный аромат ее цветов разносится кругом, привлекая неутомимых тружениц пчел. Недаром июль и мед с лип носили одно название — «липец». Одни за другими поспевают лесные ягоды — земляника, черника… Зацветают калина, малина, костяника, дикая смородина. Тише стало в лесу. Лес озабоченно замолк, словно охваченный тайными думами. Кончились концерты пернатых. Замолк главный солист — соловей. Птицам теперь не до пения. Много хлопот: птенцы подрастают, их надо ставить на крыло. Иные птицы покончили все хлопоты по воспитанию детворы, отдыхают, отъедаются сами…

НАЕДИНЕ С ЛУГОМ

Особенно красивой природа бывает утром, когда она просыпается. Самая благодать — утренняя. Утро — лучшее время суток. В самом этом слове есть что-то свежее, чистое, исполненное надежд. Утро приносит с собой силу, запас мыслей и намерений на весь день. Само пробуждение и восход солнца — источника жизни и радости способствуют хорошему настроению. Утром природа нараспашку. Краски меняются, приобретают такие оттенки, которые невозможно воспроизвести кистью художника. Воздух полон сменяемых ночных и распускающихся дневных ароматов. Пьешь его легкими, лицом, сознанием. Кажется, с каждым глотком воздуха входит в тебя богатырский дух, мы чувствуем себя бодрее, вялость как рукой снимает.

Разное бывает утро. В горах оно начинается яркой долгой зарей. Где-то солнце уже взошло, но тени гор долго перегораживают даже самую широкую долину. Редкие облака горят ярким пламенем, и высокое небо льет в долину почти дневной свет. Тут все кажется загадочным. В поле, как и на лугу, утро начинается неожиданно, настает быстро. Однотонная ночная муть вдруг заколышется и поплывет, все ускоряя движение, от одного края к другому.

Есть в раннем часе утра короткое, но удивительное время, которое я бы назвал временем ожидания. Длится оно недолго и в спешке жизни проносится для нас неприметно. В срединной России время это наступает при рассвете, когда все живое замирает в ожидании восхода солнца, когда воцаряется ненадежная, как тонкая ниточка, тишина.

В то же погожее июльское утро ни сон, ни Усталость не смогли сдержать меня от искушения подняться рано и выйти на окский луг. Стою в ожидании рассвета. Много приходилось встречать рассветов и у реки, и у лесных заманчивых озер, и на заливных лугах, и на полевых просторах, и каждый раз рассвет был не похож один на другой. Бывает, небо на востоке начнет быстро наливаться вишневым соком, а потом вдруг брызнет солнечными живительными лучами-пронырами, которые, спешат заглянуть под каждый кустик, посмотреть в каждую росинку на озябшей за ночь траве. В такое утро солнце вступает в свои права с самого восхода. А иногда борьба ночи и утра затягивается. Сгрудит ночь на востоке облака, не дает пробиться сквозь них заревому свету. Но утро и солнце побеждают всегда…

Я загляделся на угасающие звезды и не заметил, как на востоке по черному горизонту веселым ручейком потекла узенькая белая полоска света. Ласково дотрагиваясь до близких звезд, она погасила их, потом светлый ручеек становился все гуще и гуще, будто небо; соприкасаясь с горизонтом, постепенно пропитывалось, намокало темной кровью. Постепенно блекла, словно истаивала, густота небесной сини, будто невидимые воды смывали с нее темноту. Светлый ручеек разбегался все быстрее и быстрее, растягивался, становясь все краше. И вот уже он разлился по горизонту и на север, и на юг, и где-то далеко от своего истока остановился у невидимых плотин и начал разливаться вширь. Вскоре река света охватила небосвод и затопила дальние звезды. Близкие крупные еще светились, но свет их был не ночной — переливчатый, яркий, а ровный, тусклый, оловянный. Только луна, такая же высокая и выцветшая, по-прежнему глядела на луг, где со светом начиналось новое летнее утро.

Темень небес рассеялась, растворилась. Отступая, она уводила за собой тишину. Сначала пискнула где-то спросонья птичка, ей неохотно ответила другая. Посветлело, хотя видно смутно, все еще слабо различимо, расплывчато, неопределенно, как бы готово принять и окраситься в тот или в другой цвет. Казалось, мир вокруг сотворялся заново.

Каждая травинка, как нитка бусами, унизана росой. Она тяжелыми каплями набухала по краям листьев, пригибая их своей тяжестью. Я шел по влажному серебру, оставляя за собой темно-зеленые следы. Бабочки со склеенными влагой крыльями, переползая с листа на лист, оставляли за собой глянцевитые дорожки и подолгу отдыхали, устало шевеля усиками. Долгоносые коричневые бекасы внезапно взлетали из-под ног, обдавая брызгами с крыльев, и тут же на глазах падали в траву. Молочный туман легкими волнами перекатывался над лугом, ожидая первых лучей солнца, чтобы растаять, оставив на траве, на кустах сверкающие капли росы. Туман светлел, неприметно разжижался до синевы снятого молока. Чувствовалось потаенное движение в глубине этой молочно-синей пучины. Неподалеку скрипели коростели. И все-таки хорошо скрипит коростель. От зычного голоса дергача словно тревожился и вздрагивал луг.